Шум слепых

Я боюсь привыкнуть к этой жизни.

Я боюсь отдать всё, что есть, потому что это всё, что у меня есть. Тебе не понять, наверно. Этот страх…. Это понимание, что ты один в миллиардах людей, всем на тебя плевать, только дать похохотать и ненавидеть, дать бы оболгать и позавидовать. Я не прожила долгую жизнь, но зато прочувствовала эту пустоту… Я выгорела жить, понимаешь? Я последние годы живу с предрешённостью, во мне была вера, я верила, надеялась, старалась, но разве жалкие рукописи способны поставить меня на ноги? Если вернусь, кто скажет, что кроме красивой природы, что держит тебя здесь, кроме слепой мечты, ради которой ты просто выживаешь, у меня нет причины жить, что её не должно быть. Ведь жить – это жить, просто, с улыбкой, преодолевая трудности, но не всегда. Не обязательно делать что-то значительное, чтобы не умереть просто так, можно прожить жизнь счастливо и спокойно. А потом вспоминаю бомжей, инвалидов и психопатов… падающие самолёты, обвал рынков, обнищание населения, засуху, загрязнение воды и жажду из того, что источники с водой пересыхают, вижу нищету, грубость и трусость людей, невоспроизводимые ресурсы Земли, и паника возвращается. Что мы наделали? Что я сделала как человек, чтобы изменить эту предрешённость? Что сделала я? – мои ладони дребезжали в истерики. На этом длинный витиеватый монолог закончился. Надрывно вздохнула и слегка повернула голову, чтобы не видеть бледное лицо путника.

Что я сделала, чтобы что-то изменить? Все попытки были тщетны. Вся вера была растоптана фиолетовой реальностью. И жалеть себя не стоит. Нужно просто дожить последние мгновения в этом мире и уйти без сожалений. Всё равно все уйдут куда-то.

Взгляд, пропитанный отчаянием, обвёл весь горизонт. В гордом молчании мы с ангелом встречали буран.

Долгий монолог всколыхнул во мне сотни чувств. В дикой, тёмной, очень вязкой смеси оставил прожжённые следы в моей душе. От грязи, что ощутила нутром, хотелось отмыться; поливала себя снегом, втирала в оледеневшую плоть снежинки. Грязная, отвратительная, жалкая, жаждущая неминуемой смерти, только бы вырваться из оцепенения смеси чувств. Кожа на ладонях расходилась в трещины, из них вытекала грязь, замызгивала белизну и показывала во всей красе мою истинную сущностью.

О безумная я, стоило вспомнить, что ты являешься человеком, что и собственной жизнью не имеющим власти распоряжаться, замахнувшийся на великие свершения, поставивший в цель свою светить людям, обнажать пороки и вкладывать хрупкую истину о сущем, как твой разум зашипел, выгнулся и потянулся к сумасшествию, дабы избавить мир от глупца. Правильно говорят, первыми погибают мечтатели. Их мечты, как солнечные зайцы, исчезают с приходом хаоса из темноты, а темноты в живом больше. Нет солнца – нет отражения, нет белоликой луны, поэм и романов так и строчащихся о ней. Погаснет надежда – всё погрузится в бездну холода и отчаяния.

Бедная я. Надеявшаяся, что Высшие позволят хотя бы попрощаться с родными, теряющая последний рассудок, погружающуюся в глухоту чувств, эмоций, звуков. И так не хочется иметь разум, осознавать своё одиночество, выть в немоте, оставаться подвижником статуе, что не проявлял интереса для общения. Ему это не нужно. Я же гибла от тишины, от собственных мыслей, поднимающих занавес, а за ним сцена бытия, на которой разыгрывается вечно привередливые замыслы божьи. Это не так, то не это. Как же мне всё надоело.

Пусть нас проглотит буран! Пусть разорвёт на части и разбросает куски по всему свету! Пусть проглотит меня!

Я больше не могу.

Мужчина схватил мои руки, поднялся и с уверенностью побежал по склонам, подальше от ветров, предвещающие неминуемую смерть. Он бежал стремительно, как гепард, тянул за собой, сбегая от вихрей снегов, чувствовал, куда следует бежать.

Глава одиннадцатая. Тепло

Его руки… сильные руки… крепко держат меня. Вытаскивают из отчаяния, тащат вперёд, пока всё тело стремится к бурану. Безумие не кончалось.

Меня держали, встряхивали, добивали реальностью и равнодушием.

Как же ненавистно холодное точёное лицо, на котором как всегда нет нормальных человеческих эмоцией. Пусть он жмёт, тащит, но я-то чувствую, что не нужна ему, что тащит из необходимости, держит как собаку-поводыря, случайно испугавшейся своей тени.

Дурак!

Даже не догадывался, какими мыслями была окружена.

Толкала его, билась, отрывалась, ползла как змея по снегу. Подставляла тело под удары ветра, а меня зарывали в сугробы, удерживали как резвую птичку, рвавшуюся на свободу. И не нужны мне эти руки. Не нужно тепло.

Лучше замёрзну, но не смогу ощутить последствия монологов.

Рыдала в снег, сокрушалась тушей, пока спину придавливал ангел, скрывая от бурана. Вдавливал так, что и двинуться не могла. Лежу, реву от боли в груди, сжимаюсь в комок. Жду новой подлянки судьбы.

Держит.

Держит сильней.

Держит горячей. Его пламенное дыхание касается раковины уха. Щекочет тёплым воздухом. Не говорит. Молчит. Присутствует, на мне, но молчит. Сжимает в своих руках, скручивает лёгкие, собственнически ли? Какие мысли у него? Что чувствует он?

Почему во мне так всё звенит? Рвутся нити с плачущим зовом. Представляется восходящая луна на чёрном небосводе. Почему там так тихо, но слишком спокойно и размеренно, так, что клонит в сон? Почему он удерживает меня и убаюкивает дыханием?

Истерика прерывается посапываем.

Воин не смеет тревожить сон, оставлять меня без себя, греет. Бледная шея, острые ключицы, упрямые жёсткие волосы… Бережно ладони поддерживают мою голову вместо подушки, а острый подбородок надавливает в макушку. Ещё так близко никогда не была с мужчиной. Ещё никогда не просыпалась настолько плотно с человеком, не теряла взор на чьей-то шеи. Хоть и открыла глаза, хоть и вспомнила прошлый буран, и монолог, и вновь задрожала от отчаяния, в крохотном нагретом мирке посреди тундры не хотелось рушить покой. Как мышонок сковывалась, растягивала донельзя его прикосновения, утопала в горячих объятиях.

Нутро тянулось ближе.

Перед загадочным молчаливым хищником я оказалась полностью беззащитна. Держалась за него из последних сил. До последнего дыхания.

Когда сон полностью отступил, а от нас уже шёл пар, ангел отстранился от меня, качнул головой, высказывая так недовольство, и встал. Пришлось повиноваться.

Сон прошёл. Тепло кончилось. Поддержки снова нет.

Мы до сих пор здесь. Посреди снегов.

Бегство от бури ангелу удалось на славу. Оказалось, что он нашёл в низовьях склона что-то похожее на яму, стены которой и укрыли нас от ветров. Возможно, это и спасло. Удача подвернулась нам на пути.

Больше всего меня встревожило новые виды, открывшиеся в низине. Ангел подошёл ко мне, толкнул в плечо, будто спрашивая, что случилось. Безмолвно схватила его руку и повела к берегу заледеневшей реки. Реки! Её воды сковал лёд. Была широка, длинна и таинственна. Прислонив ладонь мужчины ко льду, взглянула в лицо ангела. Он выглядел задумывавшимся, уже без меня принялся щупать гладь, выходить на лёд, проверяя его на крепость, крутиться и недоумевать. Ведь это действительно выглядело странным.

Когда мы не видели ничего кроме камней, сухого дерева, песка, светил и снега, и вот раскинулась река! И переходить боязно. И тут же возникло любопытство: а что на другом берегу?

Жизнь дала нам выбор. Мир стал проявляться во всей красе.

Ступить на лёд мы не решились. Пошли вдоль по реке, быстро, словно бежали от зверья. Чего удивляться, если всего за сон ландшафт тундры изменился. Склоны были опасней, ветра – злее, гор –больше. Казалось, мы идём по русской или канадской тундре, ищем далёкие селенья, заброшенные в лесах, с редкими огоньками и дымком из труб; или же одинокие хижины егерей, послушно охраняющих природу от браконьеров и глупцов, решивших проверить свою сноровку в нетепличных условиях.

Такие бы путники тряслись, прятали свою голову в куртку с пухом, представляли чай с малиной и плед, старались бы не замечать красоту дикой природы, отгороженной от человеческого влияния. Наверно, нам повезло, мы смогли увидеть эти места: и пустыню, и тундру. Если ранее всё выглядело настолько безжизненным, то теперь скованная льдом река говорила, что она открывает потенциал мира, что нас будут ждать другие виды, и высокие ели, и карликовые берёзы, и озёра с величественными водопадами, воды которых висели б тяжёлой шапкой на скалах.

Представлять такие места, еле передвигая ногами, это, наверно, сильная моя сторона. После истерики даже мыслить стало легче. Я пережила новое извержение вулкана, после него осталось ещё пару живых местечек, ранимых, открытых для оранжевой лавы. Рядом с ангелом, идущему впереди, ещё теплилось спокойствие и уверенность. Мощная спина скрывала меня от света и отгоняла тьму. Шла за ней. Упиралась взглядом. Пробиралась через ветер. И понимала, что срок мне давно отмерен.

На обмороженной ладони появились следы крови. Лёгкие выворачивались наружу. Кашель часто порывался через горло, теперь ещё с кровью. С огорчением взглянула на ладонь, схватила ею снег, вытерла остатки и побежала за ничего не замечающим ангелом.

Почему я так искренне улыбалась? Почему смотрела в его спину с печальной улыбкой, берегла слёзы и смотрела с такой теплотой и сочувствием? Я давно смирилась со смертью. Я ожидала её на протяжении всего путешествия, а теперь… когда обещание ещё не было выполнено…

Мне осталось совсем немного. Дата суда приближалась. И теперь, когда некуда повернуть, оставалось идти вперёд, улыбаться и не жалеть, с гордостью принять свою смерть и покинуть миры. Отдаться забвению. Исчезнуть со свету.

Никогда не думала, что моя смерть наступит так быстро. Никогда не думала, что умру от воспаления лёгких.

Принятие смерти. Смирение.

Шла за мужчиной, молчала, улыбалась и не сотрясала воздух своим плачем.

С усилившимся кашлем ослабилось тело. Уже не могла продолжить путь. Плелась как улитка, падала, тянула ленту на себя и смотрела, запыхавшись, на ангела, вновь недовольным моим состоянием.

Путник резко поставил на ноги и жестами приказал повторять за ним. Решил вернуть зарядку, похвально, размять мышцы, натренировать снова, чтобы больше не тормозила движение, заодно согревалась быстрей. Как была рада, что он не мог видеть кровь на уголках губ. Не мог разгадать печальный взор женщины, считавшей сны до последнего дыхания.

Послушная, улыбчивая, более спокойная, чем раньше, всё выполняла, насиловала тело, тратила энергии ещё больше. Надрывалась. И больше ничего не просила.

Ждала часа. Верила в лучшее. Прижималась во время передышек и бурь к ангелу, подставляя лицо либо снегу, либо ветру. Пряталась. Куталась в тепле и растягивала губы в горькой ухмылке.

Глава двенадцатая. Спешка

Спасибо, что закрываешь мне глаза, прячешь от страха, но позволь взглянуть на небо, окрасившееся резкими вспышками молний.

Громогласные звуки известили нас о новом испытании. Теперь не сам ветер был опасен, а молнии, разящие землю импульсами, разносящие её в клочья.