Октябрь 1917. Кто был ничем, тот станет всем

Владимир Ильич Ульянов (Ленин) был личностью, несомненно, выдающейся. Дворянин, сын директора народных училищ Симбирской губернии. Его старший брат Александр в 1887 году был казнен за подготовку покушения на императора Александра III. Владимир окончил гимназию с золотой медалью, после чего поступил на юрфак Казанского университета. Его исключили за участие в студенческой сходке и отправили под гласный надзор полиции в имение матери Кокушкино Казанской губернии. Когда надзор был снят, смог экстерном получить диплом юриста в Петербургском университете и стать помощником присяжного поверенного в Самаре. Свой партийный стаж Ленин отсчитывал с лета 1893 года, когда он перебрался в столицу и вошел в марксистский кружок студентов Технологического института. Ульянов быстро выдвинулся как видный критик народничества с позиций марксизма, который он считал единственно верной революционной теорией. Осталось только приложить его к конкретным российским условиям. Первоочередную задачу он видел в создании социалистической рабочей партии, которая возглавила бы пролетариат в его борьбе за свержение сперва царизма, а затем и власти буржуазии.

В 1895 году Ленин отправился за границу, чтобы установить связи с группой «Освобождение труда», в Швейцарии познакомился с Плехановым и его соратниками. Один из них – Павел Борисович Аксельрод – напишет: «Я тогда почувствовал, что имею дело с человеком, который будет вождем русской революции. Он не только был образованным марксистом – таких было очень много, – но он знал, что он хочет сделать и как это надо сделать. От него пахло русской землей»[279 - Луначарский А., Радек К., Троцкий Л. Силуэты. Политические портреты. М., 1991. С. 48.]. Тогда же Ульянов стал одним из организаторов петербургского Союза борьбы за освобождение рабочего класса. За это его сослали в село Шушенское Енисейской губернии, где он провел 3 года, помимо прочего, женившись на Надежде Константиновне Крупской, сосланной по тому же делу. В Сибири Ульянов пришел к выводу, что в России сложился достаточный уровень капиталистических отношений, чтобы обеспечить определяющую роль пролетариата в революционном движении. Центральные звенья его плана – партия и нелегальная газета.

Отбыв срок, летом 1900 года он вновь отправился за границу, и уже в конце того же года выходила «Искра». С 1901 года появился псевдоним Ленин. Он жил в Мюнхене, Лондоне, Женеве, сотрудничая с Плехановым и его коллегами. В работе «Что делать?» Ленин предложил создать жестко централизованную партию с ядром из профессиональных революционеров: «Дайте нам организацию революционеров, и мы перевернем Россию!.. Единственным серьезным организационным принципом для деятелей нашего движения должны быть строжайшая конспирация, строжайший выбор членов, подготовка профессиональных революционеров». Чуть позже он напишет: «У пролетариата нет иного оружия в борьбе за власть, кроме организации»[280 - Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 6. С. 127, 141; Т. 8. С. 403.].

И Ленин начал ее целенаправленно создавать, много сделав для подготовки II съезда РСДРП в 1903 году (I съезд, прошедший в Минске в 1898 году, больших следов не оставил), который принял программу партии, ставившую целью установление диктатуры пролетариата как условие победы социальной революции и реализацию права наций на самоопределение. По уставным вопросам партия раскололась: Ленин требовал личного участия члена партии в одной из парторганизаций, Мартов считал достаточным личного содействия под руководством одной из организаций. За формулу Ленина проголосовали 24 делегата, Мартова – 9, что и положило начало расколу на большевиков и меньшевиков. Ленин взял курс на организационное обособление его собственной фракции и позднее писал: «Большевизм существует как течение политической мысли и как политическая партия с 1903 года»[281 - Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 41. С. 6.].

Ленин обладал даром поистине гипнотического воздействия, соединяя в себе силу воли, самодисциплину, энергию, способность к круглосуточной работе, непоколебимую веру в успех дела. «Плеханова – почитали, Мартова – любили, но только за Лениным беспрекословно шли, как за единственным бесспорным вождем, – вспоминал Потресов. – Ибо только Ленин представлял собой, в особенности в России, редкостное явление человека железной воли, неукротимой энергии, сливающего фанатическую веру в движение, в дело, с не меньшей верой в себя… Ленин без излишних слов неизменно чувствовал, что партия – это он, что он – концентрированная в одном человеке воля движения. И соответственно этому действовал»[282 - Потресов А. Н. Посмертный сборник произведений. Париж, 1937. С. 301.].

Луначарский подтверждал харизматическую притягательность Ленина: «Очарование это колоссально, люди, попадающие близко в его орбиту, не только отдаются ему как политическому вождю, но как-то своеобразно влюбляются в него»[283 - Луначарский А. В. Революционные силуэты. М., 1923. С. 12.]. Меньшевик Николай Владиславович Валентинов (Вольский) свидетельствовал: «Сказать, что я в него «влюбился», немножко смешно, однако этот глагол, пожалуй, точнее, чем другие, определяет мое отношение к Ленину в течение многих месяцев»[284 - Валентинов Н. Недорисованный портрет. М., 1993. С. 56.].

При этом Ленина вряд ли можно было назвать человеком располагающей внешности. Существует множество его описаний, можно выбирать. Выберу «Моментальную фотографию» наблюдательнейшего писателя Александра Ивановича Куприна. Он был у Ленина в начале 1919 года именно с целью его разглядеть: «Из-за стола подымается Ленин и делает навстречу несколько шагов. У него странная походка: он так переваливается с боку на бок, как будто хромает на обе ноги; так ходят кривоногие, прирожденные всадники. В то же время во всех его движениях есть что-то «облическое», что-то крабье. Но эта наружная неуклюжесть не неприятна: такая же согласованная, ловкая неуклюжесть чувствуется в движениях некоторых зверей, например медведей и слонов. Он маленького роста, широкоплеч и сухощав. На нем скромный темно-синий костюм, очень опрятный, но не щегольской; белый отложной мягкий воротничок, темный, узкий, длинный галстук. И весь он сразу производит впечатление телесной чистоты, свежести и, по-видимому, замечательного равновесия в сне и аппетите…

Ленин совсем лыс. Но остатки волос на висках, а также борода и усы до сих пор свидетельствуют, что в молодости он был отчаянно, огненно, красно-рыж. Об этом же говорят пурпурные родинки на его щеках, твердых, совсем молодых и таких румяных, как будто бы они только что вымыты холодной водой и крепко-накрепко вытерты. Какое великолепное здоровье!

Разговаривая, он делает близко к лицу короткие, тыкающие жесты. Руки у него большие и очень неприятные: духовного выражения их мне так и не удалось поймать. Но на глаза его я засмотрелся…

От природы они узки; кроме того, у Ленина есть привычка щуриться, должно быть, вследствие скрываемой близорукости, и это, вместе с быстрыми взглядами исподлобья, придает им выражение минутной раскосости и, пожалуй, хитрости…

Голос у него приятный, слишком мужественный для маленького роста и с тем сдержанным запасом силы, который неоценим для трибуны. Реплики в разговоре всегда носят иронический, снисходительный, пренебрежительный оттенок – давняя привычка, приобретенная в бесчисленных словесных битвах. «Все, что ты скажешь, я заранее знаю и легко опровергну, как здание, возведенное из песка ребенком». Но это только манера, за нею полнейшее спокойствие, равнодушие ко всякой личности»[285 - Куприн А. И. Ленин – моментальная фотография.].

Тыркова, которая была гимназической приятельницей Крупской, посетив чету Лениных в Женеве в 1904 году, обратила на грязь в их маленькой съемной квартире: «Потребностей в комфорте, очевидно, никаких. У него, может быть, и есть, у нее, наверное, нет. Все ушло в мысли и в борьбу. Живут, несомненно, хуже западного рабочего и вряд ли многим лучше русского». Тыркова тогда сказала Ленину:

– Ведь нас с вами, когда революция настанет, повесят… Или вы надеетесь уцелеть?

– Конечно, – уверенно ответил Ленин. – Это вас повесят, а меня никогда. Как только наступит революция, мы станем во главе движения[286 - Новоселова Е. Дама против Ленина // Российская газета. 2017. 21 апреля. № 86.].

У меньшевиков поначалу возникло преимущество: Плеханову удалось взять под контроль «Искру», создать собственное большинство в Центральном комитете и, используя свои связи в международном рабочем движении, застолбить именно за меньшевиками представительство во 2-м Интернационале.

В начале 1905 года Ленина исключили из ЦК РСДРП. На это он ответил созывом в апреле внеочередного съезда в Лондоне, который большевики называли III съездом, где постановили «принять самые энергичные меры к вооружению пролетариата, а также к выработке плана вооруженного восстания и непосредственного руководства таковым»[287 - Третий очередной съезд Российской социал-демократической рабочей партии 1905 года: Полный текст протоколов. М., 1924. С. 519.].

Ленин нацелил большевиков на вооруженное восстание для свержения самодержавия и установления демократической республики. В пику меньшевикам, которые настаивали на идее гегемонии буржуазии в российской буржуазно-демократической революции, он предложил стратегию гегемонии рабочего класса, который способен увенчать свою победу установлением революционно-демократической диктатуры пролетариата и крестьянства. Обосновав теоретически возможность перерастания революции в социалистическую, Ленин нелегально отправился в Россию для практического участия в революции. Он в восторге от того, что «колоссальная страна со 130 миллионами жителей вступила в революцию, таким образом, дремлющая Россия превратилась в Россию революционного пролетариата и революционного народа»[288 - Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 30. С. 310–311.].

В ответ на сетования Плеханова о том, что в декабре 1905 года не нужно было браться за оружие, Ленин утверждает: «Напротив, нужно было более решительно, энергично и наступательно браться за оружие, нужно было разъяснять массам невозможность одной только мирной стачки и необходимость бесстрашной и беспощадной вооруженной борьбы… Презрение к смерти должно распространиться в массах и обеспечить победу»[289 - Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 13. С. 371, 376.].

Нельзя сказать, что Ленин сыграл в тех революционных событиях выдающуюся роль. Спасаясь от полицейского преследования, летом 1906 года он перебрался в финскую Куоккалу, а с конца 1907 года – вновь в дальнее зарубежье. Историки подсчитали, что Ленин провел на территории России в 1905 году 45 дней, в 1906 году – примерно 154 дня[290 - Башарова Ю. Ленинский путь // Родина. 2017. № 5. С. 16–20.]. В следующие 10 лет на Родине он не появлялся ни разу.

Революционный период способствовал известному сплочению социал-демократии, большевики и меньшевики выступали совместно в дни Декабрьского вооруженного восстания, большевистская конференция в Таммерсфорсе (декабрь 1905 года) высказалась за слияние партийных центров. Представители большевиков вошли в составы ЦК РСДРП, которые избирались на IV съезде (Стокгольм, апрель 1906 года) и на V съезде (Лондон, апрель-май 1907 года). Произошло объединение, впрочем, довольно формальное, меньшевиков, большевиков, Социал-демократии Польши и Литвы, Латышской социал-демократии и еврейского Бунда. Но и после воссоединения партии Ленин сохранил и фракционные руководящие органы – Большевистский центр (Ленин, Богданов, Красин), газету «Пролетарий», – и идеологическую идентичность.

Идеологически Ленин расходился со своими меньшевистскими коллегами по РСДРП по нескольким основным позициям. Во-первых, он полагал, что рабочий класс самостоятельно может выработать лишь тред-юнионистское сознание, а революционные идеи способна привить ему только интеллигенция в лице революционной партии. Меньшевики исходили из тезиса о классовой самостоятельности пролетариата. Во-вторых, Ленин не видел возможности союза с либерально-демократическими силами в революции. Он отстаивал идею гегемонии рабочего класса и его партии в борьбе одновременно и с самодержавием, и с «либеральной буржуазией» за диктатуру пролетариата. Ленин предостерегал от «конституционных иллюзий» и не считал идеалы демократии самоценными. Меньшевики готовы были к сотрудничеству со всеми оппозиционными режиму силами, в том числе и с кадетами.

В-третьих, Ленин не возражал против революционного насилия. Конечно, он осуждал мелкомасштабный индивидуальный террор эсеров. Но, по его словам, «нисколько не отрицая в принципе насилия и террора, мы требовали подготовки таких форм насилия, которые бы рассчитывали на непосредственное участие массы и обеспечивали бы это участие»[291 - Цит. по: Политическая история: Россия – СССР – Российская Федерация. Т. 1. М., 1996. С. 566.]. Меньшевики же отрицали террор как индивидуальный, так и массовый.

Наконец, Ленин считал необходимым строить партию не как массовую организацию, а как законспирированную и жестко дисциплинированную группу, объединенную верой в вождя и его учение во имя захвата власти через вооруженное восстание. Ленин не приветствовал никакого плюрализма внутри РСДРП(б). Меньшевики, напротив, допускали свободу мнений и возможность различного толкования марксистской теории.

Многим выдающимся современникам, причем и ненавидевшим большевиков, и входившим в их партию, бросалась в глаза почти религиозная природа ленинизма. «Как вероучение фанатическое, оно не терпит ничего рядом с собой, ни с чем ничего не хочет разделить, хочет быть всем и во всем, – замечал Бердяев. – Большевизм и есть социализм, доведенный до религиозного напряжения и до религиозной исключительности»[292 - Бердяев Н. А. Собрание сочинений. Париж, 1990. Т. 4. С. 30.]. Георгий Владимирович Вернадский считал большевиков партией только по названию, тогда как в действительности «она была разновидностью ордена иезуитов – тесным товариществом фанатиков, объединенных общим идеалом и связанных друг с другом строжайшей дисциплиной»[293 - Вернадский Г. Ленин – красный диктатор. М., 1998. С. 298.]. Великий мыслитель XX века Бертран Рассел, посетив Россию в годы гражданской войны, обнаружил: «Искренние коммунисты (а у старых членов партии искренность подтверждена годами преследований) весьма недалеки от пуританских воинов по своей суровой морали и политической решительности»[294 - Рассел Б. Практика и теория большевизма. М., 1991. С. 17.]. Когда Сталин много позже произнесет свою знаменитую фразу о партии как ордене меченосцев, он будет уже далеко не оригинален.

В отличие от меньшевиков Ленин был уверен в продолжении поступательного развития революции, отстаивал тактику бойкота выборов в I Государственную думу, противопоставляя «конституционным иллюзиям» политические стачки и вооруженную борьбу. Из опыта революции Ленин сделал выводы о недостаточной подготовленности, чрезмерно оборонительном характере революционных действий и необходимости в дальнейшем ориентироваться на создание органов революционной власти в лице Советов и крестьянских комитетов, осуществляющих руководство вооруженным восстанием.

На VI партконференции в «Праге» в 1912 году была конституирована РСДРП(б). Ленин писал Горькому: «Наконец удалось – вопреки ликвидаторской сволочи – возродить партию и ее Центральный Комитет»[295 - Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 48. С. 44.]. Ленин был избран членом ЦК, выступил инициаторам издания в России газеты «Правда».

С началом Первой мировой войны Ленин не просто сформулировал лозунг поражения собственного правительства и перерастания империалистической войны в гражданскую, но и стал доказывать, что «возможна победа социализма первоначально в немногих, или даже в одной, отдельно взятой капиталистической стране»[296 - Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 26. С. 354.]. Россия, по его мнению, стояла перед буржуазно-демократической революцией, которая должна выступить детонатором социалистических революций в Европе, которые, в свою очередь, ускорят социалистическую революцию в самой России. Но даже Ленин – при всем его богатейшем воображении – не мог представить скорой реализации своих революционных вожделений. Выступление перед молодыми швейцарскими социалистами в начале января 1917 года он закончил словами: «Мы, старики, может быть, не доживем до решающих битв этой грядущей революции»[297 - Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 30. С. 328.].

Как относиться к Временному правительству, к Совету, к войне? Для Ленина при всей скудости информации, поступавшей в Цюрих, ситуация понятна. 3 марта он пишет в Норвегию Александре Коллонтай: «Неделя кровавых битв рабочих и Милюков + Гучков + Керенский у власти!! По «старому» европейскому шаблону… Ну что ж! Этот «первый этап первой (из порождаемых войной) революций» не будет ни последним, ни только русским. Конечно, мы останемся против защиты отечества, против империалистической бойни, руководимой Шингаревым + Керенским и Ко. Все наши лозунги те же»[298 - Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 49. С. 399.].

На следующий день Ленин приходит выводу о том, что новое правительство, захватившее власть в Петербурге или, вернее, вырвавшее ее из рук победившего в геройской кровавой борьбе пролетариата, состоит из либеральных буржуа и помещиков. «Не только данное правительство, но и демократически-буржуазное республиканское правительство, если бы оно состояло только из Керенского и других народнических и «марксистских» социал-патриотов, не в состоянии избавить народ от империалистической войны и гарантировать мир». Поэтому – никаких блоков или союзов с оборонцами»[299 - Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 31. С. 1, 6.].

Но у Ленина нет связи с Петроградом. Как донести свою позицию до товарищей по партии. Он шлет в Стокгольм 6 марта телеграмму большевикам, отъезжающим в Россию: «Наша тактика: полное недоверие, никакой поддержки новому правительству; Керенского особенно подозреваем; вооружение пролетариата – единственная гарантия; немедленные выборы в Петроградскую думу; никакого сближения с другими партиями»[300 - Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 31. С. 7.]. Но послание когда еще доберется до коллег. Ленин 7 марта садится за первое из «Писем издалека», которая в Петроград должна привезти Коллонтай.

Пока же большевики в столице России продолжали обходиться своим умом. «Вопреки опасениям Ленина Петроградской организации удалось перейти из полуподпольного режима в легальный без особых затруднений – и в состоянии вполне удовлетворительной боеготовности: еще одно свидетельство, что автору «Что делать?» за полтора десятка лет удалось создать политический продукт, способный в сложных условиях мобилизоваться самостоятельно»[301 - Данилкин Л. Ленин. Пантократор солнечных пылинок. М., 2017. С. 491.], – пишет его биограф Лев Данилкин. Лозунги «Никакой поддержки Временному правительству!» и «Вся власть Советам!» прозвучали задолго до того, как идеи Ленина достигли Петрограда. Впрочем, это были не единственные лозунги, и их разделяли далеко не все в партии, которая довольно быстро разделилась на непримиримую оппозицию правительству и сторонников соглашения с ним.

Второго марта 1917 года, писал Николаевский, «Молотов (большевик) и Юренев (близкий к большевикам представитель так называемых социал-демократов межрайонцев) выступали с предложениями взять власть в руки Совета. Но в духе этого предложения… из нескольких сот депутатов голосовало всего 15 человек»[302 - Николаевский Б. Меньшевики в первые дни революции. С. 230–231.]. 3 марта Молотов же сделал от имени Бюро ЦК доклад об отношении к Временному правительству на заседании Петербургского комитета большевиков в чердачном помещении Биржи труда, доказывая, что главное – борьба за создание Временного революционного правительства; Совет должен иметь свободу в выборе способов воздействия на Временное правительство; контроль со стороны Совета над правительством – мера паллиативная и недостаточная. Вспоминает Раскольников: «Тезисы доклада Молотова были отчетливо большевистские. О поддержке Временного правительства, даже «постольку-поскольку», там не было и речи»[303 - Раскольников Ф. Ф. Кронштадт и Питер в 1917 году. С. 14–15.]. Но ПК раскалывался. Резолюцию, предложенную Молотовым от имени ЦК, поддержали Калинин, Шутко и Толмачев. Другие – Авилов, Залежский, Стучка, Шмидт, Михайлов, Федоров, Антипов, Подвойский – склонялись к принятию резолюции в духе решения Исполкома Совета по условной поддержке Временного правительства. В итоге ЦК в городской организации партии «прокатили». В принятой большинством голосов резолюции ПК говорилось, что он «не противодействует власти Временного правительства постольку, поскольку действия его соответствуют интересам пролетариата и широких демократических масс народа»[304 - Первый легальный ПК большевиков в 1917 г. М. – Л., 1927. С. Х.].

На очередном заседании ПК 4 марта Молотов обрушился на Исполком Совета за «тенденцию меньшевиков-ликвидаторов вести частые беседы с Временным правительством и входить с последним в соглашение» за спиной всего Совета, говорил о предательстве Керенского, ставшего министром в буржуазном кабинете, и призывал занять в отношении большинства Совета критическую и наступательную позицию»[305 - Там же. С. 14–15.]. Но вопрос о тактике остался открытым: его предложили доработать Владимиру Николаевичу Залежскому, стороннику соглашения с правительством. Более того, к концу заседания, на которое пришли представители левых меньшевиков с предложением объединяться, их идею приняли. То есть горком, отвергнув мнение ЦК и вопреки ему, начал братание с меньшевиками.

Бюро ЦК 5 марта принимает новую резолюцию об отношении к Временному правительству: «Находя, что Временное правительство, составленное из представителей монархической крупной буржуазии и крупного землевладения, является по существу контрреволюционным, ЦК не может поддерживать это правительство и ставит задачей борьбу за создание Временного революционного правительства, которое осуществит передачу помещичьих и других земель народу, проведение программы минимума и через созыв Учредительного собрания Демократическую Республику»[306 - Протоколы и резолюции Бюро ЦК РСДРП(б) (март 1917 г.) // Вопросы истории КПСС. 1962. № 3. С. 137.]. ПК в тот же день, «заслушав доклад представителя Бюро ЦК и прения в связи с таковыми», оставил в силе свою резолюцию от 3 марта: «постольку-поскольку»[307 - Первый легальный ПК большевиков в 1917 г. С. 18–19.]. Бюро ЦК и Петербургский комитет большевиков вошли в клинч.

Решения Петербургского комитета партии делали весьма двусмысленным положение большевистских представителей в Петроградском Совете. Молотов испытал это на себе в полной мере, когда 4 марта в очередной раз попытался разубедить Исполком Совета в целесообразности поддержки Временного правительства. Суханов пишет зло: «Хорошо помню выступление большевика Молотова. Этот официальный представитель партии только теперь спохватился и только тут впервые заговорил о необходимости прихода всей политической власти в руки демократии… Однако оказалось, что Молотов говорил не только как «потусторонний», «безответственный» критик, который может критиковать, сам ничего не делая и ничего реального не предлагая; Молотов, кроме того, как оказалось, вовсе не выражал мнения своей партии, по крайней мере ее наличных руководящих сфер»[308 - Суханов Н. Записки о революции. Кн. 2. Берлин-Пб. – М., 1922. С. 89–90.].

Непримиримым оппозиционерам удалось поначалу взять под контроль Центральный орган – газету «Правда». «Еще в начале марта Мария Ильинична с Ольминским, Шляпниковым, Бонч-Бруевичем и Молотовым сняли на Мойке, 32, прямо рядом с Невским, две комнаты»[309 - Данилкин Л. Ленин. С. 491.]. Помещение принадлежало «Сельскому вестнику». Там была типография с новейшими ротационными машинами, помещения для редакции и склад. Первый номер «Правды» вышел в воскресный день 5 марта сразу 100-тысячным тиражом и бесплатно распространялся через заводские комитеты. В нем были опубликованы Манифест Бюро ЦК от 27 февраля, резолюция ЦК об отношении к Временному правительству и передовица «Старый порядок пал». В последней говорилось, что «черные силы притаились, но не изменилась их скрытая сущность, и есть уже, еще робкие, попытки черносотенной агитации. Скрылся и не арестован отрекшийся царь, пытающийся организовать контрреволюцию. Черные силы поджидают только благоприятных условий для их проявления. Задача революционного пролетариата и армии – этого не допустить»[310 - Правда. 1917. 5 марта. № 1.]. Как? Путем создания Временного революционного правительства. Второй номер, который был уже платным и сразу дал крупную сумму для пополнения оборотных средств, вышел 7 марта. В нем была помещена статья «Социал-демократия и война», где подтверждалась незыблемость пораженческой ориентации большевиков.

ЦК быстро налаживал и свои региональные издания. Раскольников отбыл издавать газету в Кронштадт, Михаил Степанович Ольминский – в Москву, где уже 7 марта вышла большевистская газета «Социал-демократ». Отправляя лучшие «перья» в другие города, «Правда» сталкивалась с острейшим дефицитом собственных литературных кадров. Руководители редакции сидели на телефонах, обзванивая потенциальных авторов. Предложение о сотрудничестве получил и Максим Горький. Его ответ был весьма обескураживающим: «Он считал, что наша газета «Правда» своей постановкой вопросов о Временном правительстве и войне помогает врагам революции. Это был один из первых и далеко не последних ответов, которые мы получали тогда от «бывших» наших друзей…»[311 - Шляпников А. Семнадцатый год. Кн. 2. С. 116.] – писал Шляпников.

Антиправительственная и антивоенная позиция «Правды» звучала явным диссонансом в общем хоре столичной прессы. По мнению Суханова, «Правда», выражавшая точку зрения большевиков, была в то время сумбурным органом очень сомнительных политиков и писателей. Ее неистовые статьи, ее игра на разнуздывании инстинктов не имели ни определенных объектов, ни ясных целей. Никакой вообще «линии» не было, а была только погромная фраза!»[312 - Суханов Н. Записки о революции. Кн. 2. С. 242.] Большим подспорьем для оппонентов большевиков стал вскрывшийся после обнародования списков агентов охранного отделения факт сотрудничества со спецслужбами бывшего редактора «Правды» Мирона Ефимовича Черномазова. Правдистам теперь приходилось отбиваться и от обвинений в изначальной «провокаторской» природе газеты. Серьезные проблемы возникали с распространением газеты, в адрес редакции стали поступать угрозы разгрома. ЦК пришлось озаботиться организацией вооруженной охраны помещения на Мойке. Но Шляпников не унывал: «Вражда буржуазии доказывала нам правильность взятого нами направления, а бешеная травля и клевета на нас показывали, что острие нашей политики попало в самое чувствительное место буржуазных интересов»[313 - Шляпников А. Семнадцатый год. Кн. 2. С. 171.].

Ежедневно заседало Бюро ЦК, которое в первые послереволюционные дни быстро росло количественно, пополняемое представителями ПК и начинавшими возвращаться в Петроград коллегами. На заседании Бюро ЦК 9 марта была принята резолюция об отношении к войне: «Войти в сношение с пролетариатом и революционной демократией воюющих стран для немедленного прекращения навязанной народам преступной войны; осуществить братание солдат воюющих народов в траншеях; провести выборы ротных, батальонных и других комитетов и начальства… поддержать революционное движение народов против господствующих классов и их правительств во всех странах»[314 - Протоколы и резолюции Бюро ЦК РСДРП(б) (март 1917 г.). С. 142.]. Резолюция была отвергнута в ходе начавшегося в тот же день обсуждения вопроса о войне в Исполкоме Совета, который встал на позицию «права революции на самооборону».

Противоречия по вопросу о войне возникли даже в большевистской фракции Совета, которая впервые была конституирована на собрании 9 марта. Присутствовало всего человек сорок, и это при том, что в Совете уже насчитывалось более полутора тысяч депутатов. Правые большевики во главе с Борисом Васильевичем Авиловым выступили с резкой критикой Бюро ЦК, доказывая, что Временное правительство в силу своего происхождения революционно, а немедленное прекращение войны при условии сохранения у власти в Германии империалистического правительства является недопустимым. Но все же «большинство фракции одобрило резолюцию Бюро ЦК. Даже представители Петербургского комитета не поддержали критиков справа»[315 - Шляпников А. Семнадцатый год. Кн. 2. С. 176.].

Левым удавалось удерживать лидирующие позиции в спорах с более умеренными коллегами по партии только до 12 марта. В этот день в Петроград из Красноярска прибыл курьерский поезд, который доставил большую группу политических ссыльных из Сибири. В их числе были три видных руководителя большевистской партии – член настоящего (а не Русского Бюро) ЦК Иосиф Виссарионович Сталин, член старой редакции «Правды» Лев Борисович Каменев и депутат Думы Матвей Константинович Муранов.

Сталин (Джугашвили) после окончания с отличием Горийского духовного училища и изгнания за революционную деятельность из Тифлисской духовной семинарии стал активным партийным деятелем, членом Кавказского союзного комитета. Ленин впервые обратил на него внимание в 1904 году, когда в ответ на письма Сталина назвал его «пламенным колхидцем». Он присутствовал на Таммерфорсской конференции РСДРП в 1905-м и на Стокгольмском съезде в 1906 году. Несмотря на некоторые проявившиеся у него тогда разногласия с Лениным (в частности, по аграрному вопросу), тот увидел в Сталине энергичного и острого на язык сторонника, обладавшего рядом несомненных достоинств. Во-первых, едва ли не все руководство социал-демократов в Грузии стояло на меньшевистских позициях, и Сталин оставался там наиболее видным пропагандистом большевизма. Во-вторых, Ленин испытывал острую нехватку партийцев, которые готовы были продолжать подпольную революционную работу в самой России. Сталин был одним из немногих.

Его дооктябрьская биография умещалась между семью арестами и пятью побегами из тюрем и ссылок. «Все, знавшие тогда Сталина, отмечали его редкую способность к самообладанию, выдержке и невозмутимости, – писал его биограф Дмитрий Волкогонов. – Он мог спать среди шума, хладнокровно воспринять приговор, стойко переносить жандармские порядки на этапе… Дефицита воли у этого человека никогда не было»[316 - Волкогонов Д. Триумф и трагедия: Политический портрет И. В. Сталина. Кн. I. Ч. 1. М., 1989. С. 41–42, 62.]. Жизнь революционера выработала у Сталина расчетливость, осторожность, холодную рассудительность, жестокость, невозмутимость, самодисциплину, смелость, обостренное чувство опасности, позволявшее выжить и уцелеть. Он не принадлежал – до времени – к числу великих большевистских теоретиков и трибунов, но был одним из лучших партийных практиков. При этом Сталин неизменно отстаивал ортодоксальную ленинскую линию. В 1912 году, бежав из очередной ссылки в Сольвычегодске, Сталин объявился в Петербурге, где организовал издание ежедневной газеты «Правда». Но вскоре его арестовали и отправили в Туруханский край, где он и встретил революцию.

Лев Борисович Каменев (Розенфельд), несмотря на довольно молодой возраст – 34 года, – уже имел репутацию крупнейшего теоретика партии. Родился в Москве, отец его был железнодорожным инженером. Окончил Каменев гимназию в Тифлисе, поступил на юридический факультет Московского университета, который из-за революционной деятельности не закончил. В 1902 году он уехал в Париж, где примкнул к искровцам и познакомился с Лениным. Его революционная деятельность разворачивалась в Тифлисе, Петербурге, Женеве, а также в ленинской партшколе в Лонжюмо, где был одним из ведущих лекторов. Ленин направил Каменева в российскую столицу в 1914 году для руководства «Правдой» и большевистской фракцией в IV Думе. Его арестовали вместе с фракцией, но в отличие от ее членов на суде Каменев заявил о несогласии с лозунгом Ленина о поражении собственного правительства в войне.

«Каменев – …среднего роста, сухощавый, но крепко скроенный, с медленными движениями, холодный, сдержанный, взвешивающий свои слова, с резкими чертами бритого лица, с холодными, умными серыми глазами»[317 - Октябрьская революция. Мемуары. М., 1999. С. 296.]. Таланты Каменева – основательного, глубокого – ни у кого не вызывали сомнения. Но он вряд ли был рожден для революций. На отсутствие у него лидерских качеств обращал внимание Анатолий Васильевич Луначарский: «В той железной среде, в которой приходилось развертываться политическому дарованию Каменева, он считался сравнительно мягким человеком, поскольку дело идет о его замечательной душевной доброте. Упрек этот превращается скорее в похвалу, но, быть может, верно и то, что сравнительно с такими людьми, как Ленин или Троцкий, Свердлов и им подобные, Каменев казался слишком интеллигентом, испытывал на себе различные влияния, колебался»[318 - Луначарский А., Радек К., Троцкий Л… Силуэты: политические портреты. М., 1991. С. 300.].

По мнению Троцкого, Каменев, который «лучше многих других большевиков схватывал общие идеи Ленина, но только для того, чтобы на практике давать им как можно более мирное истолкование», и Сталин, склонный «отстаивать усвоенные им практические выводы без всякого смягчения, сочетая настойчивость с грубостью», не случайно составили тогда одну команду[319 - Троцкий Л. Д. К истории русской революции. М., 1990. С. 314–315.]. Теоретический багаж и публицистический талант одного дополнялся железной волей и решительностью другого. А избранный в свое время в Госдуму от рабочей курии в Харькове Муранов, фотография которого в компании других депутатов-большевиков в арестантской одежде украшала комнату каждого уважавшего себя революционера, придавал новому руководящему трио партии не достававший пролетарский лоск.

От легендарных старших товарищей питерский актив большевиков ожидал мудрых руководящих указаний. Вскоре выяснили: в Петроград приехали последовательные примиренцы, противники всей предыдущей политики Бюро ЦК. Каменев исходил из мысли о «длительном, охватывающем многие годы, промежуточном периоде, который должен будет отделять происходившую в России буржуазно-демократическую революцию от последующей социалистической»[320 - Такер Р. Сталин: Путь к власти 1879–1929. История и личность. М., 1990. С. 156.]. Об этом же говорили тогда и меньшевики.

Первая встреча вновь приехавших руководителей большевиков с питерскими коллегами, судя по всему, прошла в обстановке откровенной склоки. «Все прибывшие товарищи были настроены критически и отрицательно к нашей работе, к позиции, занятой Бюро ЦК и даже Петербургским комитетом, – сокрушался Шляпников. – …Сами прибывшие повели себя так, что вызвали возмущение значительной доли работников своим нежеланием считаться со сложившейся до их приезда руководящей организацией… Особенно много нападок было на нашу газету «Правда»[321 - Шляпников А. Семнадцатый год. Кн. 2. С. 179–180.].

Схватка продолжилась на заседании Бюро ЦК, где первым вопросом рассматривалось расширение его состава в связи с желанием вновь прибывших в него войти. Муранов был приглашен единогласно. Что же касается Сталина, то в протоколе заседания записано: «Относительно Сталина было доложено, что он состоял агентом ЦК в 1912 г. и потому являлся бы желательным в составе Бюро ЦК, но ввиду некоторых личных черт, присущих ему, Бюро ЦК высказалось в том смысле, чтобы пригласить его с совещательным голосом»[322 - Протоколы и резолюции Бюро ЦК РСДРП(б) (март 1917 г.) С. 143.]. А Каменева вообще прокатили на основании его трусливого поведения на судебном процессе 1914 года и общего отрицательного отношения к нему в партии. Каменеву было предложено стать анонимным сотрудником «Правды».

В конце заседания решили, что в связи с разрастанием состава Бюро ЦК нужно избрать его президиум в составе пяти человек. В результате тайного волеизъявления в президиуме оказались Муранов, Молотов, Стасова, Ольминский, Шляпников, кандидатом остался Залуцкий.