Игорь

Запахи удалялись. На смену обонянию пришёл слух.

Спустившись на два пролёта и немного поутихнув, женщина тыкнула кнопку, с досадой выдохнула воздух через зубы – специфический глухой свист, выражение досады и злости – ни с чем не перепутать, очевидно, обнаружила нанесённый ногтям вред.

Респектабельный лифт мягко и быстро прибыл по сигналу. Вломилась, прежде чем двери втянулись в пазы, ударила по кнопке острым от худобы кулачком, всхлипнула. Двери сомкнулись. Между седьмым и шестым с подбородка сорвалась первая слеза. Капля падала маленькой пулей, от столкновения с чистым кафелем превратилась в маленький кружок, такая крошечная, что высохла за два десятка секунд. Двери двинулись в стороны. Не дождалась, зашагала, задев плечом, «ууф» – перекосилась от боли и прибавила шаг.

Хлопнула входная дверь. Каблуки застучали по тротуару, смешиваясь с шуршанием дворничьих метёлок. Наконец он пропал. Кончено.

Игорь поднялся.

Чулан находился рядом с выходом, как раз напротив кухни. Удобно для запасливых хозяек, можно устроить шкаф и хранить заготовки, нескоропортящиеся продукты или домашнюю утварь. За дверью чулана в квартире Игоря, в стерильном белом помещении метр на метр, одиноко ютились ведро, совок и веник.

Мужчина тщательно подмёл на кухне, собирая красные кусочки ногтей, на лестнице, где осталась грязь с сапог, наверху, в спальне. Открыл окна, выгоняя не свои запахи на улицу, безжалостно предавая их сырым весенним ветрам. Собрал пару забытых розовых носков, резинку для волос, пакетик из ювелирного бутика, мусор, оставленный между тумбочкой и изголовьем кровати, сгрёб вонючие тюбики с полки в ванной и сразу вынес в мусоропровод.

Набрал воды в ведро, вымыл полы. Разогнувшись с тряпкой в руках в спальне, которую вытер дважды, в аппендиксе со шкафом глянул в ростовое зеркало – на спине не осталось полос.

Выкинул тряпку в мусоропровод. Пошёл в душ. Не жалея, выдраил себя жёсткой щёткой. Постоял, подставив лицо под струи. Вытерся насухо.

Была весна. Солнце всходило раньше, несмотря на всё тот же постылый невзрачный снег и стылые лица смертных, которых, к слову, на улице было по пальцам пересчитать, зрела весна. Немноголюдность объяснялась просто. Во-первых, рано, во-вторых, сторона, к которой обращались окна спальни, была прогулочной, на ней не парковались. Игорь хотел снизить уровень шума в доме, а так как строил он его сам, устроить пешеходную сторону было нетрудно.

Игорь одевался у распахнутого окна. Пожилая дама в клетчатом пончо поверх добротного бежевого пальто сыпала пшено на дорожку между липами затянутой в кокетливую бордовую кожаную перчатку горстью. Ворковали голуби. Доходил лёгкий душок слежавшихся перьев и птичьего помёта.

Вытянув длинный язык галстука, Игорь закрыл все окна. Ключи от машины и портмоне с карточками и документами удачно остались на полочке в прихожей, не утонули в печально известном океане. Неудобно иметь вещи, которые нельзя терять. Мужчина не глядя сгрёб портмоне ладонью и закрыл входную дверь пустой квартиры на оба замка.

Рутинный

Мир может быть красив, если остановиться и посмотреть вокруг, если не надо бежать, спасать кого-то напуганного и несчастного.

Тот океан, Рьяный, был по-своему прекрасен. Мощь всегда влечёт и вызывает уважение, даже если нрав дурён. Отчего людям нравятся львы и тигры? Уж явно не из-за доброты души. Завораживает их грация, их блестящая гладкая шерсть, огромные лапы, кажущиеся мягкими, хоть и тяжёлыми. Сравнивать тигра с котёнком, всё равно что сравнивать океан с ванной. Океан – тигр. Обманчиво плавные движения, мягкие переливы изумрудно-синего, кажущаяся мягкость воды. Если не встретишь его лично, можешь и не узнать, что он хищник. Вот что такое океан.

В мире, где Игорь жил на постоянной основе, были океаны и пустыни, но здесь, на многие километры от здания Совета, простирались лиственные в основном леса, кое-где разбавленные холмами и болотцами. Из всех природных чудес, которые действительно если не захватывают дух, то по крайней мере вызывают уважение, была пара полноводных равнинных рек. Ничего особенного, но Игорю всё равно вполне нравилось здесь. Бессмертный никогда не чувствовал в себе неодобрения к объектам, созданным природой. Как бы скудна она ни была, как бы ни была разнообразна, Игоря она устраивала. В этой стране, этом городе, случались разнообразные температуры, а природа была умеренной.

За городскими пределами сонная дымка прохладного раннего утра, роса на травах, холодные ручьи, мнящие себя горными реками, сбегают с холмов. В этих буреломных лесах, расходящихся во всех направлениях, лесах, где днём темно, началась история бессмертных в этом мире. На заре эпохи здесь царил лес, и люди чтили его как божество, одновременно и доброе и злое. Землю у леса отвоёвывали пядями. Его рубили, он вырастал заново, и через год можно было снова браться за топор. Из леса в селение мог прийти разве что медведь, а больше бояться было некого. Так бы шло своим чередом ещё сотни лет, но на землю сошли Кир и Святогор. Мир встрепенулся, зашевелился. Лес ушёл на второй план – два племени вдруг выяснили, что они не единственные люди в лесу и ополчились друг против друга. С тех пор в темноте ночного леса боялись встретить незнакомого человека. Не человека.

Кир, прозванный колдуном, бесшумно бродил в лесах, никем не замеченным, сливаясь с листвой, неуловимо проносясь на лёгких как ветер ногах между стволами, не тревожа травинки подошвами. Он с усмешкой наблюдал в редкие просветы в листве за людьми, уверенными, что им ничего не угрожает. В этих местах гуляла смерть.

Люди из племени Кира боялись Святогора. Светлый Святогор не таился, как Кир, презирал его за охотничьи уловки, в сущности естественные для любого тёмного. О приближении Святогора узнавали заранее – страх оттого ничуть не становился меньше. Откровенный треск суши под тяжёлыми сапогами, взволнованный крик птиц приводили племя Кира в ужас.

Кир и Святогор сразу невзлюбили друг друга, если не сказать возненавидели. Лидеры по жизни, за какие-то десять лет они превратили скромные поселения родных племён, ещё не дошедших умом до сельского хозяйства, в города-крепости.

Узнав о великих войнах, которых не берёт смерть, к ним начали сходиться наиболее отчаянные, и тогда начались настоящие войны. Кир и Святогор бились неделями, месяцами, без продыха, без перерыва, самозабвенно, изо всех сил, пылко, отчаянно, бесполезно и безрезультатно, если не считать гибели людей.

Всё заканчивалось одинаково каждый раз. Кир и Святогор сходились в схватке один на один. Схватка могла длиться сутками – Кир обрушивал на врага скалы, Святогор поражал противника молниями. Не уставая, они бились на мечах, резались на ножах, по историям – на пахарском инвентаре, сжимали друг друга в удушающих захватах, по воспоминаниям же – даже пытались топить и травить, науськивать хищных тварей, но чаще всё же сходились в прямое столкновение.

Всё всегда кончалось одинаково – не кончалось. Почти одновременно обоим бессмертным надоедало сражение, и они расходились до поры до времени.

Однажды Святогор пришёл в бешенство после какой-то хитрости Кира. Его неуправляемая ярость явилась на землю в форме пламени, уничтожающего всё на своём пути. Огонь стремительно двигался к крепости Кира. Но Кир был в своём доме, рядом были его сыновья – тёмный бессмертный сумел отвести беду в сторону. Огонь пошёл на север, выгрызая лес начисто. К тому времени все уже забыли о лесе-божестве. Ему было не тягаться с бессмертными. Они его к тому моменту немало проредили.

По усыпанной золой земле Святогор и Кир пошли на север, разными дорогами, чтобы положить конец пожарищу.

Свежий лесной воздух превратился в выедающий глаза и жгущий лёгкие сизый смог. Земля раскалилась и невдалеке с остервенелым сатанинским воем расходилось пламя. Смертному было не пройти и ста метров без того, чтобы не зайтись кашлем и слезами.

Святогор и Кир шли в одиночку.

На дороге огня всё было мёртво. Под ногами попадались обожжённые кости, рассыпающиеся в прах от прикосновения, от движений горячего ветра. В терпком удушливом воздухе метались пепел и зола, всё равно что мухи в былые времена. Бессмертные мрачно созерцали дела своих рук.

Вдруг глазам их предстала неожиданная картина – дворец-многогранник. Ни Кир, ни Святогор ничего подобного на своей памяти не видели. У диковинного дворца без окон было двенадцать граней – монолитных стен. Не видно было ни стыков, ни каких-либо других знаков, что тут работали смертные. В каждой грани, ровно на середине была кованная дверь, украшенная мельчайшими теснениями – там были звери, птицы, леса, люди, города, небесные светила, и то, что Кир и Святогор видели лишь в других мирах – корабли, водные и воздушные и многое другое.

Огонь не посмел зайти на территорию дворца – потух, заключив здание в идеально ровный круг. В этот круг не посмел ворваться и лес. Должно быть, здание Совета выглядело тогда как сувенирный шар, словно идиллический мирок внутри большого грязного мира.

В нём не было ни души, но дворец всё же не казался заброшенным. На его территории росла короткая ослепительно зелёная в сравнении с остальным когда-то белым светом травка, мягко светило солнце, а воздух был чист и приятен.

Кир и Святогор, так и не замеченные друг другом, зашли в соседние двери и двинулись вверх по лестницам, один по чёрной, другой по белой, любуясь славной работой строителей. Безупречно ровные каменные ступени, освещение, которые смертным предстояло изобрести через две с небольшим тысячи лет, отполированный мрамор стен. Через три лестничных пролёта, не петляя прямо ведущих наверх, оба бессмертных в один и тот же миг вошли в Зал Совета, туда, где стоял грандиозный артефакт Безвестной эпохи, эпохи до бессмертных – Стол, символ всех договоров и перемирий – круглый, непомерно огромный Стол. Тогда Кир и Святогор встретились взглядом.

Они ненавидели друг друга, но будучи полными сожаления о случившемся, мужчины поступили мудро – заключили мир. Отныне все размолвки должны были решаться здесь, за Столом и разговором, а не снаружи через кровь и гибель соплеменников. Тогда же появился запрет о схватках бессмертных один на один. Такие сражения могли бы длиться вечно и больше урона наносили смертным. С той встречи Кира и Святогора никто из бессмертных не должен был мериться силой с себе подобным.

Запреты тем и знамениты, что их нарушают. Многие конфликты переходили в войны, миновав этап мирных договоров или несмотря на них. Но то всё были не бессмертные, а их наследники. В идеале от них требовалось всё то же, что и от бессмертных: не говорить ни слова лжи, откликаться на зовы в другие миры, улаживать споры в Совете; но спрашивалось с них в конечном итоге не так строго. Смертные ведь.

Что до Игоря, он не испытывал соблазна преступить запрет – в Совете не было другого бессмертного, чтобы вызвать на поединок. Игорь был один, ему было двадцать три, самый цветущий возраст для бессмертного, и наследники сохраняли настороженное отношение к нему, ещё не вполне понимая, что от него следует ожидать.

Игорь был слишком молод, чтобы сформировать о себе однозначное впечатление, достаточно зрел, чтобы иметь семью, каковой не наблюдалось, а потому опасен и подозрителен. Бессмертные, уже обзаведшиеся семьёй по многим наблюдениям проявляли гораздо больше снисхождения и милосердия, с большим пониманием относились к делам наследников родов, представленных в Совете, и даже иногда шутили. Словом, были граждански положительны, приятно было иметь с ними дело. К тому же, воспитывая наследника, бессмертный неожиданно вспоминал некоторые свои навыки из прошлой жизни и демонстрировал чудеса. Святогор, например, умел летать. Эта способность с тех пор стала чем-то вроде знака принадлежности к высшему классу у светлых, пропуском в клуб для достойнейших из избранных. Нередко можно было услышать что-то вроде: «Великий род Иова, просто великий! Вы знаете, ещё прадед Ивана умел летать! Представляете?! Спустя столько поколений!»

Игорь с уважением относился к ушедшим, но восторгов светлых наследников не разделял. Его всегда больше впечатляла история про тёмного бессмертного Кира, который сдвинул Луну и закрыл ей Солнце на целый день, сказав сыну, что дарит ему ночь. Светлые, конечно, не оценили изящества жеста. Игорь понимал, что такое подарить нечто, что не подарит никто другой, подарить то, что во всём мире сможет оценить лишь тот, кому предназначен подарок. Светлые не понимали этого, им не дано было понять. Угробить столько сил на то, чтобы закрыть Солнце, это выше их понимания. А Игорь представлял себе двоих, стоящих во тьме, чувствующих, что они одни в целом мире. Отец и сын. Отец, своим подарком говорящий, что хоть он и отвечает за жизни людей, за соблюдение закона, за чёртову уйму важных вещей, ради сына готов перевернуть мир, и тогда вместо дня воцарится ночь, а на небе вспыхнут драгоценные россыпи звёзд.

Кир подарил сыну эти звёзды и этот венец – венец всех венцов – солнечный обод, выглядывающий из-за тёмного круга Луны. Кир лучше всяких слов показал, как важен для бессмертного наследник. Это был венец из венцов для царя из царей. В тот день мальчик получил в подарок власть над всем миром, и род его спустя 25 веков процветал и не забывал о даре великого предка.

Эту историю Игорь узнал от самого Гедеона, наследника Кира. Что же до него самого, никаких чудес Игорь не демонстрировал. Для того, чтобы проявить в глубине себя что-то чудесное, требовались яркие эмоции, вдохновение. Тогда всё произойдёт само собой, а пока не было наследника. Игоря печалило одиночество, но печаль не из разряда ярких чувств. Никакого вдохновения он за собой не помнил.

Бессмертный боролся против одиночества. Он мечтал о сыне. Попыток обзавестись наследником было предпринято множество. Когда самый естественный метод не дал незамедлительного результата, Игорю тогда было семнадцать, прибегнул к медицинским разработкам. На Игоря работал врач, проверяющий его на совместимость со всеми подругами с тех пор, как Игорь впервые понял, что просто не будет. За годы доктор так и не улыбнулся. В начале, после первых тестов, врач переживал, никак не мог прийти в себя, увидев, как сперматозойды раздирают яйцеклетку, но потом оправился. Игорь ценил его за нервы.

Ещё было семь. Игорь остановился в пятнадцати минутах от дома. Оглядываться не приходилось. Нюх и слух сообщали обо всём, что нужно знать: ничего подозрительного. Талая вода, гниение банановой кожуры в урне, память о карамели в пустом фантике, высовывающем внутренний белый край из-под нижней ступени подъезда, пыль в углу у забранной в решётчатый доспех лампы, неприглядный душок псины в квартире на первом этаже, что-то небольшое, что-то нестарое, остальное перебивал капустный трёхдневный суп. Звуки – дыхание, смешанное с храпом. Поздновато спать, пора на работу, некоторым не помешало бы тщательно помыться… Но смертные любят спать, больше чем необходимые гигиенические процедуры.

Припарковался чуть в стороне. Снаружи запахи навалились сильнее. Бессмертный не дал себе времени пообвыкнуться. На подъезде с косеньким козырьком не было вывески. Игорь не смутился. Знал, куда шёл. Лестница за незапертой входной дверью облепила сырью, словно окунула в старый канализационный колодец.

Зиран обрадовалась, хотя и была ещё несколько сонная. Открыла по своей привычке, не посмотрев в глазок, а сразу со стуком дёргая дверь на цепочке. Встряхнула головой, взбудоражив мелкие частые кудри, разлепила большие чёрные глаза. Игорю тоже требовалось время, чтобы оправиться – пряный восточный запах – это кухня, мокрое бельё – это таз в ванной, квашенная капуста – это пустое ведро в предбаннике. От ведра ещё пахло затхлостью и промёрзшей землёй, видимо, принесли из гаража.

Зиран распахнула входную дверь, узнав знакомое лицо.

Одна комната в двушке ничем не выдавала происхождения жильцов. В ней подчёркнуто, стерильно чисто. Посреди стены от пояса миниатюрной девушки и почти до потолка зеркало, напротив вращающееся кресло с низкой спинкой, на полу кафель. Окно прикрыто кофейного цвета жалюзи, над креслом свесили любопытные головы напольные лампы. В уголке напротив окна небольшая стойка с кассовым аппаратом, довольно простым, стопкой журналов и журналом регистрационным. В ящиках внутри стойки заперты в вакуумных контейнерах профессиональные химикаты и инструменты, комнату недавно проветривали – всё ради сбережения нервов постоянного клиента.

Игорь сел в кресло. Зиран уже возникла над плечом, посвежевшая и с нужными инструментами в широком матерчатом поясе на талии. Тонкие пальцы вплелись в отросшие волосы на затылке.

– И когда так оброс! – проговорила она сама про себя, изучая предстоящую работу. – Только вчера виделись… Ещё влажные…

Ловкие руки накинули поверх одежды чёрный скользкий фартук, засунули верхний край за воротничок. Ножницы запорхали над ухом.

Игорь ценил Зиран за то, что в её руках ножницы не издавали нескончаемых резких пощёлкиваний. Слышно, разумеется, но в пределах разумного. Почти сносно.

Зиран имела больше представления о том, что ему не нравится, чем бонзы из Совета, привычные знать всё обо всех. Игорь мало говорил. Когда он приходил, Зиран не произносила более пары фраз приглушённым голосом, её подруга замирала в другой комнате и не выходила. Игорь не сообщал о приходе заранее. Зиран сообразила, что он, если приходит, то рано утром, и всегда готовилась, даже если как сегодня не ожидала, что он действительно придёт. Косметические средства, которые она покупала для других посетителей, были наименее сдобрены агрессивными отдушками из всего доступного спектра. Вечером она закрывала их в контейнеры и убирала в шкафчик. В любую погоду проветривала вечером и рано утром. Инструменты дезинфицировала кипятком и ультрафиолетом. Запахи уходили.