По волнам жизни. Том 1

Мы расходились по несколько человек мимо все еще стоявших казаков и зловеще молчаливого градоначальника.

Важных последствий беспорядки не имели, хотя кое-кто все же пострадал. Такую мягкость к студентам в Одессе приписывали мудрости генерал-губернатора Х. Х. Роопа, который говорил:

– Что за беда, если мальчишки покричат? На то они и молодежь…

Взятие «Бастилии»

Прошел год. И кому-то из студентов пришло на мысль, что годовщину беспорядков, из которых мы вышли чуть ли не победителями, во всяком случае без ощутительных потерь, надо ознаменовать.

Мысль эта встретила сочувствие. И вот 1 декабря 1888 года все лекции в университете сами собой прекратились. На них никто не пошел. Профессора возмущались:

– Что это? Вы точно взятие Бастилии празднуете…

Студенчество собралось в двух залах курилки, и день прошел у нас довольно мило. После неизбежных речей, посвященных общеполитическим мотивам, начался импровизированный концерт. Образовались хоры разных национальностей; каждый из них должен был петь свои национальные песни. Пелись болгарские, молдаванские, еврейские, грузинские, татарские, армянские и др. песни. Не помню, пелись ли также и русские; скорее, что нет.

Потом стали танцевать свои национальные танцы: очень оригинальный еврейский танец, молдаванский, болгарское коло[128 - Коло (в Болгарии – хоро) – южнославянский народный танец-хоровод.], неизбежную лезгинку, трепака…

Вечером собрались, в числе нескольких сот, в популярном ресторане Брунса.

Посторонних посетителей, которые не прочь были посмотреть на наше празднество – о нем знал уже весь город – мы выкурили; к сожалению, несколько бесцеремонно… Все комнаты ресторана вплотную переполнились студентами.

Пошло обильное возлияние пива. Сначала приносили кружками. Но это было безнадежным делом – у прислуги сил не хватало. Тогда стали приносить на столы бочонки, и из них струей лилось пиво в кружки, а иногда и прямо на стол.

Опять – песня, начиная с «Gaudeamus»; речи, речи…

На круглый стол посреди ресторана взбирается упитанный студент с бритыми щеками и тонкими усиками; читает свой «экспромт»:

Таких минут душевного восторга,
Как нынче, я давно не испытал;
Сегодня, в звуках вдохновенных песен,
Я старое студенчество узнал.
Мы убедились все, что единенье
В сердцах студенческих живет;
Из этого святого убежденья
Источник сил и вдохновенья
На будущее каждый обретет[129 - В. В. Стратонов не совсем точно передает текст стихотворения О. Я. Пергамента «К студенчеству», которое записал в дневнике 1 декабря 1888 г.:Таких минут безумного восторга,Как нынче, я давно не испытал;Сегодня в звуках вдохновенных песенЯ старое студенчество узнал.Мы убедились все, что единеньеВ сердцах студенческих живет;Из этого святого убежденьяОгонь божественного вдохновеньяНа будущее каждый почерпнет.Тебя приветствую, пора свободы,Стремлений светлых, чести и добра,Цвети счастливо долгие ты годы.Я пью за здравие твое. Ура!(НИОР РГБ. Ф. 218. Карт. 1068. Ед. хр. 3. Л. 133).].

– Ур-ра! Качать его!

Все были достаточно пьяны, и упитанный студент стал взлетать к потолку.

Это был О. Я. Пергамент, в будущем член Государственной Думы, заставивший одно время поговорить о себе в России. О нем ниже еще будет несколько слов.

Граф И. Д. Делянов

Осенью 1889 года провинциальные университеты объезжал министр народного просвещения Иван Давидович Делянов. Говорили, что он расхрабрился на объезд вообще неспокойных в ту пору высших школ для того, чтобы демонстрировать таким способом Александру III достигнутое им умиротворение студентов.

По поводу его приезда полиция приняла разные меры предосторожности в отношении менее надежных студентов и не без основания: отношение студенчества к министру отнюдь не было дружелюбным.

Вот министр и в университете! Маленький человек – юркий, несмотря на старость. Типичный горбатый армянский нос и полная лысина. В вицмундире со звездами.

Делянов посетил, сопровождаемый свитой университетского начальства, несколько лекций. Обращался в малолюдных аудиториях – многие студенты воздержались от посещения при этих обстоятельствах лекций – с речью к слушателям. Он шепелявил, плохо выговаривая слова:

– Вам надо учича, учича и учича! Ваши родители пожакладывали, чтобы вы училиш, швои шеребряные ложки…

Министру попался на пути наш педель с мефистофельским лицом, отмечавший номера вешалок со студенческими фуражками. Педель нарядился в новый черный сертук. Должно быть, Делянов принял его за профессора. На почтительный поклон министр пожал ему руку.

Педель несколько дней сиял, точно вычищенный самовар. А студенты издевались:

– Вы теперь до самой смерти руки не будете мыть! Почему? Чтобы не смыть пожатия министра…

В общем студентами было проявлено к Делянову равнодушие. Кое-где в аудиториях и в коридорах ему посвистали, но это было пустяками.

В результате сошедшего благополучно объезда И. Д. Делянов получил графский титул. В студенческой песенке стали петь:

Где сыскать таких болванов,
Как министр наш граф Делянов?

А вслед затем у нас вспыхнули серьезные беспорядки.

Беспорядки 1889 года

«Нет больше двоек!» Далее пояснялось, что весьма успешно репетирует неуспевающих учеников студент Ярошевич, адрес которого такой-то.

Это объявление, появившееся в самой распространенной в Одессе газете «Одесский листок», имело неожиданно серьезные последствия.

Многих студентов такая самореклама шокировала. Ее сопоставляли с классическим объявлением:

– Нет больше клопов!

В курилке возникли по этому поводу весьма оживленные разговоры.

К тому времени среди нашего студенчества образовалась немногочисленная, но сплоченная группа крайнего правого направления. Это был зародыш будущих «студентов-академистов»[130 - Так называли студенческие монархические организации, возникавшие в высших учебных заведениях с 1901 г., которые выступали против политической деятельности, забастовок и срыва занятий студентами.], членов «Союза русского народа» и пр. Такие организации стали возникать в конце царствования Александра III, вследствие усилившегося спроса со стороны правительства на проявление реакционности.

Наша группа правых студентов, пользовавшаяся со стороны начальства не только тайной, но и явной поддержкой, состояла по преимуществу из бессарабских дворян. Из ее же недр вышел, бывший на несколько выпусков моложе меня, известный впоследствии своими выходками член Государственной Думы Пуришкевич. К этой же студенческой группе принадлежал и автор нашумевшего объявления – Ярошевич.

Правая группа приняла его под свое покровительство. И вдруг среди студентов поползли слухи, будто эта правая группа студентов, в отместку за нападки на Ярошевича, отправила непосредственно в министерство донос. В доносе будто бы жаловались министру на то, что студенты евреи мутят, мешая правильной академической работе патриотически настроенных студентов. Слухи указывали даже и фамилии «смутьянов» евреев, включенные в отправленный в министерство донос.

Откуда поползли слухи? Как будто проболтались некоторые из менее сдержанных на язык правых студентов – в своих похвальбах… Слухам этим, впрочем, мало кто склонен был верить: слишком это казалось чудовищно нелепым.

А они внезапно подтвердились!

Получилось распоряжение министра народного просвещения об исключении из университета около двадцати студентов евреев, как раз тех, которых называли не внушавшие доверия слухи. Между ними был и мой однокурсник и близкий товарищ талантливый математик В. Ф. Каган[131 - Ср. с дневниковой записью В. В. Стратонова от 18 сентября 1889 г.: «Дело происходило так: один студент, математик IV курса, по фамилии Ярошевич, личность к себе не располагающая, напечатал в газете следующее объявление: “Нет больше двоек! Студент, применяя новейшие научные методы педагогики, исправляет самых ленивых учеников и внушает им любовь к наукам и занятиям; за успех ручается. Университет, Л. И. Ярошевичу”. На это безобразное объявление обратил внимание фельетонист “Одесского листка” Оса (Фрейденберг) и поднял на смех в своем фельетоне Ярошевича, сравнивая это объявление с аналогичным: нет более клопов etc. Ярошевич, не посоветовавшись ни с кем из людей более или менее умных, в ответ напечатал письмо в газете “Новороссийский телеграф”, газете с крайним юдофобским направлением, в котором нападает на личность Осы, не давая толковых возражений. “Одесский листок”, орган крайне юдофильский, отстреливается опять письмом, подписанным студентом Вортом, одним из самых несимпатичных студентов университета, в котором (письме) Ворт разражается руганью против Ярошевича» (НИОР РГБ. Ф. 218. Карт. 1068. Ед. хр. 3. Л. 223–224).Вслед за этим «Новороссийский телеграф» напечатал письма еще двух студентов, один из которых, рассуждая об антисемитизме, утверждал, что им «заражен и Запад», от него «не могут отделаться и люди зрелые, взрослые; чего же требовать от студентов?» Тогда же в ресторане Брунса кутившая компания с участием Ярошевича, заметив вошедшего в зал еврея-студента, стала кричать «Долой жида!», о чем тот пожаловался в университет. Все это «сильно возбудило» противоборствующие «партии», причем Стратонов, полагая, что нельзя разделять студентов по национальности, хотя и дружил со своим однокурсником В. Ф. Каганом (когда некий Хвития назвал его «жидом», он демонстративно прекратил с ним общаться), тем не менее еще 5 февраля признавался в дневнике: «Каган предложил мне зайти в то семейство, где он живет, – семейство еврейское, но я, благодаря своему юдофобству, не мог пересилить себя и не зашел» (Там же. Л. 164). Поскольку же из?за избиения еврея правление университета затребовало у студентов письменные показания, Ярошевич и его сторонники заявили, что «еврейство одолело студентов, евреи постоянно мутят, возбуждают к непозволительным проступкам, укрывают в своей среде различных подлецов и пр., и пр., а потому в высшей степени желательно, чтобы евреи не принимались сверх процентной нормы». В итоге, возмущался Стратонов, «последовало распоряжение министров народного просвещения и внутренних дел об удалении 13 человек из университета и о высылке их из градоначальства», и 18 ноября исключенных студентов, включая Кагана, «заставили дать подписку о не входе в университет» и выезде в течение трех дней из Одессы (Там же. Л. 234–235).].

Гром грянул неожиданно! Исключили безо всякого видимого повода, без проверки вины, даже без какого-либо конкретного обвинения.

Это исключение своей явной и вопиющей несправедливостью не могло не всколыхнуть студенчества. Оно действительно взволновалось, страсти разгорелись.

Назначили, как принято было, общеуниверситетскую сходку в курилке.