В компактной стране, где на площади чуть больше Финляндии живут 127 миллионов человек (лишь немногим меньше, чем в России), именно поезда остаются самым предпочтительным видом как пригородного, так и междугородного транспорта. Сеть автострад только создается. Так что суперэкспресс побеждает в конкуренции и с автомашиной, и с самолетом. Чем час добираться до аэропорта, час ждать и час лететь, проще и надежнее добраться поездом.
Сопоставим Японию с Германией. По площади они почти равны, а по населению вторая всего на треть уступает первой. Японская железнодорожная сеть имеет общую протяженность 27 тысяч километров, германская – 41 тысячу. Но если в Германии поезда ежегодно перевозят менее 2 миллиардов человек, то в Японии – почти 23 миллиарда. Объем перевозок на порядок выше! И во многом именно потому, что Страна восходящего солнца стала царством суперэкспрессов.
Избрав японский подход в отношении к рельсовому транспорту, Китай рассчитывает, что таким же путем пойдет и такая обширная страна, как Россия. Нет сомнения, что опыт их общего дальневосточного соседа – Японии, создавшей «Синкансэн», мог бы пригодиться при модернизации Транссибирской магистрали. В частности, японская идея проложить железную дорогу Хоккайдо – Сахалин – материк позволила бы ездить прямым поездом от Токио до Лондона и резко повысила бы рентабельность трансконтинентальных контейнерных перевозок.
Как царство суперэкспрессов, Страна восходящего солнца могла бы помочь России и Китаю стать мостом между Западной Европой и Восточной Азией, возродить на новом витке истории идею Великого шелкового пути, что стало бы залогом процветания наших соседних государств в XXI веке.
Лицом к диаспоре
Шел первый год моей заграничной жизни. Я начал работать в Китае и впервые приехал с женой в Шанхай. У входа в магазин «Дружба» к нам подошел пожилой человек.
– Услышал русскую речь и решился попросить об одолжении. Не могли бы вы купить мне три куска мыла? Я тут же с вами рассчитаюсь. (Покупать товары в «Дружбе» могли только иностранцы.)
Я выполнил просьбу, но местный консул настоятельно рекомендовал мне впредь не вступать в контакты с «белогвардейцами» (как тогда у нас называли русских эмигрантов).
Недавно в нашей печати появилось слово «возвращенец». Я искренне рад, что это новое понятие входит в обиход, что среди тех, кто по разным причинам покинул страну до или после краха советской системы, появились желающие вернуться на родину.
Никогда не забуду зал русского эмигрантского клуба в Шанхае 50-х годов. По моей просьбе посольство многократно поручало мне выступать там на праздничных вечерах. Перед каждой такой встречей по традиции заводили старый граммофон. И у седовласых людей на глазах наворачивались слезы от пения Вертинского:
Здесь под небом чужим
Я как гость нежеланный…
Многих наших соотечественников забросила на чужбину гражданская война, другие попали туда как «перемещенные лица» после нацистских лагерей, третьи остались за кордоном как диссиденты-невозвращенцы. А после распада СССР за пределами своего отечества вдруг оказались двадцать пять миллионов русских.
Родина безусловно обязана помнить о зарубежных соотечественниках, проявлять к ним внимание и заботу, удовлетворять их культурные запросы, содействовать стремлению молодежи получить образование на родном языке. Но есть и другая сторона вопроса. Мировой опыт свидетельствует, что зарубежные общины могут оказывать своей исторической родине неоценимую помощь, быть для нее дополнительным генератором роста.
К сожалению, специфика нашей истории такова, что, начиная от белоэмигрантов времен гражданской войны и вплоть до диссидентов 60–80-х годов, любой соотечественник, поселившийся за рубежом, считался отщепенцем, предателем. Даже контакты с ним в советские времена были недопустимы, а уж сотрудничество – тем более.
Наверное, именно из-за такой исторической инерции даже в постсоветский период желание различных поколений нашей диаспоры использовать во благо России свои возможности осуществляется пока непростительно мало. А ведь и зарубежные предприниматели российского происхождения, и «новые русские», осевшие за рубежом, могли бы с выгодой для себя содействовать расширению деловых связей с Россией. Никто из зарубежных конкурентов не сравнится с ними в знании нашей действительности, в понимании российского менталитета.
Пора отбросить недоверие и неприязнь к соотечественникам, которые волею судеб оказались на чужбине, дать им возможность внести свою лепту в дело возрождения России. Надо максимально упростить порядок их возвращения на историческую родину, как это, в частности, практикуется правительствами Германии и Китая.
Известно, как много этнических немцев, предки которых поселились в России еще во времена Екатерины, воспользовались возможностью для переезда на жительство в Германию. А ведь среди них многие стали специалистами благодаря полученному у нас бесплатному образованию. Еще более существенная «утечка мозгов» произошла в Израиль. С переселенцами из бывшего СССР там на тысячу жителей стало вдвое больше инженеров и ученых, чем в США, и втрое больше, чем в Германии.
Поучительным примером для России может служить Китай, который эффективно использует зарубежных этнических китайцев (хуацяо) как мост для налаживания деловых связей с внешним миром.
Что же представляет собой китайская диаспора по своей численности, географическому размещению и финансово-экономическому потенциалу? Этнических китайцев, проживающих за пределами КНР, можно разделить на три категории. Во-первых, это «ближнее зарубежье», то есть 23 миллиона тайваньцев, а также 7 миллионов жителей Гонконга и Макао. Ко второй категории относится 21 миллион хуацяо в Юго-Восточной Азии. Из них 7 миллионов проживают в Индонезии, по 5 миллионов в Малайзии и Таиланде, 3 миллиона в Сингапуре и 1 миллион на Филиппинах.
Однако самая крупная община в «дальнем зарубежье» находится не в Азии, а на Западном побережье США, где насчитывается 13 миллионов этнических китайцев. Таким образом, общая численность хуацяо составляет 64 миллиона человек – это население крупного европейского государства.
Впрочем, роль китайской диаспоры впечатляет не только количественными, но и качественными показателями. Валовой внутренний продукт Китая перевалил за три триллиона долларов. Таков плод труда 1 миллиарда 300 миллионов китайцев на материке. Однако 64 миллиона хуацяо ежегодно производят товаров и услуг на полтриллиона. Составляя лишь 5 процентов населения Китая, диаспора производит 20 процентов его валового внутреннего продукта.
В Пекине всегда хорошо сознавали, каким колоссальным потенциалом обладает китайская диаспора, как важно иметь с ней хорошие отношения. При всех зигзагах политического курса власти неизменно сохраняли благожелательное отношение к хуацяо. Даже в догматические годы «большого скачка» и «культурной революции» их поощряли навещать родственников, присылать детей в китайские вузы, быть похороненными на земле предков. Отказ от принудительной экспроприации частной промышленности и торговли в годы первой пятилетки был продиктован желанием не отпугнуть заморских китайцев.
Поэтому когда Китай встал на путь экономических реформ, начал переход к социально ориентированной рыночной экономике, его главными партнерами среди зарубежных предпринимателей стали именно хуацяо. Первые четыре свободные экономические зоны на юге страны были ориентированы на связи с Гонконгом и Тайванем. Предприятия, созданные на средства хуацяо, производят треть китайского экспорта.
Налицо не просто желание зарубежных соотечественников способствовать модернизации своей исторической родины. Происходит формирование экономической зоны Большого Китая. Рабочая сила, природные ресурсы, потребительский рынок КНР, финансовый и технологический потенциал Тайваня, коммерческий опыт Гонконга – все это, вместе взятое, по оценке Всемирного банка, позволяет экономической зоне Большого Китая стать в XXI веке генератором роста мировой экономики.
И вот итог, над которым стоит призадуматься: хуацяо вложили в страну своих предков больше капиталов, чем США, Западная Европа и Япония, вместе взятые. На их долю приходится больше половины прямых зарубежных инвестиций. Так почему бы нашим состоятельным соотечественникам за рубежом не взять пример с хуацяо, а Москве не поучиться у Пекина разумному, то есть благожелательному, отношению к русскоязычной диаспоре?
Как меня водили на расстрел
Случилось так, что перед моим тридцатилетием, осенью 1956 года, меня в Китае едва не расстреляли, приняв за диверсанта.
Накануне Восьмого съезда компартии Китая я решил посетить революционную столицу Янань на Лессовом плато. Там почти двумя десятилетиями раньше, сразу после Великого похода, проходил предыдущий, Седьмой съезд КПК. Добраться туда было трудно. Зато побывал в пещерах, где жили руководители китайской революции и представитель Коминтерна со своим радистом, где когда-то начинало работу агентство «Синьхуа». Словом, собрал материал для очерка «От Янани до Пекина».
Уже собирался в обратный путь, когда местные власти посоветовали задержаться в Янани еще на неделю. Синоптики предвещали ливневые дожди, когда ездить на автомашине по Лессовому плато опасно.
Лесс в излучине Хуанхэ образовался из древних илистых отложений Желтой реки. Места тут засушливые, но, когда муссон приносит дожди, почва превращается в кисель и легко вымывается водяными потоками. Так и возник здешний экзотический ландшафт, напоминающий знаменитый каньон Колорадо: плосковерхие холмы, изрезанные глубокими ущельями. По их почти отвесным склонам вьются проселочные дороги. Строить их, как и пещерные селения, легко. Но стоит пройти дождю, повсюду начинаются оползни.
Задержаться в Янани еще на неделю я категорически не мог. Это означало бы опоздать на Восьмой съезд КПК, на который должна была прибыть делегация КПСС, включающая моего главного редактора. Поэтому решил положиться на русский авось: ехать-то меньше трехсот километров, на европейских автострадах вообще не расстояние.
Кроме водителя, нас в джипе было трое: собкор «Жэньминь жибао» в провинции Шэньси, оператор китайской кинохроники и я. Примерно половину пути успели проскочить до дождя. Но как только стемнело, небеса буквально разверзлись, хлынули потоки воды. Наш джип накренился, будто салазки, и заскользил по склону. Я навалился всем телом на китайского коллегу.
Выбравшись наружу, порадовались: целы и невредимы. Водитель сказал, что до рассвета останется в машине, а мы принялись карабкаться по обрыву. Это было похоже на кошмарный сон. Проползешь по грязи метров пять вверх – и снова срываешься вниз. Наконец зашагали в кромешной тьме по кромке дороги. В Китае деревни разбросаны густо: едва скрывается из виду одна, показывается другая. Но на Лессовом плато мы брели добрых пару часов, пока наконец услышали собачий лай.
Дом на краю деревни, судя по добротным воротам, принадлежал бывшему помещику. Разбуженный среди ночи хозяин пустил нас внутрь. Мои спутники стали расспрашивать: как называется деревня, далеко ли до железнодорожной станции. Уже потом мы поняли, что подобные вопросы людей, словно свалившихся с неба, не могли не насторожить его.
Дело было в разгар кампании под лозунгом: «Непременно освободим Тайвань!» Страна была помешана на поисках гоминьдановских агентов. И трое незнакомцев, один из которых к тому же с иностранной внешностью, естественно, вызвали подозрение.
Хозяин угостил нас чаем и пошел позаботиться о ночлеге. Через полчаса в фанзу ворвались ополченцы с дробовиками. Нас связали и заперли в сарае. Утром принялись допрашивать. Меня особенно встревожило, что предъявленные мною документы староста держал вверх ногами – в деревне не было грамотных. Допытывались: «Где ваши парашюты?» Мы твердили, что ехали из Янани на автомашине. Но посланные на ее поиски люди вернулись ни с чем.
В конце концов всех жителей собрали на митинг. Нас со связанными за спиной руками поставили на колени перед толпой. Ополченец придавил мне шею ногой в соломенной сандалии и приставил ружье к виску. Не раз видел по телевидению, что именно в такой позе совершаются публичные казни.
Часть участников сходки требовала, чтобы нас расстреляли немедленно. Другие предлагали отправить нас в уезд, чтобы нашей казнью «воспитать более широкие массы». Тут я нарушил молчание, которое хранил по просьбе своих спутников. Сказал по-китайски, что мы действительно агенты. Если они нас казнят, председатель Мао не получит важных сведений о планах врага. Нас, мол, надо сдать в уездное управление общественной безопасности.
К моей радости, староста с этим согласился. Просидели еще ночь в запертом сарае, а на следующее утро приехал вездеход с оперативниками. Нас посадили в зарешеченный фургон и через пару часов доставили в уезд. Ну а там уже знали, что нас повсюду ищут. Вечером я был в гостинице для советских специалистов в Сиани. Налил полный стакан коньяка, и тут у меня вдруг стало дрожать левое колено – дал о себе знать накопившийся стресс.
Сразу после возвращения в Пекин по уши окунулся в освещение Восьмого съезда КПК. «Правда» ежедневно отводила этой теме целую страницу. (Газету доставляли из Хабаровска самолетом и раздавали делегатам вместе с «Жэньминь жибао».)
В завершающий день съезда в комнату для иностранных корреспондентов неожиданно вошел Мао Цзэдун и спросил:
– Кто тут из «Правды»?
– Это я, – робко произнес я.
Великий кормчий протянул мне свою пухлую руку и, как всегда афористично, изрек:
– Потрудился так потрудился. Освещал съезд хорошо!
Так самый опасный эпизод моей работы в Китае сомкнулся во времени с самым триумфальным.
Семьдесят на тридцать
В таком соотношении китайцы оценивают заслуги и ошибки Мао Цзэдуна. Значки с профилем Мао нынче носят не одни седовласые ветераны. Они остаются в моде и у молодежи. Чем больше материальных благ приносит рыночная экономика, тем чаще юноши и девушки тоскуют по романтике революционных лет. Встречаясь в Пекине с китайцами самого разного возраста, достатка и положения, убеждаешься, что формула «семьдесят на тридцать», как соотношение заслуг и ошибок Мао Цзэдуна, отражает общее мнение его соотечественников.
Полвека назад я своими глазами видел китайских Павлов Корчагиных на новостройках индустриализации. 26 декабря 1953 года страна праздновала первую победу первой пятилетки. На Анынаньском металлургическом комбинате вступили в строй новая доменная печь, рельсобалочный и трубопрокатный цехи.