Шум слепых

– Буря? – шепнула ему. Нет. Помотала головой. Не буря. Вместе с надвигающими волнами снега с ветром, отчётливо слышался бег… тысяч из тысяч. Коней, волков, буйволов? Ветви дерев задвигались, зашумели. Загремели о сугробы льдом обитые копыта.

Оглянулась и снова заметила приближающиеся огоньки.

– Идём! Скорее! – пихаю отопревшего ангела, хватаю за руку и тяну в самую безопасную сторону. С ужасом вижу приближающийся снежный буран, в котором ясно виделись образы белоснежных животных, как духов, с безжалостными красными глазищами, точно бусинки, слышала раскатистый гул их зова, топот, затягивающий нас в глубины леса. Земля тряслась. Деревья падали перед носом, рассекали других и открывали дороги для наступления тумана.

Старалась бежать. Тянула. Руки слабели. И в какой-то момент, проглотив отчаяние, отпустила руку ангела, позволив ему убежать. Всего мгновение. Нас уже разделяли метры расстояния, лес. Я стала живым щитом перед опасностью.

Теперь нужно было развязать ему руки. Отпустить. Самое верное из решений. Отпустить ладонь, потерять надежду, встретить смерть с улыбкой. И пускай замерзала стоя, чувствовала, как лёд стремительно пошёл по ногам, тряслась от страха перед тысячью духов. Мне не хватало смелости улыбнуться. Животный ужас поглощал меня.

Больше не поползу на льдину. Больше не стану цепляться за него. Отпущу и освобожу. Только не идите на меня стаи волков, тигров, кабанов и медведей. Не гудите. Отдаю себя вам. Но если вам не ведома жалость, тогда разорвите меня в этот же момент.

Сколько мгновений простояла – не знаю. Что чувствовала – не помню.

Дух покидал тело, а пояс тянул женское тело вперёд. Мужчина затянул к себе слабейшую из спутниц, кинул на плечо и побежал, ударяясь о стволы деревьев, окружаемый со всех сторон волнами, предвидя перед собой только полоску лунного света где-то далеко.

Новое испытание напомнило и тот же ураган, и недавний молнепадение. Только вместо песка и замёрзшей реки их окружал зловещий лес с живыми деревьями, имеющие такие слабые корни как у пилигримов и путешественников. Даже Он, обладая сильнейшей из воли, сотворённую самостоятельно, не робеющий перед страхом, понимал накативший ужас спутницы, да и сам ещё был бессилен перед такой опасностью. Имея на себе девчонку, ещё больше оказывался в засаде, но ничего поделать ещё не мог – зрение не такое зоркое, слишком расплывчатое, энергия в груди даже бездну не стала заполнять. Могла пригодиться. Могла ли я? Уже. В данный момент. В таком бедственном состоянии?

Он бежал, даже глядя назад, проскакивал перед падающими деревьями, уврачевался от стука злобных пастей зверей, ледяные, похожие на воздух, поднимался в небо, пробегая по стволам упавших деревьев. Так быстр и ловок, а я только и делала, что лежала на его плече, истекая кровью, замерзая, почти ни ощущавшая тепла, перекорёженная, с трудом разглядывающая пургу и погоню. Всё сливалось в одну мутную движущуюся точку.

Лес всё не кончался, становился плотней, пытался удержать нас и отдать на съедение духов, но ангел не сдавался. Бежал, взлетал, опускался, совсем целый и свободный от боли, сомнений и страданий. Новый прыжок. Лёгкие задвигались от боли. Запершило в горле. Кашлянула. Сгусток крови оказался на не лучшей ладони.

Зря меня не оставили на съедение ветров. Даже мои лёгкие разрушались, а дышать становилась так тяжело и страшно, что и вовсе не хотелось, а задерживание дыхание ещё больше доводило до шокового состояния.

Рука безвольно упала и коснулась его, придерживающей меня. Он не дёрнулся, ещё быстрее забежал.

Когда кончится это испытание? Когда впереди появится свет, и нас освободят из этого деревянной тюрьмы, в которой гуляют духи? Когда точка рассосётся и смогу увидеть мир?

Скоро. Скоро. Никогда. Никогда более не увижу свет, навечно погрузилась в тьму.

Ангел подставил свою спину во время бегства.

Пасти зверья щёлкали, ухватывая жалкое тряпьё на нас, они шушукались, подрыкивали с ветряными воем, невиданным рёвом, заваливались в снег, пока путник подпрыгивал выше лани все преграды, танцевал между лесов, удерживая худшую из партнёрш. Мелькала тьма тысячей оттенков. Застывала от дребезжания звуков, лишаемая постепенно всех чувств осязания. Мне было страшно.

Я не хочу открывать глаза и пугаться ещё больше.

Я не желаю подтверждать мою злосчастную теорию.

Совсем ничего не чувствую. Ты с ветром, ночью, лесом сковал моё тело. Я чувствую себя мусором, которого нужно поскорей бросить в мусорное ведро и отправить на переработку – пользы уже никакой.

Ты чувствовал себя тем, кто не достоин даже презренной жалости? Настолько ничтожным и безвольным? Унеси меня из этого леса, прошу тебя. Мне очень страшно.

Я хочу, чтобы тебе хватило сил выскочить из пасти бушующего ветра. Ты же сможешь? Верю. И пытаюсь не беспокоиться об этом. Унесёшь.

Силой воли отделяешь себя от леса, топота копыт, ставишь преграду и разворачиваешься к ним лицом к лицу. Ухмыляешься и чувствуешь, как растекаются холодные пары воздуха по округе, размывая весь лес, который ты пробежал. Деревья, живые стволы, красные точки – жалкая усмешка Бога? Всего лишь жестокая иллюзия?

Ведь ничего не осталось. Мы снова посреди одного снега, вокруг низких холов, а луна, скорее всего, всё также возвышается в чёрных небесах и лукаво поглядывает за нами.

Опускаешь на землю, придерживаешь за плечи, будто спрашиваешь: «Могу ли идти теперь самостоятельно?». Придётся.

***

Мы сидели, уставшие и замученные, рядышком, укрывая друг друга израненными крыльями фантазии, пытались отвлечься от тяжёлых дум. Я пыталась привыкнуть к тому, что после левого глаза возьмутся за правый, а за ним меня лишат слуха и языка. Уже пытались. Всё в организме застывало и разрушалось, превращая меня из здорового человека в инвалида, который не сможет позаботиться о себе, даже при великом желании. Мне оставалось так мало времени, чтобы насладиться падающим снегом, белыми хлопьями на космах путника, шрамами, которые он получил во время погони, за ветром, перебирающий сугробы, под луной. Всё скоро погрузиться во тьму и тишину. И ничего не останется кроме моего внутреннего голоса и одиночества.

Трудно дышать. Трудно говорить.

Приблизилась к нему, подойдя к нему с помощью согнутых колен, задела плечо и потёрлась лбом о него. Жалистая ухмылка, моя. И такой хриплый, невыносимо скребущийся голос.

– Ангел, – позвала его, продолжая усмехаться в плечо. – Знаешь, что делала я, пока ты бежал? Вспоминала одну песню, – и завыла хуже подстреленной собаки:

Как всё могло так усложниться…

… Перешёл дорогу я кому-то

По злобе или по незнанию,

от уныния или отчаяния.

В лабиринте иду,

За душой ни чашки каши,

Ни вкуса на языке,

И не вспомнить пар её горячий.

Может, нужен кому-то я?

Может, кто-то зовёт меня домой, а я не слышу?

Оставляет плашку риса на столе,

Ожидая меня, и не тушит свет на кухне.

Каждый день.

Он ждёт меня.

В лабиринте брожу бездонном,

Слезами соли я питаюсь.

Вокруг весь мир, а я один,

без надежды и без веры.

Мой дух в жажде на чудо не способен.

Может, нужен кому-то я?