А кто поставил? Почему именно на пятьдесят девятый? Как нарочно…
Нарочно?
Обдало холодком – как в тесных улочках у Цитадели, когда рядом свистят и проносятся уланские патрули, а ты сидишь в заросшей белоцветом каменной щели, и рядом у щеки дышит Цезарь, а под рубашкой катаются колючие шарики страха. Потому что опасность – всерьез…
«Хотя Цезаренок-то ничего не боится, кроме прямого перехода… Господи, а я чего боюсь? Здесь-то! Какие-то шляпы намудрили, с тележкой, вот и все… Но кто?»
Теперь он крепко разозлился. И как всегда, страх от злости пропал. Витька вскочил, забрался на центральную площадку. Прихрамывая, пошел по гулким титановым листам. Сверху этот блестящий, диаметром в двадцать метров круг кажется небольшой тарелкой. И Витька знал, что он в своей темно-синей рубашке – как одинокая муха на этой тарелке. Все равно кто-нибудь заметит и наябедничает деду. Но сейчас Витьке было наплевать.
По желобу номер два подошла к площадке тележка. Толкнулась о край буфером-контактом, приготовилась ехать обратно. Витька прыгнул ей на выпуклую черно-желтую спину, в тень алюминиевого крыла. Лег животом, уперся ногами в страховочную скобу. Откинул крышку аппарата контрольной связи. С размаху вдавил девятую кнопку.
– «Кристалл-2», дежурная бригада, – отозвался динамик девичьим голосом.
– Скицына позови! – рявкнул Витька в черную воронку микрофона.
– Ты, Витенька, поздоровался бы сначала…
– Скицына давай! Мне по делу, срочно!
– Совсем ты, Витька, охамел, – обиделся голос, но крикнул в сторону: – Их величество Витторио Первый требуют Михаила Петровича! Категорически!
– Чего тебе? – сказал Михаил через две секунды. – Пожар?
– Какие дураки посадили «пчелу» на пятьдесят девятый радиус? – со звоном сказал Витька.
Скицын сразу же понял:
– Ты живой?
– А ты видел перепуганных покойников?
– Целый?
– По счастливой случайности…
– Холера тебя носит! Смотреть надо, когда сигаешь вниз башкой!
– На пятьдесят девятом смотреть? Там сроду ничего не было!
– А сейчас откуда?
– Это я тебя спрашиваю… – сказал Витька. Его опять накрыло запоздалым страхом. Тележка между тем бодро ехала вверх. Скицын проговорил:
– Ничего я не знаю… Зачем переносить «пчелу»? Да и все бы про это слышали. Разве такое сделаешь незаметно? Полторы тонны…
«А в самом деле… – подумал Витька. – А может, ночью? Бесшумным грузовым дирижаблем? Но зачем?»
– Слушай, ты, наверно, перепутал радиусы! Вечно носишься не глядя…
– Сам ты… – устало сказал Витька.
– Ты сейчас где?
– Где надо…
– Дуй домой, будем разбираться.
– Ну уж фиг! – Витька приободрился. Он словно перелил свою тревогу Скицыну и освободился от неприятного груза. – Дома я буду только вечером, потому что иду с Люсей в Итта-даг.
– Куда-куда? Опять в ту преисподнюю?
Витька захлопнул крышку и мстительно хмыкнул, представив, какой тарарам сейчас поднимется в «Сфере». И какую нахлобучку получат «новаторы», пересадившие «пчелу». Если… Если только… Да ну, чушь какая лезет в голову! Разозлившись на себя, он трахнул кулаком по спине ровно гудящей «пчелы». Потом подумал, что и самому ему не миновать вечером крупной нахлобучки. Это была мысль о привычном, и она успокоила Витьку.
Тележка ползла вверх уже очень круто, Витька теперь не лежал, а стоял на скобе, держась за крышку. А когда оставалось до края метров десять, он сильно толкнулся ногами, махнул через край желоба и упал в чащу орешника. Потом, цепляясь за ветки, выбрался наверх. Морщась от боли в пятке, залез на парапет. И сразу увидел, как от лесной опушки идет сквозь заросли иван-чая Люся.
Сразу все отодвинулось назад – «пчела», спор со Скицыным, глупый страх. Было утро, солнце, дорога. Витька прыгнул, пошел навстречу.
2
– Здравствуй, – сказал он, и Люся засветилась:
– Здравствуй… Ух, какой ты взъерошенный.
Витька ответил без насмешки:
– Зато ты красивая за двоих.
Она была в отглаженной теннисной юбочке, в желтой блузке с белыми горошинами и белым галстучком. На длинных ногах новенькие желтые гольфы и белые сандалетки. И улыбалась – зубы крупные и круглые, как те же горошины на блузке.
– Будто в парк собралась. Обдерешься ведь…
– А сам-то! Руки-ноги тоже…
– Меня никакие колючки не берут.
– А меня, что ли, берут? Забыл, что я дочь лесничего?
Он сказал примирительно:
– Лесная фея… Ладно, пошли.
– Напрямик через лес?
– А другой дороги и нет.
– Ох уж!
– Я серьезно говорю… Прямо по меридиану.