Шаляпин в «Scala»

– И так гласно! Публично! Черт знает, что с ним теперь будет!

– Маринетти не простит!

– Нет, это прямо сумасшедший!

Другие зато горячо хвалили:

– Молодчина!

– Вот это ответ, достойный истинного артиста!

– Довольно, на самом деле, пресмыкаться пред этими «негодяями в желтых перчатках!»

И среди тех, кто еще вчера никак не мог простить «пятнадцать тысяч франков, а не лир», уже многие говорили о г. Шаляпине с восторгом.

В ремесленниках проснулись артисты.

На самом деле, надо знать, что такое эти «ladri in guanti gialli», и до какой степени зависят от них в Италии артисты, как позорно, как оскорбительно это иго.

Человек несет публике плоды своего таланта, искусства, вдохновения, труда и не смеет сделать этого, не заплативши «негодяю в желтых перчатках». Иначе он будет опозорен, ошельмован, освистан. Его вечно шантажируют, и он вечно должен из своего заработка платить негодяям, жать им руку, даже еще благодарить их.

Понятно, какой восторг вызвал этот первый отпор, который дал русский артист «негодяям» и шантажистам, державшим в трепете весь артистический мир.

– Молодчина!

– Настоящий артист!

Тем не менее, те, кто его особенно громко хвалил, отводили меня в сторону и конфиденциально говорили:

– Вы знакомы с Шаляпиным. Ну, так посоветуйте ему… Конечно, это очень благородно, что он делает. Но это… все-таки, это сумасшествие. Знаете, что страна – то свои обычаи. Вон Мадрид, например. Там в начале сезона прямо является представитель печати и представитель клаки: «Вы получаете семь тысяч франков в месяц? Да? Ну, так тысячу из них вы будете ежемесячно платить прессе, а пятьсот – клаке». И платят. Во всякой стране свои обычаи. Нарушать их безнаказанно нельзя. Пусть помирится и сойдется с Маринетти! Мы, бедные артисты, от всех зависим.

– Но публика! Публика!

– А! Что вы хотите от публики? Публика первых представлений! Публика холодная! К тому же она уже разозлена. Вы знаете, какие цены на места? В семь раз выше обыкновенных! Весь партер по тридцать пять франков. Это в кассе, а у барышников?! Что-то необыкновенное. Публика зла. Ну, и к тому же вы понимаете… национальное чувство задето… Всё итальянцы ездили в Россию, а тут вдруг русский, – и по неслыханной цене.

И это каждый день.

– Да скажите же вы Шаляпину, чтобы сошелся с Маринетти. Такой-то из участвующих в спектакле дал сорок билетов клаке, такой-то – сорок пять.

– Отказываетесь посоветовать? Значит, вы желаете ему гибели.

– Что теперь с ним будет! Что это будет за скандал! Что за скандал! Словом, как пишут в официальных газетах, «виды на урожай» были «ниже среднего». Вряд ли когда-нибудь артисту приходилось выступать при более неблагоприятных предзнаменованиях.

А репетиции шли.

Их было тридцать. В течение пятнадцати дней – утром и вечером. Только подумайте!

Артистический мир жадно прислушивался ко всему, что доходило из-за кулис.

– Ну, что?

Маэстро, г. Тосканини[18 - Тосканини Артуро (1867—1957) – оперный и симфонический дирижёр, много лет возглавлял миланский театр «Ла Скала».], знаменитый дирижёр, первый дирижёр Италии, действительно гениальный за дирижёрским пультом, встретил русского гастролера волком.

Когда г. Шаляпин запел, как всегда поют на репетиции, вполголоса, маэстро остановил оркестр:

– И это все?

– Что «все»?

– Все, что вы имеете? Весь ваш голос?

– Нет, полным голосом я буду петь на спектакле.

– Извините, я не был в Москве и не имел удовольствия вас слышать! – очень язвительно заметил маэстро. – Потрудитесь нам показать ваш голос.

После первого же акта он подошел к г. Шаляпину, дружески жал ему руку и осыпал его похвалами.

На одной из репетиций сам автор, Арриго Бойто, подошел к Шаляпину и сказал:

– Я никогда не думал, что так можно исполнять моего Мефистофеля!

Артисты, на вопрос, как поет Шаляпин, отвечали:

– Очень хорошо. Превосходно!

И как будто немножко давились этими словами. Секретарь театра говорил мне:

– О, это великий артист!

Таращил при этом глаза и показывал рукой выше головы, что по-итальянски выходит совсем уж очень хорошо.

– Ну, а что говорят хористы? Хористы – что?

Этим интересовались больше всего.

Хористы – вот самая опасная инстанция. Вот – сенат.

Нет судей более строгих. Ведь каждый из этих людей, томящихся на втором плане, мечтал разгуливать около рампы. Под этими потертыми пальто похоронены непризнанные Мефистофели, Валентины и Фаусты[19 - …Валентины и Фаусты – персонажи оперы Ш. Гуно «Фауст».].

Они злы и придирчивы, как неудачники.

Но и хористы иначе не называли г. Шаляпина:

– Великий артист!

И по «галерее» шел недружелюбный шум:

– Говорят, что действительно-таки великий артист!