Злой город. Петрополь

– Что-то долго сегодня возятся, – сказал он, глянув в боковое зеркало.

– А куда торопиться? – отозвался Семён. – Вечером, чего, идём отмечать?

– Получка-то только завтра, – удивился Воронин. – Чегой-то ты заранее?

– А чего нет? Куда тебе сегодня спешить, к благоверной своей?

– Да уж, – Воронин горько усмехнулся, снова посмотрев в окошко на неторопящихся грузчиков. – Не баба, а полковник в юбке, в последнее время совсем разошлась, какой уж тут отдых – на часик из дома не вырвешься. – Он шмыгнул носом и стряхнул пепел с сигареты в приоткрытое окно.

– Дуры бабы, – поддержал Семён приятеля. – Вот не понимают они, что нельзя так с мужиками: ежели оголодает пёс, так и цепь сорвёт, и тогда уж всё, ищи ветра в поле!

Воронин кивнул, затянулся, и снова бросил взгляд в боковое зеркало: здание Главпочтамта стояло в самом конце Почтамской улицы, фактически – в центральной части города, но на деле в стороне от основного шума и движения. Прямо напротив, через дорогу, высилось каменное, монументоподобное здание, на первых двух этажах которого располагался Стол справок. С Почтой его соединял коридор на уровне второго этажа, перекинутый через улицу.

Улица пустовала, в нескольких метрах от фургона дворник в белом фартуке мёл вдоль тротуара, сгребая влажные осенние листья, скатывавшиеся в комки грязи. Фигуру дворника окутывал туман и он казался выцветшим. Выцветшими выглядели стены зданий, вся улица, небо и даже форма грузчиков, переносивших мешки с деньгами в инкассаторский фургон.

– Тихо как… – пробормотал Воронин.

– Чего? – переспросил Семён.

– Да ничего. Тихо, говорю.

– А. Так рано ещё, – Семён побарабанил по рулю. – На проспекте поживее. Но утром ездить хорошо, движение не такое сильное.

– Точно, – кивнул Воронин, снова шмыгнув.

– О, пора, – Семён подобрался и повернул ключ зажигания.

Грузчики как раз занесли последний мешок, двое таскавших мешки залезли в фургон и, как полагается, заперлись изнутри. Один из сопровождающих напутственно хлопнул ладонью по дверям и оба забрались в легковушку. Семён, повернувшись в кресле, приоткрыл узкое слуховое окошко, крикнул внутрь:

– Ну, что, парни, порядок?

– Да, поехали.

Водитель закрыл окошко и взялся за рычаг, Воронин сделал две быстрые, последние затяжки, выкинул окурок наружу и закрыл окно.

– С Богом, – пробормотал он.

Машины тронулись. Первым с улицы вырулил серый бронированный фургон, за ним, держась в нескольких метрах позади, ехал автомобиль сопровождения с двумя серьёзными парнями, имён которых Воронин не помнил: ребята из охраны всегда ходили особняком, как чёртова элита, будто водители какая-то другая, низшая каста. Не выпивали вместе, не поддерживали шутки, всегда собранные, как псы. Псы и есть.

Воронин посмотрел на напарника – вот Семён был своим человеком: у него и трёшку можно было стрельнуть до зарплаты, и выпить с ним, и поговорить по душам. Друзья – не друзья, а, всё-таки, приятели. В огонь не кинется, но положиться можно.

Фургон повернул в переулок. Время ещё слишком раннее: прохожих почти не видно, магазины пока не открылись. Осенние утренние сумерки отступали, но складывалось ощущение, что солнце передумало вставать: выглянув, оно снова забралось назад под облачное одеяло, решив, что день чересчур сырой, чтобы вылезать из постели.

В этом городе солнца всегда было мало, свет начинал плутать по пути к земле, путаясь среди башен, мостов и галерей, свет увязал в острых металлических решётках балконов, железных ступенях длинных лестниц, тянувшихся вверх из дворов на вторые, третьи, четвёртые этажи… Длинные арки, похожие на коридоры, в тенях которых скрывались низкие двери, ведущие неизвестно куда, полутёмные подъезды с продавленными от времени ступенями, тупики и обжитые подвалы… Солнце не заглядывало сюда месяцами.

– Так что, идём вечером или нет? – спросил Семён.

Гипнотизировавший проплывающие мимо дома Воронин не услышал и Семён повторил вопрос, повысив голос.

– Чего? – встрепенулся Воронин.

– «Чего»! – передразнил приятеля Семён. – Кабак, получка! Идём или нет?

– Получка же завтра.

Семён молча глянул на приятеля – разговор повторялся по кругу.

– Ты тут, вообще? – спросил он, усмехнулся, и прибавил: – Или уже выдумываешь историю для благоверной, чтобы свалить?

– Поворот не пропусти, – сказал Воронин, выпрямившись в кресле.

– Не учи учёного!

Фургон повернул налево и въехал на широкую улицу, застроенную невысокими домами в три-четыре этажа. Как и во всех других частях города, первые этажи почти целиком занимали магазины и лавки, а здесь – ещё и ювелирные мастерские. В больших стеклянных витринах красовались на бархатных подставках ожерелья, браслеты, серьги, искрившие как звёзды в ясную ночь, меха, атласные платья, шляпки с таким количеством лент и перьев, что ими легко можно было набить маленькую подушку. Второй этаж занимали, в основном, конторы, на третьем, судя по ажурным занавескам, уже начинались квартиры владельцев лавок. В домах, где этажи неудержимо устремлялись к небесам, самые верхние нанимали наименее обеспеченные жильцы. В мансардах обитали студенты, служащие низких званий, музыканты и художники, словом, все, кто не мог позволить себе что-то более просторное и тёплое.

Но здесь дома стояли не такие высокие, да и студенты с мелкими служащими не селились в этой части города.

– Жена всё грезит такими, – сказал Семён, кивнув на витрину. – Я ей говорю: «Марфушка, ну зачем тебе этакая башня на голове?» А она обижается. Разве ж я не прав? Такие шляпки не для горничных, куда она её наденет? В церковь, что ли?

Семён посмотрел на приятеля, однако Воронин его, похоже, не слушал.

– Эй, ты чего сегодня спишь всё утро?

– Чего?

– Я говорю… – Семён не закончил, бросив взгляд в зеркало заднего вида. – Что за чёрт… – пробормотал он, крепче схватившись за руль.

Позади на улице показались две машины. Они выехали из переулка и быстро нагоняли, идя борт в борт. Справа ревел мотором грузовик, слева неслась чёрная четырёхместная «Эмка». Оказавшись позади машины сопровождения, они разошлись в стороны, легковая, поддав газу, вырвалась вперёд, а грузовик вдруг резко вильнул вбок. Завизжали тормоза, грузовик наискосок перегородил дорогу машине сопровождения, парни внутри тоже ударили по тормозам, резко остановившись в каком-то метре от подрезавшего их наглеца.

– Твою мать! Володя!.. – выдохнул Семён. – Что…

Он повернул голову и в лицо ему уставилось дуло револьвера.

– Тормози! – рявкнул Воронин. – Тормози, скотина! Ну!?

Семён вдавил педаль тормоза, от резкой остановки их бросило вперёд. Оба приложились о панель. В тот же момент вырвавшаяся вперёд легковая остановилась, дав крутой разворот, встала боком, изнутри выскочили двое, спрятавшись за машиной. Распахнулась дверца грузовика и на дорогу спрыгнул молодой парень лет двадцати семи, с фигурой циркового атлета. Серые, в тонкую полоску, брюки, светлая рубашка и жилет, ботинки – всё сидело на нём как литое. Голову, остриженную почти под «ноль», прикрывал кожаный картуз. Откинув полу плаща, он сдёрнул с пояса гранату и закинул в кабину грузовика. Секунд за восемь преодолев расстояние до легковой, парень спрятался за машиной. В тот же момент грянул взрыв, грузовик полыхнул, прыснули осколки и металл, в сторону прикрытия дунуло огненным вихрем. Из-за легковушки поднялись двое, взяв на прицел охранников, они открыли огонь из автоматических винтовок, не позволяя тем высунуться.

Выпустив руль, Семён смотрел на Воронина широко раскрытыми глазами.

– Володя, опусти ствол…

Не ответив, Воронин размахнулся и ударил водителя рукоятью револьвера сбоку по голове. Семён коротко вскрикнул и начал заваливаться, Воронин перегнулся, открыл дверцу, вытолкнул обмякшее тело наружу, занял место водителя и повернул ключ. Фургон сорвался с места.

Мельком оглянувшись на шум, парень в картузе прицелился из револьвера и несколькими выстрелами пробил шины передних колёс машины сопровождения.

– Погнали, погнали, – скомандовал он, заскочив в легковую на заднее сидение.

Двое с винтовками заняли свои места и «Эмка» пустилась догонять инкассаторский фургон.