– А? Что? Не ожидал? Не думал, чтобы у Ивана Ивановича была дочь – настоящая лошадь? «Где ему!» – думал? Ан вот и есть! Могу сказать – есть!
Иван Иванович даже закрыл глаза от восторга.
– Как-кие статьи!!! Фу ты, Боже мой, какие у неё статьи!!!
– Иван Иванович, да ты про кого?
– Про дочь.
– Да что же ты, брат, про неё как-то этак… странно выражаешься?
– А как же мне про неё выражаться, если она беговая?!. Нет, ты посмотри, как она бегает! Как-кие рекорды! Как старт принимает! Финиш, финиш какой у неё!
Иван Иванович захлебнулся от восторга.
На его глазах выступили слёзы.
– Веришь ли, иной раз смотришь на неё на бегах, – и даже сомнение берёт. «Господи Боже мой, – думаешь, – неужели это я? Право, не будь я так уверен в своей Агафье Алексеевне»…
– Иван Иванович!!!
– Что ж, брат! От полноты чувств говорю! Лестно, брат, быть производителем такого потомства! Помнишь, как в истории какой-то грек, когда его дети выиграли на Олимпийских играх. Так ему другой грек сказал: «Умри, – говорит, – потому что больше, – говорит, – тебе ничего, – говорит, – не остаётся, – говорит». Лестно! Ты только пойми, трое единокровных в один день три приза взяли. Каково? Послушай, будь греком…
– Что-о!!
– Будь другом, хотел я сказать. Пойдём ко мне на завод.
– На какой завод?
– Ну, ко мне домой, что ли! Называй как знаешь…
– Иван Иванович, да что это ты, брат, так престранно выражаешься!
– От полноты чувств, от полноты чувств, милый, выражаюсь. У тебя беговые лошади когда-нибудь были?
– Нет.
– Ну, так тебе никогда моих родительских чувств не понять. Идём, что ли?
– Да мы лучше на извозчике.
– Никогда!
Иван Иванович даже отпрыгнул в каком-то ужасе.
– Ни-ког-да!!! Ноги развивать должен. Экий ты, брат, какой странный. Отец рысистых детей, – и вдруг на извозчике! Для будущих детей должен ноги развивать. Ведь это по наследственности нужно. Какие же они будут велосипедисты?
Иван Иванович вздохнул.
– Эх, брат! Всё для детей, всё для потомства! Наследственности, правда, движимой или недвижимой, я им не оставлю. Но ноги у меня здоровые. И у них, по наследственности, такие же должны быть.
– А много их у тебя?
– Чего? Ног-то? К сожалению, только две.
– Да не ног, а детей.
– Ах, детей! Детей семеро. Пятерых на призы пускаю. Один ещё выдерживается. А один совсем маленький – двухлеток. Но подаёт надежды. О, брат! В детях я счастлив. Как бегают!
– А учатся как?
– Всех выгнали.
Иван Иванович сказал это даже с какою-то радостью.
– Да иначе, ведь, их и до призов бы не допустили. Вообрази, воспитанникам учебных заведений участие в гонках воспрещено. Нет, косность-то, косность какова?!
– Н-да… оно, конечно, косность… Но только, прости, Иван Иванович, я твоей системы никак не понимаю… Престранная, братец, система воспитания.
– Со-вре-мен-ная. Больше, чем современная. Прогрессивная. Н-да, брат, пора об улучшении рода человеческого подумать. Что мы делаем? Куда мы идём? Чем детей пичкаем? Мой дедушка шестипудовой гирей крестился, а я еле-еле два пуда с половиной поднимаю!
– Может быть, и вырождение.
– Наверное тебе говорю, что вырождение. А всё почему? Потому что всё только о голове заботимся. Латынью её, греческим, алгебрами, геометриями разными пичкаем. Всё для головы, и ничего для ног! Я, брат, в книжке одной читал. Ты знаешь ли, что органы, которые не упражняются, постепенно исчезают. Отчего, например, мизинец такой маленький? Ты думал когда-нибудь?
– О мизинце, признаться, не думал.
– А я думал. Оттого он и маленький, что им ничего не делают. Я, брат, с тех пор, как об этом узнал, всё мизинцем делаю. Пуговку электрическую нажать – мизинцем. Пищу принимаю – мизинцем. Пишу даже мизинцем. Смотри-ка, какой у меня!
– Хорошо.
– То-то и оно-то. Вот так и о ногах думать нужно. Ведь если, брат, на ноги внимания не обращать, – ведь они тоже на манер мизинца, выродятся. Что, я тебя спрашиваю, будет с человечеством, если у него ног не будет? Что, я желал бы знать, станет человек делать со своей алгеброй, если у него, вместо ног, будут два мизинца расти? С голоду перемрут! Алгебру знает, – за хлебом в лавочку сходить не может. На двух мизинцах-то далеко не уйдёшь!
Иван Иванович сделал наставительное лицо.
– Вот и обязанность наша, родителей, заботиться о том, чтобы дать человечеству здоровые экземпляры. Странное дело, об улучшении лошадиной, овечьей, свиной даже породы заботятся, а о человечьей не думают. Mens, брат, sana in corpore sano[1 - «В здоровом теле – здоровый дух» – лат.]. Это римляне ещё раньше нас смекнули! Я, брат, для улучшения породы хлопочу. Вот увидишь. Какие дети! Рысаки, а не дети. Родителем быть лестно! «Чьи дети берут?» Ивана Ивановича. И после смерти в газетах напишут: «Скончался известный производитель».
– Иван Иванович, да что ты, брат?
– Ничего не брат, а просто лестно!
Иван Иванович смахнул слезу:
– Восьмого, между нами говоря, жду. Стараюсь на пользу отечества. А вот и завод.
Агафья Алексеевна встретила нас в передней. У неё был счастливый вид издателя, издания которого имеют успех. Её внешний вид ясно говорил, что и дальнейшие ожидания Ивана Ивановича не напрасны.
– Какова? – подмигнул мне Иван Иванович, представив своей супруге, и, не ожидая ответа, обратился к ней с деловым видом. – Соньке корм задавали?