Шаляпин в «Scala»

Эта зловещая голая фигура, завернутая в черное покрывало, гипнотизирует и давит зрителя.

– Ха-ха-ха! Сейчас видно, что русский! Голый! Из бани? – шептали между собой Мефистофели, сидевшие в партере.

Но это было шипение раздавленных. Народ-художник сразу увлекся.

Бойто был прав. Такого Мефистофеля не видела Италия. Он, действительно, произвел сенсацию.

Мастерское пение пролога кончилось. Заворковали дисканты[25 - Заворковали дисканты. – Дискант (лат.) – высокий детский или женский голос.].

– Мне неприятны эти ангелочки! Они жужжат, словно пчелы в улье! – с каким отвращением были спеты эти слова.

Мефистофель весь съежился, с головой завернулся в свою хламиду, словно на самом деле закусанный пчелиным роем, и нырнул в облака, как крыса в нору, спасаясь от преследования.

Театр, действительно, «дрогнул от рукоплесканий». Так аплодируют только в Италии. Горячо, восторженно, все сверху донизу.

В аплодисментах утонуло пение хоров, могучие аккорды оркестра. Публика ничего не хотела знать.

– Bravo, Scialapino!

Пришлось, – нечто небывалое, – прервать пролог. Мефистофель из облаков вышел на авансцену раскланиваться и долго стоял, вероятно, взволнованный, потрясенный. Публика его не отпускала.

Публика бесновалась. Что наши тощие и жалкие вопли шаляпинисток перед этой бурей, перед этим ураганом восторженной, пришедшей в экстаз итальянской толпы! Унылый свет призрачного солнца сквозь кислый туман по сравнению с горячим, жгучим полуденным солнцем.

Я оглянулся. В ложах все повскакало с мест. Кричало, вопило, махало платками. Партер ревел.

Можно было ждать успеха. Но такого восторга, такой овации…

А что делалось по окончании пролога, когда Тосканини, бледный как смерть, весь обливаясь потом, закончил его таким могучим, невероятным фортиссимо, что казалось, рушится театр!

Буря аплодисментов разразилась с новой силой.

– Bravo, bravo, Scialapino!

Все, кажется, русские певцы, учащиеся в Милане, были на спектакле. Многие перезаложили пальто, чтоб только попасть в театр.

Все подходили друг к другу, сияющие, радостные, ликующие, почти поздравляли друг друга.

– А? Что? Каковы успехи?

– Молодчина Шаляпин!

Все сходились в одном:

– Что-то невиданное даже в Италии!

А публика – не нашей чета. Слушая, как кругом разбирают каждую ноту, с каким умением, знанием, кажется, что весь театр наполнен сверху донизу одними музыкальными критиками.

Простой офицер берсальеров разбирает ноту за нотой, словно генерал Кюи![26 - Простой офицер берсальеров… словно генерал Кюи! – Берсальер (итал. bersagliere) – стрелок итальянской пехоты (с 1836 г.). Кюи Цезарь Антонович (1835—1918) – русский композитор и музыкальный критик, инженер-генерал.]

Те, кто вчера уповали еще на «патриотизм» итальянской публики, имеют вид уничтоженный и положительно нуждаются в утешении.

– Конечно, отлично! Конечно, отлично! – чуть не плачет один мой знакомый бас. – Но он, вероятно, пел эту партию тысячи раз. Всякий жест, всякая нота выучены!

Представьте, Шаляпин никогда не пел бойтовского Мефистофеля. Это в первый раз.

– Вы ошибаетесь! Вы ошибаетесь!

– Да уверяю вас, не пел никогда. Спросите у него самого!

– Он говорит неправду! Это неправда! Это неправда!

И бедняга убежал, махая руками, крича:

– Неправда! Никогда не поверю!

А между тем Шаляпин, действительно, в первый раз в жизни исполнял бойтовского Мефистофеля. В первый раз и на чужом языке.

Он создавал Мефистофеля. Создавал в порыве вдохновения: на спектакле не было ничего похожего даже на то, что было на репетиции.

Артист творил на сцене.

Во второй картине, на народном гулянье, Мефистофель ничего не поет. В сером костюме монаха[27 - Соответственно одной старой легенде. Это вовсе не «вольность» Бойто (В «Народной книге. Истории о докторе Иоганне Фаусте, знаменитом чародее и чернокнижнике» говорится о том, что Мефистофель всегда сопровождал Фауста «в образе монаха» (см. «Легенда о докторе Фаусте». М., 1978, с. 45).). – Примечание В.М. Дорошевича.] он только преследует Фауста.

И снова, – без слова, без звука, – стильная фигура.

Словно оторвавшийся клочок тумана ползет по сцене, ползет странно, какими-то зигзагами. Что-то отвратительное, страшное, зловещее есть в этой фигуре.

Становится жутко, когда он подходит к Фаусту.

И вот, наконец, кабинет Фауста.

– Incubus! Incubus! Incubus![28 - Домовой! Домовой! Домовой! (ит.)][29 - Incubus! Incubus! Incubus! – средневековое заклинание, вызывающее злого духа инкуба.]

Серая хламида падает, и из занавески, из которой высовывалась только отвратительная, словно мертвая, голова дьявола, появляется Мефистофель в черном костюме, с буфами цвета запекшейся крови.

Как он тут произносит каждое слово:

– Частица силы той, которая, стремясь ко злу, творит одно добро.

Какой злобой и сожалением звучат последние слова!

После Эрнста Поссарта в трагедии я никогда не видал такого Мефистофеля![30 - После Эрнста Поссарта в трагедии я никогда не видал такого Мефистофеля! – Поссарт Эрнст (1841—1921) – немецкий драматический актер, режиссёр, театральный деятель. Гастролировал в России с 1891 по 1900 гг. Прославился в ролях трагического репертуара как создатель остро отточенного рисунка образа, обладатель виртуозной сценической техники и безупречной речи. Одной из его лучших ролей была роль Мефистофеля в «Фаусте» Гёте.]

Знаменитое «Fischio».

Весь шаляпинский Мефистофель в «Фаусте» Гуно[31 - Весь шаляпинский Мефистофель в «Фаусте» Гуно… – Партию Мефистофеля в «Фаусте» Гуно Шаляпин исполнял в Оперном товариществе (Панаевском театре) и Мариинском театре в Петербурге, в Русской частной опере и Большом театре в Москве.] – нуль, ничто в сравнении с одной этой песнью.

– Да, это настоящий дьявол! – говорила вся публика в антракте. Каждый жест, каждая ухватка! Удивительная мимика. Бездна чего-то истинно дьявольского в каждой интонации.