Шум слепых

Или мне спокойно, немного весело, или мне плохо – другого не дано. Настроение менялось после каждого сна. Становилось только хуже. Сон, что снился на протяжении множества сновидений, высасывал из меня энергию. Потяжелевший воздух, ещё более крупные камни, похолодание и этот сон – всё превращалось дикую карусель, сводящую с ума. Приплести к этому редкие истерики и срывы….

Возможно, предчувствовала скорый конец.

Мы сидели на холмике, смотрели вниз и думали о своём, лишь осколки мыслей крутились вокруг нас.

Порывалась долгое время рассказать глухому о сне, но всё боялась вымолвить, поэтому в момент грусти, после тренировки и до сна, затянула редкую, протяжную песню, слова которой пришли в голову во время хождений по пустыни. Мой внутренний поэт рыдал в петле, а лирик восхищался состояние души. И хорошо, что ангел не слышал голоса, только вибрации, иначе бы из ушей кровь потекла. И хорошо, что не понимал текста, вряд ли бы ему захотелось слышать что-то по мотивам одной из религий.

«Славься, Мария, ты бога зачала», – именно так начиналась злая песня, не претендующая на внимания создателя. Со злой усмешкой писала её, принимая на себя кару за богохульство, но как иначе ещё выразить моё состояние, если молиться ещё бесполезно, выглядит лицемерно, а приклоняться перед тем, кто отправил сюда, пускай и с великим, даже если так, предназначением, не хотелось? Пусть увидят высшие настоящую искренностью чувств человека, что сидел рядом с низвергнутым ангелом, верил больше в Ад, чем в прощение и освобождение от мучений.

Славься, Мария, ты бога зачала!

Славься, Мария, ты бога родила, 

краса ненаглядная, светла и чиста. 

Славься, Мария, ты пример для нас, 

не для всех твоя покорность цвела. 

Моё отчаяние – не в грации твоей пример. 

Мой зов – попытка не спастись. 

До сих пор не верю я тебе,

не подгибаю белых колен.

Славься, Мария, ты бога родила, 

Что запер нас на этом свете. 

Я, блуждая бедуином, смотрю вперёд, 

Как Моисей в пустыне, но абсолютно одинок. 

И даже маны с неба не прибудет.

Ни сорок лет, ни сорок дней –

и времени отсчёта в этом месте нет. 

Славься, Мария, ты бога зачать смогла, но 

слёзы девичьи не в силах Мария утереть. 

Славься, Мария, пусть любят дальше и тебя, 

но надо мной уже давно коршуны летают 

и выстлана дорога в Ад.

Если бы ангел смог расшифровать этот текст, получилось бы понять секрет, вложенный в стихи? Смешно, глухой ангел лишь с интересом смотрел на меня поющую, проклинал уши и корил за неспособность читать мысли, ведь по ментальным связям было ясно, что со мной что-то происходило, весьма нерадостное. Взволнованный. Задышал. Напрягся.

Губы растянулись в странную ухмылку. Интуиция говорила, что мне не поздоровится на такое заявление. От надвигающегося ужаса не скрыться, извергающее страх сердце не унять – моя голова лежала на руке ангела, так как не могла дотянуться до его плеч. Хотел дёрнуться. Отшатнуться. Ошпаренным застыл, ощутив капанье слёз на камни. Даже не лежала, слегка прикасалась макушкой к плечу, вжималась, чтобы смешать ауры и не даться в обиду страшным снам. Мужчина, как все мужчины ненавидящий без причины женские слёзы, не признающий, что женщины более чувствительны и ранимы, состроил неприятную гримасу. Ему, не смотря на связь, было в невдомёк моё состояние, считал лукавством. Откинул бы, бросил, если бы имел зрение или слух, а так проверить не мог! И был сокрушён этим. Даже бы если сказала, если бы слышал, о своём сне, рассказала – мог бы с лёгкостью рассмеяться в лицо и не придать этому значение. Глупый мужчина, неужели так всегда? Неужели нужно себя избить или вонзить нож в тело, чтобы вы увидели, что нам тоже может быть больно? Или нужно вас бросить, чтобы вы тоже страдали от боли в сердце? Прикинулись слабым, беспомощным, немогущем сдержать слёзы или сделать бутерброды, таким, от которого противно и неприятно, чтобы весь героический образ потрескался? А надо ли?

Почему я должна доказывать кому-то, что мне больно и ко мне нужно немножко терпения и сочувствия, хотя бы номинальное присутствие неравнодушного ко мне человека? Человека такого нет. Пусть даже лицемерного! Пусть. Просто побыть рядом, упасть в бездну с чужим ароматом, чтобы спутать свой запах, чтобы не умереть от страха.

Ветер поднимался. Буря нагрянула также внезапно, как и сон, насильно погрузивший во тьму. Последнее, что слышала, громкий стук родного сердца, остановка которого означала бесповоротную смерть.

Сегодня я пережила клиническую смерть. Причины неизвестны.

Осознание перехода из состояния жизнь в стояние смерти было воспринято со злобой. Это была месть Высших, но она могла быть и неудачным концом.

.

.

Когда очнулась, надо мной возился ангел. На краткий миг показалось, что видела его глазницу. Всё произошло так быстро, что и разглядеть не успела.

Когда очнулась, ощутила непривычную слабость, словно к телу были привязаны гири и те не позволяли встать. Было так тяжело… Но после того, как ладони ангела прошлись по моему лбу, коснулись щёк и дошли до ключиц, затем прильнули к сердцу, мне полегчало. Прохлада успокоила. Усмешка вместе с гулким кашлем вырвались из рта.

Прикосновения существа выпрашивали бессмысленные извинения. Ему было всё равно на меня, он не верил мне, а теперь просил прощения, спрашивал: «Как ты?», но что могла ответить? «Спасибо, что посчитал меня сильнее, чем я есть» или «Именно твоя искренняя, даже лживая поддержка вернули в этот мир, спасибо»?

Глава восьмая. Чёрные пески вечности

Ангел с трудом терпел меня. Я долго была злой, отказывалась от всякой поддержки, делала шаг назад, когда он – вперёд. Не понимал, злился, сокращал расстояния, но понять свою вину до конца не смог. Я не просила извинений, не просила понимания, оставалась товарищем, не более. Прекратила тренировки. Перестала донимать своим страхом. Ложилась поодаль. Только попробуй прикоснуться, замечтаться о его больших ладонях – придёт конец всему.

Моя душа становилась как этот песок, тяжёлой, ранящей, чёрной. Столько гнили копилось в ней, а сколько злости, остатков от ненависти, целые тонны боли и крупинки терпения – удивительное варево. Оно подомнёт под себя весь мир, сломает стенки вакуума. И даже ангел не остановит меня.

Кто из нас сильнее? Кто из нас отчаянней и более пугающей, чем я? Стоило взглянуть на существо, ходящего до сих пор с гордо поднятой головой, не признающего сформированные привычки, угасающего от однообразия действия, но пылающим непонятным светом, и на меня, истощённую, злую и уставшую, бредущую впереди и шугающего дуновения ветерка, становились понятными многие вещи.

Я принялась анализировать всё то, что с нами происходило. Подводить итоги. По мне это время как можно лучше подходило.

Перед нашим взором открывались ровные просторы тёмных пустынь. Со всех сторон ни одного холма, ни горки, ни сучка, лишь камни, песок, жёсткий песок, утрамбованный долгой ходьбой по миру. Анализ всех событий, встреч, поворотных точек привёл меня к логичному выводу, от которого при воспоминаниях пробуждали мурашки. Мне не хотелось в это верить. Не хотелось видеть ангела, идущего лёгкой походкой, а себя через призму старой девой, лёгкие которой резались от вдыхаемого воздуха. У меня давно на лице была повязка, чтобы лишняя грязь не попадала через нос или рот, но это мало помогало. Сам воздух менялся. Его плотность.

Шаги давались с трудом. Спать стала дольше. Всё открещивалась и открещивалась от существа, не смея прощать его за причинённые обиды. Наблюдая за его возвышением. Лента изнашивалась и скоро будет не нужна.

Мы теперь оба держали дистанцию. Размолвка приводила к ослаблению связи. Клиническая смерть сильно повлияла на наши отношения, разрушила их. Нет. Их уничтожила я. Это была моя вина.

Я не взяла руку, которую мне протянули. Жалею или нет не имеет значение, потому что время вспять не вернуть. Оставалось смириться и с достоинством пройти путешествие и расстаться товарищами, лишь в конце пожав друг другу руки, в качестве благодарности за компанию.

Не слышал более ангел моих песен. Не слышал разговоров. Терял мой след и смотрел на другие горизонты. Сначала старалась не обращать внимания, но чаще и чаще натягивался пояс. Даже существо с трудом это объясняло. Он старался идти за мной. Делал бесчисленные попытки ухватиться за мои шаги, пойти по моему пути, но каждый раз сворачивал не туда.

Нас разъединяли.

Нас уничтожали.

Они спасали тех, кто не желал дышать в одном ритме.