Стена

* * *

Я позвонил в контору и справился, не увезли ли еще Сандера. Нет, ответили они. Его готовятся отправить завтра. Я взглянул на часы – половина четвертого. До наступления темноты управимся. Я поймал такси и поехал за Мариной.

Потом я также, как несколько часов назад, стоял на холодном ветру, и лишь сигареты были моим спасением. Марина вышла довольно скоро. Лицо ее было застывшим, как отлитая из стекла фигура. Но следов слез заметно не было. Она остановилась прямо передо мной; я внимательно вглядывался в ее глаза, надеясь там прочитать что-то важное для себя. Но они были совершенно непроницаемы. Она просто стояла и смотрела куда-то в район моего живота, но меня для нее словно не существовало. Я постоял так немного. Ничего на ее лице не менялось. Она только тихонько дышала, но дыхание ее даже не превращалось в пар, как будто было холодным, как лед. Я легонько тронул рукой ее плечо. Она медленно подняла на меня глаза.

– Спасибо, что привез меня. И что позаботился о нем. Он считал тебя своим единственным другом.

Я удивленно поднял брови. Значит, Сандер говорил с ней обо мне? С чего бы?

– За сегодняшний день у меня уже перебор с благодарностями. А я всего лишь исполнял свой долг. Делал то, что считал нужным. И все. Давай оставим эту тему, пожалуйста.

– Хорошо.

Она опустила глаза и шагнула ко мне.

– Обними меня, пожалуйста.

Я глубоко вздохнул, обнял ее и тихоньк? прижал к себе. Она стояла, недвижная, положив подбородок мне на плечо; руки ее безжизненно свисали. Так мы простояли какое-то время. Потом она отстранилась, опустив голову:

– Спасибо.

По щекам ее протянулись кривые линии от сбежавших слезинок.

– Интересно, как буду выглядеть в гробу я, – тихо сказала она.

Меня вдруг заполнила неконтролируемая злость, быстро переросшая в ярость; я что есть силы ударил кулаком по обшитой деревом двери погребальной конторы, потом еще и еще. Рыча от ярости, я исступленно молотил по дереву двери, словно в ней собралась вся несправедливость этого мира – но бесстрастная дверь не поддавалась моему натиску. Обессилев, я начал медленно оседать на землю. Марина смотрела на меня расширившимися глазами, не говоря ни слова.

– Но почему? Почему? – хрипел я. – Почему ты должна умереть? Зачем это? За что? Чем ты провинилась? Почему ты должна уйти? Господи, знала бы ты, как мне стыдно, что я жив, стыдно, что продолжаю жить, когда все вокруг меня умирают…

Дверь открылась, и из нее выбежали охранник и двое служащих конторы. Сообразив, что я не представляю никакой угрозы, они немного попятились и остановились в сторонке, растерянно наблюдая за происходящим. Я закрыл лицо руками.

– Ты сейчас такой же, как он.

Я поднял на нее глаза. Она смотрела жестко и надменно, пронизывая меня острыми льдинками своих глаз.

– Что ты там говорил мне о пути, помнишь? О Стене, о том, что надо идти вперед, несмотря ни на что. О болоте, в котором утонул Саша. Сам-то где? Что с тобой?

Я закрыл глаза, стараясь успокоить дыхание. Она права. Что со мной? Где я? Что происходит?

– В Таиланде сейчас плюс двадцать восемь, – пробормотал я.

– Что-о-о?

– Хочу, чтобы сейчас было лето. Ненавижу холод. Поехали в Таиланд? – я посмотрел на нее с вызовом.

Она чуть склонила голову, приподняв брови. Тройка наших невольных зрителей с интересом наблюдала за развитием событий.

– Я серьезно. Хочу в Таиланд. Я там еще ни разу не был. И хочу, чтобы ты поехала со мной, – сказал я, поднимаясь.

– Ты… ты вообще понимаешь, что говоришь? Сашу даже похоронить не успели…

– Я знаю, как это может выглядеть, и подозреваю, что ты там себе надумала. Но мне нет до этого дела. Я хочу просто уехать. И думаю, что тебе тоже было бы неплохо сменить обстановку. Больше мне ничего от тебя не нужно. Я не собираюсь за тобой ухаживать. Все, что я предлагаю – просто будь моим спутником в этой поездке. Конечно, ты можешь продолжать приносить свое бесценное время в жертву собственным предрассудкам, потому что, видите ли, так принято, так нужно; нужно плакать и грустить по тому, кто ушел от тебя навсегда, предпочтя мрачное спокойствие могилы тревожному пульсу жизни. Но учти, что времени этого у тебя осталось не так уж много. А Сандеру от твоей грусти уже ни жарко, ни холодно не будет.

Марина прищурила глаза – то ли со злостью, то ли с интересом. Скорее, и с тем, и с другим. «Вот дурак. Зачем я про время сказал? Ничего потактичнее в голову не пришло?» – подумал я, закусив губу.

– В Таиланд? Что ж… Поехали! – она будто испытывала меня взглядом, но терять мне теперь было нечего – надо было идти до конца, и оставалось лишь продолжать исступленно смотреть ей прямо в глаза. Охранник почесал затылок, служащие переглянулись. Наверное, решили, что мы оба окончательно сбрендили.

А мы и вправду поехали в Таиланд.

Конечно, не в тот же день, нет. Тогда я отвез ее на такси до дома, мы сказали друг другу надтреснутое «пока» и разошлись в разные стороны, каждый в свой собственный мир, быстро отстроив заново свои защитные стены, треснувшие под натиском эмоций. Я купил в ближайшем магазине бутылку “black label” и сел в такси. К тому моменту, как я вернулся в гостиницу, было уже темно. Снова пошел острый колючий снег. Я поднялся в номер 2620, открыл запотевшую бутылку, плеснул в граненый стакан немного скотча и двумя глотками выпил его без остатка. В голове словно завис свинцовый шар, я попытался растворить его алкоголем, но он оказался крепким орешком. Как же я устал, подумал я. Как будто все эти люди просто верхом на мне сегодня ездили. Я представил себе картинку: родители Сандера влезают на мою спину, вцепляясь мне в бока острыми пиками шпор; я, превратившийся вдруг в какое-то зеленое подобие огромной толстой ящерицы, начинаю тяжело волочиться вперед, пригнутый к земле их весом, а Марина идет рядом и хлещет кнутом по моим дряблым чешуйчатым бокам. Fuck, ну и фантазия.

Алкоголь наградил мое тело влажным теплом. Я вспомнил, что сегодня даже поесть толком не удалось. Чашка кофе – вся еда за день. Посидев немного в продавленном кресле с затертыми деревянными ручками, я почувствовал, что глаза начинают слипаться. В темно-фиолетовом проеме окна монотонно и беззвучно падал снег, искрящийся в отблесках уличных фонарей внизу; во рту стоял противный привкус спирта. Закусить было нечем, да уже и не хотелось. Я поднялся, пошатываясь от усталости и тяжести собственной головы, добрел до ванной, выпил воды из-под крана, неуклюже снял с себя одежду и повалился на кровать. Ну и денек, успел подумать я, прежде чем сон огрел меня по голове своей дубиной.

* * *

Я просыпаюсь среди ночи. В комнате стоит чье-то присутствие. Влажность кожи, странный, непривычный полусвет за окном, капанье крана в ванной, глухой стук где-то вдалеке – все говорит о том, что я здесь не один. Я не двигаюсь и не дышу, тупо уставившись в потолок. Он – кто-то – наверняка подумает, что я мертв, и уйдет. Кап. Кап. Тихо-тихо. Я не слышу его дыхания. Он – кто-то – наверняка и сам давно уже мертв. Этот номер – самое лучшее место для смерти. Даже тени от предметов лежат замертво на обшарпанных стенах. Может, это Сандер? Стоит тут, мертвый, и смотрит на меня своими белыми глазами сквозь закрытые веки. Но я не слышу его запах. Мертвые ведь пахнут. Это единственное, как они могут еще присутствовать в этом мире. Я тоже не пахну. Значит, я еще не мертв. Глупо – если бы я был мертв, я бы все равно не чувствовал своего запаха. Кап. Кап. Здесь никого нет. Мне просто чудится. Не надо было пить виски перед сном. До сих пор во рту его вкус. Я закрываю глаза. Хватит мне на сегодня мертвецов. Я жив, и полон решимости жить дальше. И никому не позволю мне в этом помешать.

ХХI

Последнее, что мне предстояло сделать перед отъездом, – это позвонить Эльмире. Все остальные дела я завершил за пару дней: купил авиабилеты, забронировал отели, перевел все свободные деньги со счета в банке на пластиковые карточки, оставив двадцать тысяч на всякий пожарный. Зачем мне нужно было брать с собой в поездку столько денег, сейчас не понимаю. Как будто заранее предчувствовал, как будут развиваться события. Но тогда мне и в голову не пришло об этом задуматься – я просто убрал все три своих “visa” в бумажник, а бумажник – во внутренний карман куртки. Специальной походной куртки, теплой и удобной, которую, к тому же, можно было легко и компактно сложить. Я купил ее в магазине спортивных товаров недалеко от гостиницы. Очень она мне понравилась. Как будто ее делали специально для меня, так классно она на мне сидела. Не хотелось ее снимать даже в номере. Бывают такие вещи, к которым будто прирастаешь. Вот так я мигом прирос к этой куртке – как любовь с первого взгляда.

Эльмира, Эльмира… Эля… Что же тебе сказать? Что вообще ты для меня значишь? Кто ты мне? Как мне с тобой поступить? Куда вообще все это катится, куда я иду? Будто выпрыгнул вниз головой в окно двадцать шестого этажа и теперь лечу вниз, в колодце между домами-великанами, невесомый, пока не встречусь с землей. Как же все стремительно произошло, как мгновенно жизнь моя изменила свое направление, попав под действие вечных сил, тех, над которыми никто не властен. Тихие встречи с Элей остались в далеком прошлом, их очертания размылись, как на старой кинопленке. Прошло всего несколько дней, и где я теперь? С кем я теперь? Кто я теперь? Лечу к своей несбыточной мечте с ускорением девять и восемь десятых…

– Алло, привет. Я из Москвы звоню. Мне придется здесь задержаться. Мой друг умер. Да-да. Умер. Покончил с собой. Врезался в стену. Да. Я не знаю, сколько еще здесь пробуду. Извини. Твой день рождения?.. Я постараюсь. Да, постараюсь успеть. Не знаю, извини. Точно не уверен. Нет-нет, все нормально, просто… просто мне нужно тут остаться. Уладить все дела. Да, конечно. Спасибо. Конечно. Я тебе позвоню. Ну, пока!

Я убрал телефон в карман. Поняла ли она что-нибудь? Почувствовала ли? Не знаю. Не знаю и не хочу знать. Даже не хочу об этом думать. Меня ждет жизнь – другая жизнь, новая жизнь.

Я решил, что останусь с Мариной до конца, если она мне позволит. Плевать на все остальное – каждая минута, проведенная с ней, стоит всей остальной жизни. Плевать, что мы не близки – хотя, конечно, я лелеял надежду, что когда-нибудь стану для нее кем-то более важным, чем другом ее умершего любовника. И плевать, что это продлится недолго – я был готов жить со знанием того, что в любую минуту она может умереть. Будь что будет, решил я.

XXII

– Оле-е-е-е-ег, ты встанешь сегодня наконец? – Маринин голос по телефону. Звонит из своего бунгало. Уже третий раз за сегодняшнее утро. Первые два раза я не взял трубку – было просто лень. – Я тебе уже третий раз звоню!

– Я знаю.

– Знаешь?!! Значит ты, негодяй, просто трубку не брал? Ну все, развод! Девичья фамилия!

Я улыбаюсь. Сквозь льняные занавески на стеклянных сдвижных дверях бунгало льется мягкий солнечный свет. Зеваю и прикрываю глаза.

– Вот наглость! Он еще мне в ухо зевает! Ну все, собираю вещи!

– М-м-м… ну ладно… обратные билеты-то все равно у меня…

– Джентльмен, называется!

– Ладно… ты завтракать что ли хочешь?

– А чего, ты думаешь, я тебе названиваю? Ты не забыл случаем, что мы в одиннадцать уезжаем?