Темнее ночь перед рассветом

– Терпению моему нет предела! – Квашнин развернулся в коридор и возвратился назад, неся на плечах запутавшегося в тряпье и собственных одеждах неизвестного; не церемонясь, он сбросил его под ноги Ковшову:

– Поймал на месте преступления.

Данила попытался рассмотреть лицо незнакомца.

– Не обращай внимания, что притих, он жив, скотина, больше притворяется, – пнул того ногой Квашнин. – Брыкаться в пути вздумал, ну я его хлопнул слегка по одному месту, чтобы не шумел.

– Зачем ко мне? – недоумевал Данила. – Почему не в дежурную часть?

– За кого бы там меня приняли в таком виде?!

– Не обознались бы.

– Времени у нас в обрез, а там разборки бы затеяли… сегодня в управе дежурит майор Катушкин. Станет звонить генералу, разбулгачит всех, одним словом… – поморщился полковник. – А заявись я с этим утопленником в любой райотдел, меня потом анекдотами замучают.

– А ты у нас такой стеснительный, – хмыкнул Данила.

– У этого гада в руках портфель какой-то.

– Раскрой.

Квашнин занялся портфелем, развернул находившийся в нём свёрток и, к удивлению обоих, выложил на стол револьвер странной фигурации.

– Ты не фокусник?.. – опустился на стул Данила. – Сознайся, знал заранее?

– Сроду не видел.

Ковшов осторожно указательными пальцами обеих рук поднёс оружие к глазам. Долго рассматривал и наконец произнёс неуверенно:

– Пушечка-то, кажись, не наша. Очень старого образца револьвер, если не коллекционный.

Незнакомец на полу застонал.

– Жив, бандюга, я же говорил… – пнул его ещё раз Квашнин.

– Перестань, это ж не футбольный мяч. Врача не вызвать?

– Обойдётся.

– Откуда же ты приволок это криминальное чудо? – начал злиться Ковшов. – Объясни толком. Явится на шум Очаровашка, что я объясню? А если придёт Соломин? Ведь я его приглашал сегодня… Опасаться мне его нечего, но как объяснить?

– Соломина не жди. У них генерал совещание закатил такое, что к утру конца не будет.

– Всё-то тебе известно… И на завтра в КГБ совещание большое, меня пригласили.

– Лучше послушай, как я эту сволочь заарканил.

– Что с тобой делать?.. Рассказывай.

– Понимаешь, Данила, – начал Квашнин, – после того, как они Сергея в том скверике завалили и в озерцо сбросили, меня словно кольнуло что-то – придут ещё раз. Зашкалило на этом, и всё! Засел в укромном месте и караулю. Дня не пожалел. И точно. Гляжу, к вечеру прибегает этот тип. Ветрище налетел, гроза вот-вот разверзнется, а он при зонтике и портфеле, под интеллигента, значит, закосил. Натягивает перчатки и начинает по дну, где Сергея нашли, шарить. Ну я дрожу весь, а сдерживаюсь, дожидаюсь, пусть найдёт то, что ищет. Тогда с поличным я его и возьму…

Незнакомец зашевелился на полу уже вполне осмысленно, попытался приподняться на руках, но они подкосились.

– Оживает наш мокрушник! – зло посмотрел на него Квашнин. – А ты беспокоился насчёт его здоровья.

– Не отвлекайся.

– Чуть не заорал он, когда свёрток со дна выгреб, тут я его и прихлопнул с вещественным доказательством. – Полковник схватил револьвер, ловко покрутил на пальце.

– Осторожней с неизвестным оружием, ковбой, – отобрал у него револьвер Данила. – Предохранителя не видать. Бабахнет, греха не оберёшься.

Он поднёс револьвер ближе к глазам:

– Гравировка какая-то имеется. Пушка эта французского производства, и, похоже, в барабане остался один патрон.

– Вот чёрт! Иностранных киллеров нам не хватало! – выругался Квашнин. – Мороки с ними! – В сердцах он пнул незнакомца в очередной раз.

– Хватит!

– Да я его легонько, чтобы не задремал в тепле.

– Твоим «легонько» быка свалить можно, – послышался с пола знакомый голос.

Приятели уставились друг на друга.

– Илья! Разрази мою душу! – заорал Квашнин и бросился на пол поднимать того, кто уже с большим трудом походил на профессора судебной медицины Илью Артуровича Дынина.

Сюрпризы продолжаются

Квашнин, побледневший и, что называется, сражённый наповал, пришёл в себя лишь через несколько минут, когда Данила перенёс Илью в ванную, раздел и пустил тёплую воду. Переполох поднял на ноги всё семейство Ковшова. Прибежала Очаровашка, за ней притопала Татьянка, и все закружились вокруг пострадавшего, однако пристыженный полковник, искупая вину, вытолкал женскую половину и сам принялся растирать Дынина мочалкой. Профессор млел и ругал Петра Ивановича, но, когда по лбу недавнего мучителя заструились капельки пота, его душа тоже оттаяла, он смирился и начал выбирать выражения поприличнее.

Очаровашка накрыла стол для чаепития и, смерив Данилу взглядом, не обещавшим ничего доброго, отправилась с дочкой досыпать, а тот, подмигнув приятелям, приоткрыл дверцу шкафа и выставил бутылку коньяка, объявив:

– За спасение тела и души пострадавшего раба Божьего Ильи ибн Артуровича!

Все трое обнялись и выпили стоя.

– Вот уж действительно балбес! Как я мог тебя принять за убийцу? – ощупывая и похлопывая приятеля, не успокаивался Квашнин. – Рассказывай, что тебя привело к озеру?

– Братцы, налейте ещё сто граммов, – взмолился Дынин. – Медики – народ особый, мозг не созрел для ясности мысли.

Выпили ещё по одной, и профессор, пожевав кусочек лимона, расслабился, откинувшись на спинку кресла:

– Ну что сказать, друзья мои. – Он закрыл глаза от удовольствия. – Начну, пожалуй, с того предмета, что я обнаружил в воде.

– Вот! – сунул ему диковинный револьвер Квашнин.

– Собственно, на поиски оружия я туда и отправился, – повертел в руках револьвер Дынин. – Три пули, обнаруженные мною в теле Фугасова, оказались идентичными, и теперь я убеждаюсь, что они вполне могли быть выпущены из этого иностранного револьвера.