Октябрь 1917. Кто был ничем, тот станет всем

Но Сталин и Каменев не думали сдаваться. Они начали захватывать ключевые позиции в партии явочным порядком. Сначала они осуществили то, что Шляпников назвал «редакционным переворотом» в «Правде», самочинно войдя в состав ее редколлегии. «Опираясь на формальные преимущества, заключавшиеся в том, что один из троих был членом ЦК., другой – членом б. думской фракции и третий – редактором прежней «Правды», приехавшие товарищи решили «преобразовать» Центральный Орган партии. Редактирование очередного 9 номера «Правды» от 15 марта на основании этих формальных прав они взяли полностью в свои руки, подавив своим большинством и формальными прерогативами представителя Бюро ЦК т. В. Молотова»[323 - Шляпников А. Семнадцатый год. Кн. 2. С. 182.].

По инициативе Сталина и Каменева 13 марта на расширенном заседании исполнительной комиссии ПК вновь были рассмотрены ранее принятые резолюции об отношении к Временному правительству. В протоколе этого заседания читаем: «Заслушав обе резолюции, собрание ЦК признало мотивировку в резолюции ПК – «О непротиводействии Временному правительству»… вполне правильной, находя, что постольку, поскольку Вр. пр. борется против старого режима, оно не контрреволюционно. Далее передано было содержание телеграммы, полученной от Ленина о недоверии Временному правительству, особенно Керенскому, и о надежде на поддержку вооруженного народа»[324 - РГАСПИ. Ф. 82. Оп. 2. Д. 4. Л. 6–7.].

В тот день в Петрограде появилась Александра Михайловна Коллонтай – прекрасно образованная генеральская дочь, смелая и свободная в словах и поступках, блестящая писательница и оратор, красавица. Она благополучно привезла с собой первое и второе ленинские «Письма издалека». «На северо-шведской пограничной станции Хапаранда мой багаж обыскивают, – вспоминала Коллонтай. – Кроме того, приводят чиновницу-женщину для проведения личного досмотра. Письмо Ленина я предусмотрительно засунула в корсет, но служащая интересуется больше моей пышной прической и распоряжается, чтобы я вынула все заколки. Разумеется, она ничего не находит»[325 - Шиссер Г., Трауптман Й. Русская рулетка: немецкие деньги для русской революции. М., 2004. С. 86.].

Первое письмо, датированное 7 марта, предостерегало: «Не будем впадать в ошибку тех, кто готов воспевать теперь, подобно некоторым «окистам» или «меньшевикам, колеблющимся между гвоздевщиной-потресовщиной и интернационализмом, слишком часто сбивающимся на мелкобуржуазный пацифизм, – воспевать «соглашение» рабочей партии с кадетами, «поддержку» первою вторых и т. д. Эти люди в угоду своей заученной (и совсем не марксистской) доктрине набрасывают флер на заговор англо-французских империалистов с Гучковыми и Милюковыми с целью смещения «главного вояки» Николая Романова и замены его вояками более энергичными, свежими, более способными»[326 - Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 31. С. 16.].

Второе письмо – от 9 марта – носило еще более резкий характер: «Назначение же русского Луи Блана, Керенского, и призыв к поддержке нового правительства является, можно сказать, классическим образцом измены делу революции и делу пролетариата, измены именно такого рода, которые и погубили целый ряд революций XIX века, независимо от того, насколько искренни и преданы социализму руководители и сторонники подобной политики. Поддерживать правительство войны, правительство реставрации пролетариат не может и не должен»[327 - Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 31. С. 30.].

Но не тут-то было. Новые руководители «Правды» согласились обнародовать только первое письмо с оценкой ситуации, выкинув из него всю критику Временного правительства, а второе не публиковать вовсе. Молотов хлопнул дверью, выйдя из редколлегии газеты, и из президиума Бюро ЦК, и из исполкома Совета. В редакцию «Правды» вошли Сталин и Мария Ильинична Ульянова, в президиуме добавились Сталин и Залуцкий. Места Молотова и Залежского в Исполкоме Петросовета по большевистской квоте заняли Каменев и Сталин.

Редкий случай, Сталин публично покается в том, что «это была глубоко ошибочная позиция, ибо она плодила пацифистские иллюзии, лила воду на мельницу оборончества и затрудняла революционное воспитание масс. Эту ошибочную позицию я разделял тогда с другими товарищами по партии и отказался от нее полностью лишь в середине апреля, присоединившись к тезисам Ленина»[328 - Сталин И. В. Сочинения. Т. 6. М., 1947. С. 333.].

Но это будет потом. А 14 марта Муранов появился в Исполкоме Петроградского Совета, где как раз обсуждался текст воззвания к народам мира. Бюро ЦК и ПК постановили выступать против его оборонческой сущности, но Муранов, восторженно встреченный собравшимися, воззвание поддержал. После чего его тут же избрали не просто в Исполком, а в Бюро Совета. 15 марта новая редколлегия «Правды» заявила о своей позиции программной статьей Каменева, где говорилось, что большевики будут поддерживать Временное правительство, «поскольку оно борется с реакцией и контрреволюцией», а пока германские войска повинуются своему императору, русский народ «будет стойко стоять на своем посту, на пулю отвечать пулей, а на снаряд – снарядом… Всякое «пораженчество», а вернее, то, что неразборчивая печать под охраной царской цензуры клеймила этим именем, умерло в тот момент, когда на улицах Петрограда показался первый революционный полк»[329 - Правда. 1917. 15 марта. № 11.]. В правительственных и советских кругах статья вызвала (словами Шляпникова) «оборонческое ликование»: наконец-то умеренные и благоразумные большевики взяли верх над крайне левыми. Зато даже в ПК, не говоря уже о районных организациях большевиков, стали требовать исключения тройки из партии.

Вечером 15 марта в редакции «Правды» на Мойке состоялось экстренное заседание Бюро ЦК. Муранов брал всю ответственность на себя, заявляя, что вопрос о составе редакции и публикации статьи принимал единолично, «так как он находил, что «Правда» всем своим поведением грозила погубить дело революции, и за этот свой поступок даст ответ перед партийным съездом»[330 - Протоколы и резолюции Бюро ЦК РСДРП(б) (март 1917 г.) С. 148.]. После перепалки была принята резолюция, «осуждавшая политическую позицию приехавших товарищей, а также их поведение по отношению к нашей газете «Правда»[331 - Шляпников А. Семнадцатый год. Кн. 2. С. 185.]. Было решено сформировать новую редколлегию, которая принимала бы решения о публикации статей единогласно. Теперь она выглядела следующим образом: Молотов, Каменев, Еремеев, а Сталин – временно до возвращения Еремеева.

В середине марта центр партийной активности переместился из коридоров Таврического дворца и редакции «Правды» в новое помещение – особняк знаменитой балерины Матильды Феликсовны Кшесинской, о романе которой с Николаем II в его юные годы ходили слухи. С первых дней революции в нижнем этаже был расквартирован броневой дивизион, испытывавший пробольшевистские симпатии. Петербургский комитет решил, что верхний этаж вполне подойдет для нужд революционного штаба партии и без какой-либо официальной санкции занял его для себя, ЦК и центрального бюро профсоюзов. Несчастная Матильда… Когда Совет разрешил ей наведаться в собственный дворец, она онемела: «Прекрасная мраморная лестница, покрытая красным ковром, была завалена книгами, в которых копались какие-то женщины… Великолепный ковер, привезенный из Парижа, был залит чернилами, а всю мебель вынесли вниз. Из модного шкафа вырвали дверцу вместе с петлями и вынули все полки, а в шкаф поставили винтовки… В моей ванне было полно окурков… Рояль фирмы «Бехштайн», сделанный из красного дерева, неизвестно зачем перенесли в оранжерею и втиснули между двумя колоннами… Как-то проезжая мимо своего дома, я увидела Александру Коллонтай, прогуливавшуюся по моему саду в моем же горностаевом манто. Говорили, что она носила и другие мои вещи»[332 - Кшесинская М. Воспоминания. Смоленск, 1998. С. 271, 272, 279.]. Революционная целесообразность пожинала свои плоды.

Особняк Кшесинской выступил и центром создания Военной организации большевиков: партия активно взялась за работу в армии. Еще 10 марта на заседании Петербургского комитета была создана комиссия по ведению работы в войсках, в которую вошли Николай Иванович Подвойский, Владимир Иванович Невский, Сергей Николаевич Сулимов и Сергей Яковлевич Багатьев (Багатьян). 31 марта состоялось учредительное собрание Военной организации, на котором присутствовали представители 48 воинских частей Петроградского гарнизона – как большевики, так и сочувствовавшие. Членство было фиксированным, с выдачей членских книжек и ежемесячным взносом в 35 копеек[333 - Сулимова М. Л. О событиях 1917 года // Великая Октябрьская социалистическая революция. Сборник воспоминаний участников революции в Петрограде и Москве. М., 1957. С. 113–114.]. Во главе были поставлены два большевика, заслуживших высокую оценку Троцкого: «Подвойский – яркая и своеобразная фигура в рядах большевизма, с чертами русского революционера старого типа, из семинаристов, человек большой, хотя и недисциплинированной энергии, с творческой фантазией, которая, правда, легко переходила в прожектерство. Слово «подвойщина» получило впоследствии в устах Ленина добродушно-иронический и предостерегающий характер. Невский, в прошлом приват-доцент, более прозаического склада, чем Подвойский… привлекал к себе солдат простотой, общительностью и внимательной мягкостью. Вокруг этих руководителей собралась группа ближайших помощников, солдат и молодых офицеров, из которых некоторым предстояло в дальнейшем сыграть немалую роль»[334 - Троцкий Л. Д. История русской революции. Т. 2. М., 1997. С. 37.].

Во дворце Кшесинской вовсю шла подготовка к Всероссийскому совещанию большевиков, которое, если точно, надо рассматривать как заседание большевистской фракции Всероссийского Совещания Советов рабочих и солдатских депутатов. Фактическая узурпация Петроградским – городским – Советом прав и функций общегосударственного «органа демократии» изначально признавалась исторически неизбежной всеми соцпартиями, но столь же очевидной была необходимость созыва Всероссийского съезда Советов. Приглашение на него были разосланы по всем городам, и в столицу съехались 479 делегатов. Комитет по организации съезда во главе с Богдановым счел представительство недостаточным, поэтому было решено вместо него провести предварительное Всероссийское Совещание.

Большевики, не избалованные широким представительством в Петроградском Совете, полагаю, были немало удивлены, когда на Совещании появилось более сотни ранее незнакомых сторонников из провинции – четверть от всех делегатов. Они-то и стали участниками мартовского Всероссийского совещания большевиков. «Совещание большевиков открылось 27 марта во дворце Кшесинской, а затем продолжалось в помещении большевистской фракции Совещания Советов – на хорах Таврического дворца, – вспоминала секретарствовавшая на всех заседаниях Феодосия Ильинична Драбкина. – Обстановка для работы была самая неподходящая: значительная часть делегатов была участниками Всероссийского Совещания Советов, некоторые из них входили в комиссии, созванные обоими совещаниями. Партийное совещание заседало урывками, во время перерывов на Совещании Советов, само обсуждение вопросов носило порой хаотический характер»[335 - Драбкина Ф. И. Всероссийское совещание большевиков в марте 1917 года // Вопросы истории. 1956. № 9. С. 5–6.]. ЦК партии на совещании был представлен Сталиным, Шляпниковым, Молотовым, Залуцким и подъехавшей Еленой Дмитриевной Стасовой.

Первым обсуждался вопрос о войне, докладчик – Каменев. Он уже отказался от своих строго оборонческих взглядов, тем не менее прения были исключительно жаркими и длились два дня. Хотя протоколы большевистского совещания за 27 и 28 марта не сохранились (исчезли во время взятия дворца Кшесинской в июльские дни 1917 года сторонниками Временного правительства), картина внутрипартийной борьбы, по воспоминаниям, вырисовывалась следующая: «По вопросу о войне среди участников наметились три течения – пишет Драбкина, – «революционные оборонцы» (Войтинский, Элиава, Севрук и другие) поддерживали оборонческую линию Исполкома Петроградского Совета; другая группа делегатов (Коллонтай, Милютин, Молотов и другие) не допускала никаких уступок оборончеству; наибольшее число депутатов хотя и выступало против поддержки войны, но не решалось полностью порвать с «революционным оборончеством»[336 - Там же. С. 6–7.]. В результате дебатов родилась компромиссная резолюция, в которой левые могли удовлетвориться тезисом о возможности прекращения войны только с переходом власти в руки пролетариата, а оборонцы – о противодействии дезорганизации армии и необходимости поддержания ее мощи. Ничего другого до открытия Всероссийского Совещания Советов большевистские делегаты обсудить не успели.

29 марта в полном составе делегаты совещания переместились в большой зал Таврического дворца. Доклад о войне делал Церетели, доказывавший необходимость параллельно с борьбой за мир продолжать войну за свободу, тезис, звучавший для левых большевиков как явно оборонческий. Каменев делал содоклад и пытался возражать, но безуспешно. Резолюция Церетели собрала 325 голосов, Каменева – 57. Как видим, даже многие большевики из «мягких» поддержали Церетели.

А между тем в небольшой комнате на хорах Таврического дворца продолжалось партийное совещание большевиков. Было тесно, шумно, сумбурно. Сталин делал доклад об отношении к Временному правительству. Он предлагал рассматривать Совет как орган, контролирующий Временное правительство, которое, в свою очередь, взяло на себя роль «закрепителя» завоеваний революционного народа. Молотов оппонирует:

– Временное правительство с первого момента своего возникновения является не чем иным, как организацией контрреволюционных сил. Поэтому никакого доверия, никакой поддержки этому правительству оказывать нельзя, наоборот, с ним необходима самая решительная борьба[337 - Пролетарская революция. 1927. № 4. С. 154.].

Позиция Молотова находит поддержку со стороны Владимира Павловича Милютина, сперва меньшевика, а затем – большевика, пять раз сидевшего в тюрьме и дважды в ссылке, а тогда возглавлявшего Саратовский Совет. Резолюцию поручили вырабатывать специальной комиссии. Принятый в результате документ не страдал радикализмом, исходил из необходимости контроля над правительством со стороны Советов, а вовсе не его свержения.

А как же подготовка социалистической революции? А никак. Молотов писал: «Как свидетель тех дней, могу утверждать, что тогда, в первые дни и недели Февральской революции, мысли большевиков еще не отрывались от задач демократической революции… Не приходилось встречаться с теми, кто уже тогда считал бы необходимым поставить в порядок дня вопрос о новом, социалистическом этапе революции»[338 - Молотов В. М. О Владимире Ильиче Ленине (к 90-летию со дня рождения (рукопись) // ЛАМ. Пап. 24. Док.1. Ч. 2. С. 2–4.].

Большевистское совещание продолжалось 1 апреля обсуждением вопроса о возможности объединения большевиков и меньшевиков. Дискуссия шла вокруг того, идти ли на объединительное собрание с собственной платформой или без оной. Сталин считал достаточной платформой антивоенные принципы Циммервальда и Кинталя, а существовавшие противоречия по другим вопросам предлагал изживать уже в рамках объединенной партии. Молотов, Залуцкий, Скрыпник предлагали «выставить определенную интернационально-социалистическую платформу»[339 - Мартовское партийное совещание 1917 года // Троцкий Л. Сталинская школа фальсификаций. Берлин, 1932. С. 265.]. Судя по невнятному протоколу, победила третья точка зрения: на собрание с меньшевиками идти, но считать его информационным. Назначили даже комиссию для переговоров, которая должна была 4 апреля приступить к работе. Однако союзу с меньшевиками не суждено было состояться никогда.

В середине дня 3 апреля в секретариате Всероссийского Совещания была получена телеграмма о том, что ожидается еще один участник – ближе к полуночи в Петроград прибудет Ленин. Все предыдущие внутрипартийные споры, борьба, резолюции теряли смысл, обретая характер чисто познавательный.

Глава 2

Революция и государство

Легитимность под вопросом

Революция страдает отсутствием мудрости.

    Михаил Михайлович Пришвин

Для любой власти ключевым является вопрос о ее легитимности. И с точки зрения ее формальной законности. И, пожалуй, что еще более важно, с точки зрения восприятия народом власти как законной.

Ханна Аренд в классическом труде «О революции» писала: «Злой рок Французской революции заключается в том, что ни одно из конституционных собраний не располагало достаточным авторитетом для того, чтобы дать стране конституцию; упрек, справедливо адресуемый им, всегда один: они сами не были конституционно оформлены. С теоретической точки зрения роковая ошибка людей революции состояла в некритической вере в происхождение власти и закона из одного и того же источника. И, наоборот, огромной удачей Американской революции было то, что… никогда серьезно не оспаривалась правильность pouvoir constintuant тех, кто вырабатывал конституции штатов и затем Конституцию Соединенных Штатов»[340 - Арендт Х. О революции. М., 2011. С. 227.].

Подобного рода мысли нечасто посещали умы творцов Русской революции, они мало задумывались о Законе, в том числе, и о российской конституции, коей выступали Основные законы Российской империи. Многие революционеры – Гучков, Милюков – были монархистами и не видели проблем с легитимностью, если бы власть просто переходила от одного монарха к другому, чего не случилось. Республиканцы, коим были все социалисты и не только, исходили из идеи народного суверенитета и предполагали обеспечить легитимность новой власти при помощи всенародно избранного Учредительного собрания.

Отречение императора Николая II создало ситуацию правового вакуума. «Царская власть… в России была источником права», – пишет историк Л. С. Фирсов. Именем царя двигалась государственная машина. Камергер двора И. И. Тхоржевский утверждал: «Не он опирался на государственные учреждения, а они им держались»[341 - Цит. по: Фирсов Л. С. Николай II: Пленник самодержавия. М., 2010. С. С 436.]. А между тем с правовой точки зрения отречение было не просто небезупречным. Оно было нонсенсом. «Наши Основные законы не предусматривали возможности отречения действующего императора и не устанавливали никаких правил, касающихся престолонаследия в этом случае, – подтверждал один из самых квалифицированных юристов страны Владимир Набоков. – Но, разумеется, никакие законы не могут устранить или лишить значения самый факт отречения или помешать ему… И так как, при таком молчании Основных законов, отречение имеет то же самое значение, как смерть, то очевидно, что и последствия его должны быть те же, т. е. престол переходит к законному наследнику. Отрекаться можно только за самого себя… Престол российский – не частная собственность, не вотчина императора, которой он может распоряжаться по своему произволу. Основываться на предполагаемом согласии наследника также нет возможности, раз этому наследнику не было еще полных 13 лет… Поэтому передача престола Михаилу была актом незаконным. Никакого юридического титула для Михаила она не создавала»[342 - Набоков В. Д. Временное правительство. (Воспоминания). М., 1991. С. 17–18.]