Злой город. Петрополь

– Знакома, – заверила её Анна. – Не думай, не сахарная.

– Может, тебе в трактир пойти? Моя подружка как раз уволилась, место свободное. Работа не хитрая: прибираться вечером, днём подавать кружки, уносить пустые, всякое такое. Платят немного, но туда-то уж рекомендации точно не понадобятся.

– Что за трактир? – заинтересованно спросила Анна.

– Обычный, не ресторан, конечно, но и не дыра. Полчаса отсюда пешком. Сходи, посмотри. Чем не работа? Адрес я тебе напишу.

Тома сбегала к стойке и вернулась с чернильницей, пером и кусочком бумаги. Почерк у девушки был неровный, буквы прыгали то вверх, то вниз от строчки, но адрес разобрать было можно. Анна развернула листок к себе, пробежала адрес глазами и снова вернулась к названию, которое Тома для наглядности даже подчеркнула: «Небесный фарватер».

***

В полночь улицы Княжьего острова пустеют и наступает тишина. Что-то странное происходит с маленьким городом, окружённом волнами реки и Гавани, что-то меняется, как в диковинной игрушке: словно у острова есть две стороны, и на закате кто-то дёргает рычаг, и тогда с щелчком поворачивается механизм, и верхний городок ныряет под землю, а нижний занимает его место. Будто монета, повернувшаяся другой стороной.

Такой город Максиму нравился больше.

К вечеру заметно похолодало, весь день моросивший дождь прекратился. А после недолгого перерыва пошёл снег. Редкие снежинки планировали по замысловатым траекториям, касаясь дороги, мгновенно исчезали в грязи. Дома цвета свинцового неба, устремляющиеся вверх, мокрая, пустая дорога, пар, поднимавшийся из люков, неприветливые окна, слепые фонари. Вода в Грязной речке совсем чёрная. Река разделяла остров на две стороны, когда Максим был маленьким, они часто дрались с пацаньём со стороны Гавани, сходясь на Кладбищенском мосту. Находился он в двух шагах от кладбища, в трёх минутах от дома, где жил Максим. Драки шли нешуточные, почти каждый день, но спустя годы из тех ребят вышли лучшие бойцы острова. Многие теперь работали на «Лихих».

Максим шёл вдоль набережной, поглядывая на окна, почти всё чёрные, лишь в некоторых за занавесками дрожал свет ламп. Несколько минут назад позади него возникли две плечистые фигуры. Максим заметил их, но не подал вида, хотя ему ничего не стоило скрыться в переулках.

– Эй, мил человек, прикурить дашь добрым людям?

– Разве что добрым, – развернулся Максим.

Мужики подступили ближе, но тут их лица изменились, из нагловато-довольных став испуганными.

– Господин Лихов… – оторопело забормотали они.

– Идите уже.

Без лишних слов парни растворились в темноте.

Поздней ночью на улицах острова почти никого не бывает. В темноте время от времени вспыхивал огонёк его папиросы, негромко постукивали каблуки ботинок о мостовую. Свернув с набережной, Максим шагнул под длинную арку, похожую на туннель и оказался во внутреннем дворе дома. Наверху небо располосовали железные балки стеклянной крыши без стёкол. Весной среди перекрытий вили гнёзда птицы. Вдоль стен, огибая окна, тянулись трубы, на уровне второго этаж противоположные стороны двора соединялись мостиком.

С этого двора было три выхода на улицу, если не знаешь подробностей. И минимум шесть, если живёшь здесь. В глубине двора виднелась каменная пристройка, похожая на нарост на стене дома, с шаткой дверью и перекосившимся окном, украшенным треугольным аттиком. Белая краска местами облупилась и облетела.

Максим толкнул расхлябанную дверь, очутившись во флигеле, заваленном хламом, открыл следующую дверь и сразу попал в длинный коридор. Дверь сбоку вела в гостиную. Маленькая комната с зелёными обоями, старинным, ещё довоенным столом в центре, посередине которого стоял пузатый блестящий самовар в окружении разномастных чашечек и розеток с вареньем, мёдом, вазочек с конфетами и печеньем. Вдоль стен выстроились несколько буфетов, тяжёлых, с резными завитками на дверцах, кресла с изящно изогнутыми спинками и потёртыми сидениями. Под окнами стоял диван на высоких ножках-лапах, обтянутый алым атласом. За стеклянной дверцей книжного шкафа громко тикали массивные часы. Максим взглянул на циферблат, показывавший четверть часа.

– Да, я не сплю, – с едва заметным вызовом в голосе произнесла Рада, сидевшая за столом и потянулась к пустой чашке. – Будешь чаю?

– Нет.

Максим подошёл к окну, отодвигает тяжёлую занавеску, и так и остался стоят, привалившись к шкафу.

– Ты что-то хотела? – спросил он, когда молчание стало затягиваться.

Проигнорировав вопрос, Рада взяла заварочный чайник, налила в чашку чай, очень аккуратно, сняв ободком чашки каплю воды с заварочного чайника, затем добавила кипятка из самовара, поставила чашку на блюдце, подвинула к Максиму.

– Присядь, – велела она.

Максим бросил ещё один быстрый взгляд в окно, но, не став спорить, снял картуз, сел, сцепив руки, наклонился вперёд, изобразив готовность слушать. Рада сделала маленький глоток чая, не спеша начинать разговор.

– Никита ещё не вернулся. Где бы он мог быть, не знаешь? – спросила она, посмотрев на внука поверх чашки.

– Отправил его по делу.

– Вот как?

– С бригадой. – Он откинулся на спинку стула, закинул ногу на ногу и сцепил пальцы в замок.

Рада покачала головой.

– Глеб знает про твоё «дело»?

В доме было очень тихо и пусто. Тепло. За окном снег стал гуще, двор немного посветлел от белизны. К рассвету город припорошит белоснежным.

– Завтра соберу совет, – произнесла женщина, не дождавшись реакции. – Я решила отойти от дел. Пусть будет так. Воевать со взрослыми внуками из-за власти просто смешно, в конце концов.

На сообщение Максим никак не отреагировал, понять, о чём он думает, Рада не могла. «Что творится в голове у этого мальчишки?», – гадала она.

– Глеб поехал за Велигу. В центр, – сказала Рада. – Забрал всех людей.

– Знаю, – откликнулся Максим, вытащил из внутреннего кармана портсигар.

– Не дыми в доме.

Парень послушно убрал папиросы.

– Ведь столько раз просила… – проворчала Рада. Вздохнув, она сделала глоток и снова покачала головой: – Правда, ты никогда никого не слушаешь. Когда я говорила твоей матери, что она не занимается твоим воспитанием, она отвечала, что ты и сам неплохо справляешься.

Поставив чашку, женщина немного отодвинула её от себя, помолчала. Руки у неё были холёные, с отполированными короткими ноготками, на безымянном пальце тускло сверкало золотое обручальное кольцо.

– Может, иногда, действительно, самое лучшее – это не вмешиваться.

Глава вторая

Всю ночь над Петрополем шёл снег, и старания его не прошли даром: к утру город покрылся тонким белым налётом, став похожим на консервную банку, припорошенную сахарной пудрой. Ветер рисовал на мостовых волнистые узоры, змейками стелившиеся под ноги хмурых по раннему времени прохожих, которые цеплялись за свои шляпы, норовившие унестись вместе с ветром прямо в залив.

Фонари ещё горели, когда Павел, держась за воротник плаща, вошёл в Управу. В дверях стряхнул снежную пыль с плеч и фуражки и поспешил в кабинет.

Ночью поспать почти не удалось – одолевали мысли. Когда задремал, проснулся от плача Поля. Полежал с полминуты, ожидая, что Анфиса Алексеевна его успокоит, потом оделся и заглянул в комнату сына.

– Уж не знаю, что с ним, Паша, – чуть не расплакалась пожилая женщина. – Может зубки режутся, только лобик больно горячий.

– Не волнуйтесь, я вызову доктора.

Павел ушёл в прихожую звонить врачу. Тот взял трубку почти сразу, будто ждал у телефона, выслушал, пообещал быть через полчаса. Приехал даже скорее. Пока сына осматривали, Павел топтался в дверях, чувствуя себя совершенно бесполезным, даже Анфиса Алексеевна помогала, а он стоял истуканом.

Закончив осмотр, доктор оставил лекарства, выписал рецепт и подробные инструкции. Успокоил: