Шум слепых

Наблюдал, как человек находится при смерти, получал по неизвестным причинам отобранное. Неужели наказание истекало?

Можно было вновь плюнуть, самому отправиться в путь? Жалость к человеку не позволила оставить её в этот час. Тайная связь между нами…

Проклятые и брошенными всеми.

В ночной тьме образ луны и женщины, чьё тело надрывно пело о всех видах боли.

***

Не удерживай меня. Брось.

Всё тело горит.

Спаси меня. Я забываю, как дышать. Почему все звуки затихают? Почему не слышу грома, падение снега на землю и твоё шумное ровное дыхание? Ответь мне, ангел, ты ведь держишь меня. Ты взял меня за руку и не позволил уйти в иной мир.

Почему? Я же так устала.

Мне так больно.

Я устала чувствовать боль. Мне больно! Мне так больно! Надрываюсь со стоном.

Замерзаю. Дрожу. Плачу. Смотрю на белый диск, что закрывает твоё красивое противоречивое лицо. Почему в нём так много жестокости и холодности? Почему ты зажимаешь губы в ядовитой кривой ухмылке? Недостаточно, что меня поломала вода, а через всё тело прошёл ток? Мне не понять твои мысли.

Учусь дышать вновь.

Больно. Разрывает. Смачно выплёвываю тёмный сгусток на землю. Падаю в снег вновь. Пальцы держат ангела за грудки, тянут к телу, отцепляются, хотят упасть. Зачем, если тебе неприятна я, если торможу, тревожу, зачем тогда хватаешь мои ладони, обхватываешь в свои кулаки и прижимаешь к собственной груди? Что это за снисхождение? Этим меня не исцелить. Сколько ни удерживай, сколько ни смотри на меня закрытыми глазами, никто не сжалится над нами. У меня нет надежды вырваться из этой ловушки, но вот у тебя… есть все шансы. Тебе всего лишь нужно избавиться от жалости ко мне.

Тело бьётся в судорогах. Рвёт кровью. Подгибаются колени. Мечусь в агонии. Хватаюсь за путника и в бреду падаю в пропасть мысли.

Скорее всего, у меня сейчас горячка.

Скорее всего, одной ногой на суде.

Греешь меня. Сносишь метели и бураны, вырываешь из сугробов. Всё крепче сжимаешь. Скрежет твоих пальцев – слышу. Становлюсь горячей, пропускаются удары сердца. Окончательно прилипла к тебе. Ноги уже не держат. А остались они? В постоянных приступах агонии перестаю что-либо видеть, даже твоё лицо, ангел, перестаю ощущать твои ладони, тут же за меня принимается холод. Дрожу. Тянусь к тебе. Вновь и вновь.

Моё спасение.

Продолжение меня.

Моё, что скоро оторвётся.

Лента уже не знала, что объединять. Повисла обрывками на наших руках. Только на второй сон это заметил ангел и связал их вновь. Не отказывался обо мне. Терпеливо сносил неудобство.

Смотрела. Улыбалась.

И даже всхлипы не могла расслышать. Оглохла на одно ухо. Надежда, что услышу его голос, терялась в наступающей тишине.

Не будет скоро песен для меня, не будет больше отзываться мой голосок, не услышу шум моря, не услышу треск костра. Хотелось говорить, как можно больше, запомнить всё, но моё горло… Моё горло… так болело.

– Ангел, ты пришёл за мной, – шептала тихо, почти без сил, когда он вновь накрыл меня, спасая от бури. – Спасибо. Скоро мы вместе окажемся в тишине. Я хочу услышать твой голос. Думаю, он такой же прекрасный, как и ты, глубокий, сильный и немного грубый, он свободно простирается до окраин, вгоняет в трепет врагов, влюбляет окружающих и соблазняет женщин, – последние остатки храбрости позволили мне без стеснения прикоснуться пальцами к его губам. Почувствовать дрожь по его телу, внутреннюю скованность. Ему была противна поломанная женщина, а мне хотелось, чтобы его рот открылся, и он заговорил, обольстив синие уши мёдом. Водила по этим губам, улыбалась счастливой улыбкой, усмехалась в собственном безобразии и грелась о его хладнокровность. – Ты – моя последняя нежность к этому миру, не прогоняй меня. Последняя сущность, что вижу перед собой.

Освещённый ликом прекрасной луны мой спутник становился похожим на божество. Его тело, его храбрость и надменность ко многим вещам, страстность к жизни и охране того, что есть в поле ощущений, терпение к врагам и осторожность в деталях. Как воин не кинул товарища в беде. Пришёл на тающий зов. Накрыл собой, спрятав от ужасов тундры собой.

Я видела ореол, исходящий от всего путника, и пускай он не был белым, больше тёмных оттенков, таинственных и готических, символизирующий о его скором возвращении домой. Он точно набирался сил. Теперь нахождение рядом с ним, впечатанной в сильнейшую ауру, приносило дискомфорт и напряжение. Не могла деться от его горячности, но падала ниц от его сияния. Мужчина не понимал, почему моё тело бежит от него, ему приходится ловить меня, а я уже знала, что связанная вновь лента скоро оборвётся.

Наша история заканчивалась. Я не знала, сколько ещё смогу держаться за ангела и не кричать от низвергающей во тьму ауры. Хваталась, жалась, умывала его грудь слезами и молила не отпускать. Вслушивалось в тяжёлое дыхание спутника уцелевшим ухом, привыкала к тишине. Последнее, что дано услышать. Последнее, что дано увидеть. Собирала остатки храбрости и воли в кулаки, до последнего дыхания путь должна продолжить с гордостью и улыбкой, чтобы никто не сомневался в зря прожжённой жизни, и никто после не смел пожалеть меня.

Усилиями старательного ангела тело частично отогрелось: лёд растопился в организме, из меня пошёл пар, а кожа легонько порозовела. Конечно, это был лишь временный эффект, к тому же температура понижалась, да и не мог вечно мужчина сжимать в своих объятиях. С его тяжёлых рук слезать оказалось мучительно тяжко. Тепло спасения уже не так грело.

После вспышек молний этот снежный мир снова поменялся. Если раньше тут были лишь горы да река, то теперь можно было увидеть и верхушки широких деревьев. Тёмно-зелёных под снегом. Мои догадки оказались верны.

Когда смогла стоять на ногах, мы вновь отправились в путь. Держась друг за друга, трепетно, безнадежно, поднялись по холму и с вершины окинули взглядом всё, что могли разглядеть помутневшим взором.

Глава четырнадцатая. Биение

Перед нашим взором расстилался огромнейший лес, первая стена древ казалась дружелюбной. Заманивала путников к себе необычностью. Среди однотонных пейзажей, что долго вели нас по этому миру, мы встретились с иным, и это влекло, и это пугало. Немного вдохновлённой и отогретой, схватилась за его ладонь и потянула путник к необычному явлению.

Тело содрогалось от кашля. Последствия утопления были слишком серьёзными. Я желала по привычке повести нас вперёд, притвориться здоровым человеком, быть не столь жалкой, но кому могла врать?.. Желать и притворяться – не значит являться.

Сжимала руку мужчины, вела, облокачивалась о бок, просила не серчать, упрямо шла к лесу и предчувствовала новые испытания на пути. От оживления древ до пожара – всё могло произойти, поэтому, когда вплотную приблизились к высоким красавицам, приложила руку ангела к одному из стволов и сделала тоже самое.

Шершавая кора, твёрдая, оледеневшая. И снова мы прикасались к дереву. Если в пустыни кустарник был жалок, остёр, просил пощады у солнца, то лес с благоговением относился к луне, распускал длинные тяжёлые ветви, тянулся к небесам. Представленные картины расчудесны, слишком неестественны. Ангел это понимал тоже. Наши ладони сплелись в одну, вены объединялись, и по сосудам совсем тихо поступало биение сердца, в ответ на моё сердце журчали струны сока дерева под корой. Глубоко, почти в самой сердцевине. Биение.

Живее многих дерево говорило нам печальные вести, убаюкивала равномерными постукиваниями под деревянной кожей. Всё, что нам оставалось, чувствовать, наблюдать, трогать её сестёр, чтобы опомниться от шока.

Ангел, прикоснувшейся к коре изящной ладонью, менялся в лице. Брови изогнулись в удивлении, лицо ещё более заострилось и стало окончательно непроницаемым. Облокачивалась на одно дерево, смотрела на его недоумение. Спустя блуждания, мы нашли что-то живое, изменчивое. Жилки под толстой корой бились. По ним тёк сок, что должен был застыть в такую холодную погоду, должен был. И мы должны были обрадоваться этому открытию, но не смогли. Биение ещё более жуткое, чем раскатистые вспышки молний.

Два мира были диаметрально противоположны не только по времени года, но и в своём естестве. Если пустыня представляла смерть в каждом явлении, то тундра обладала водой, пихтами и елями. Почему солнце, что должно было давать жизнь, передало свою способность луны? В чём причина?

Сравнения, размышления. Всё сводилось к одной точке.

Только бы ангел не догадался.

Позвольте мне уйти спокойно. Прошу.

Потянула мужчину за рукава. Нужно было идти.

И снова в путь. Под снежными кронами, застилающими свет, почти при полной темноте, игнорируя холод и сугробы, посторонние шумы, шли. Свет луны не заходил сюда, предпочитал оставаться на верхушках. В темноте ещё сильней прижималась к путникам, шарила ногами и руками, чтобы в ловушку не попасть, думала о многом. В приглашённых звуках наступала звенящая тревожащая тишина. Ещё сильней тянула рукава нервного ангела, имея глаза, точно бы закатил от недовольства иль раздражения.

Не любила никогда ночной лес. Представлялись дикие животные, медведи и тигры, кабаны и непорядочные белки, волки да ухающие совы. Чудилось, казалось, в этой тишине, галлюциногенные пятна на слухе, словно миражи возникли и принялись атаковать. Хотелось слышать, да терзался слух. Начиналась полная беспомощность.

Как ты выжил, ангел? Как ты пережил тишину? Я глохну. Глохну!

Хватаюсь за голову, делаю шаг назад и с красными глазищами смотрю вперёд, а там красные огоньки, всего в ста шагах. Кричу путнику, зову к себе. Беспомощная обуза, что до сих пор в землю не могут закатать.

Мужские руки поднимают меня, ставят на ноги, но перед глазами всё ещё чудятся красные огни. Хватаю на эмоциях лицо ангела и поворачиваю его вперёд.

Мы оба замерли, замолчали и принялись вслушиваться. Гул. Вибрации. По всему телу. Зловещее приближалось.