Die Kante und das Kind

На секунду, Дитфриду захотелось что-то из этого включить, но так как он не знал, когда прибудет кто-то из троих, он оставил эту затею. К тому же, ни одна группа не была ему знакома. Может, он когда-то и слышал от них, что-либо… но даже если и так, название группы в начале трека не объявлялось.

Мальчик почти отошёл от шкафа, как его взор зацепился за маленькую книжечку… Кажется, записную.

Он немедля схватился за неё, словно именно за этим сюда и пришёл… Это и в самом деле оказалась записная книжка его отца.

Дитфрид пролистывал страницы друг за другом, стараясь не читать текст. При всей нелюбви к отцу, даже он имеет право на личные записи…

Это оказался дневник. Дитфрид игнорировал текст, но не смог игнорировать даты. В том числе, дату своего рождения… тем более, дату своего рождения.

«28/11/1996. Нюрнберг, Германия.

Мне 21 год, меня зовут Матис Дётцер и сегодня у меня родился сын. Я узнал об этом от своей знакомой, котоаря которая рпиходится ему матерью. Увы, я уже на полпути к тому, чтобы в полной мере распробовать последствия незащищённого секса. Опять же, увы, Мирела не имела венерических заболеваний. И, вроде, не имеет до сих пор. Она хорошая и умная девочка, но уже мать. В 18 лет. Уму непостижим!о.»

Дитфрид едва не рухнул на спину.

«Мирела».

Это имя его матери.

– …Мирела. – едва слышно прошептал мальчик.

Он родился в Нюрнберге?.. Похоже на то, потому что Матис никогда там не жил, только учился…

«…Нет, учился он в Мюнхене, а в Нюрнберге жил у тёти… чтобы не расходоваться на общежитие. Только на транспорт…».

Дитфриду резко стало холодно. Имя матери уже никогда не пропадёт из его головы. Он это прекрасно понимал. Также, он понимал, что одна прочитанная запись, сулит за собой прочтение других…

«…Если грешить, то на полную…».

«15/12/1996. Нюрнберг, Германия.

Дитфрид пока живёт у тёти Саши. Теперь у моего сына есть имя и временное жильё. Это хорошо, лучше, чем могло быть.

Мне жаль Мирелу. Её мать хочет моей смерти, буквально. Я не хочу писать сюда её имени, чтобы мне было легче забыть его. Она сделала Миреле очень больно, назвав дочь тупой шлюхой.

Я в ахуе. Это произошло почти сразу, как мы стали родителями. Мы позвонили в Португалию и почти сразу же пожалели об этом. Увы, уже ничто не изменишь. Разговор с ебанутой католичкой изначально был обречён.

Пока что, мы с Мирелой живём вместе. В её квартире. Точнее, она её снимает. Владелец пошёл на милость, не выселив нас, когда Мирела стала матерью. Она скучает по Дитфриду, но я надеюсь, скоро мы будем вместе. Все трое. Моя работа приносит большие деньги, и я уже приметил один домик в Северном Рейне. Надеюсь, до приезда матери Мирелы, мы успеем. У нас 7 месяцев.»

Дитфрид механически перевернул страницу. Всепоглощающая дрожь уверенно подступала со спины.

«18/12/1996. Нюрнберг, Германия.

Сегодня Мирела очень долго плакала. Я сначала подумал, что из-за матери. Но она плакала из-за меня и извинялась. Она извинялась за Дитфрида и за то, что якобы испортила мне жизнь.

Ахуй и злость. Только это я смог испытать в тот момент. Благо, меня хватило только на утешения. Эта сука, что зовётся матерью Мирелы, довела свою дочь до нервного срыва. Эта ёбаная сука поплатится! Я сделаю с ней что-то гораздо более худшее, чем легионеры с христом. Такое уёбище не должно иметь детей, как и жнизь.»

Дрожь впиталась в организм Дитфрида, заставив его тело трястись и холодеть.

Трясущимися пальцами, Дитфрид перевернул страницу. Она оказалась вся в разводах… Дитфрид, с щелчком захлопнул рот.

«04/02/1997. Розеделц, Германия.

Эта книжка, которую я купил в киоске в Мюнхене, уже не помню где, стала моим дневником. Так вот, дневник, я вернулся.

Новости более чем ужасные. Да, как видишь, я переехал в домик, который хотел купить страницу назад. Я его купил. Да. Владелец почему-то сбросил цену после нового года, и я купил его.

Теперь здесь живут Матис и Дитфрид Дётцер. Мирела умерла. Она бросилась под грузовик, когда возвращалась с университета. Моя малышка Мирела, умерла. Из-за этой суки, которая никак не отреаигровала на смерть дочери. Она видимо уеж и н считаола её дочерью. Мирела, мо солнышко. Она сказала что сама дойдёт до дома, чтобы я не забирал её, когда у меня будет обеденный перерыв. Я не могу винить её, она просто солмалась. Моё маленькое слонышко сломалось и всме родным насрать. Никто с её стороны не захотел даже вид делать, что знает её. Монстры. УБлюдкпи монстры и ёбаные уроыд.

Я не заю, как мне в будущем сказать об этом Дитфриду. Я кажется с ума схожу. Но это неважно. Лишь бы сынок вырос и выжил. Мы не бедствуем, главное, мне много не пить, иначе будем бедствовать. Благо, хоть одно, тётя Саша жива, здорова и сочувствует смерти Мирелы. Хоть кому-то в этом ёбаном мире не насрать.»

Мальчик трясся всем телом и громко всхлипывал, оборванной задней мыслью надеясь, что задохнётся.

«04/02/1997. Розеделц, Германия.

Я понимаю, теперь, какого было Миреле, когда она плакала без остановки несколько часов подряд. Меня трясёт, но я хочу записать это.

Я был беспечным и то ещё будет. Да, я говорю это сейчас. Я чувствую что не выдерживаю и не смогу просто так бросить алкоголь.. дёрнул оещё попробовать опиаты, недавно. Это было первое что я съел, когда узнал, что произошло с Мирелой. С моим маленьким солынкшмо солнышком.

Так вот. Я сделаю всё, чтобы мой сынок ни в чём не нуждался. Буду я пьяницей, умру от передоза мне похуй. Дитфрид, мой хороший, он сплотил меня и Мирелу. Благодаря Дитфриду, я полюбил Мирелу. Ей я нравился и раньше, иначе бы мы не трахались, но лично я к ней чувств не испытывал. Я не хотел на что-то или кого-то отвлекаться во время учёбы или работы. Но Дитфрид всё иизменил.

Мирела, солнышко моё любимое. Я дал твою фотограцию нашему сыну. У меня есть ещё одна, такая же. Когда он подрастёт, я расскажу ему о тебе. Он должен знать про свою мать и как с ней обошлись.

Любимая, прости. Я виноват в том, что не уберёг тебя. Я недоатстатчоно уделял тебе времени, когда твоя мать доводила тебя. Прости, меня дорогая. Я не знаю, есть ли рай или призраки, но я надебсю ты обрела покой. Солнышко, мы любили, любим и будем любить тебя. Мы ни в чём тебя не виним.

Я люблю тебя, Мирела и не смогу полюбить ещё кого-нибудь так. Полюбить вообще. Я сделаю всё, ради нашего сына.

Тебя нет с нами уже две недели. Я сделаю как ты и скзала в тот вечер. Я оплачу кремацию.

Спи спокойно, радость моя. Ты дала сыну жизнь и имя. Я дам ему любовь, за нас обоих. Обещаю.

Я люблю тебя.»

Эта была последняя исписанная страница, но сама книжка едва находилась на половине.

Дитфрид стоял посреди отцовской комнаты как манекен. Его уши заложило от слёз, которые нескончаемым потоком выливались из глаз. Ледяными от ужаса руками, он перевернул страницу в некой слепой надежде…

…И вот она: Фотография его матери.

Дитфрид вынул её, выронив книжку. Точно такое же лицо, как и во сне. Те же глаза, лицо, волосы и взгляд…

Мальчика прошиб холодный пот, ноги круто подкосились… «…У неё был такой же взгляд, как и во сне. Эта улыбка…».

Дитфрид рухнул, сложившись как бумажная гирлянда. Всё ещё ничего не чувствуя, он смотрел на фотографию и плакал. Плакал также, как, наверное, плакал его отец, тогда, четырнадцать лет назад.

16.1

…Он потерял очень много крови…