Особо опасная статья

Особо опасная статья
Вячеслав Юрьевич Денисов

Важняк
Старший следователь по особо важным делам Генеральной прокуратуры Кряжин почти всегда расследует действительно очень важные дела. Неизвестные похитили сына у богатейшего человека России, угольного магната Кайнакова. Противник Кряжина – умный преступник. Он придумал многоходовую комбинацию, отделился от низовых исполнителей двумя рядами посредников, с математической точностью предсказал поведение всех фигурантов, вплоть до представителя России в Международном суде. Приз – двенадцать миллионов долларов. Ради такой суммы можно пойти на многое. Впрочем, на всякого мудреца довольно простоты. Кряжин это хорошо понимает. Он убежден в том, что рано или поздно найдет заложника и арестует главного похитителя. В конце концов, он «важняк» из Генпрокуратуры, а не сержант патрульно-постовой службы.

Вячеслав Денисов

Особо опасная статья

Герои, персонажи и события в романе вымышлены. Совпадения с реальными лицами случайны.

Пролог

Специализированная школа французского языка располагалась на улице Печатников. Массивное здание с крышей, напоминающей сползающую лаву, точеные колонны перед входом и львы с шарами в позах отдыхающих футболистов. Здесь все по-французски: география, литература, команды преподавателя на уроке физкультуры, и даже приблудившийся кот Марсик, сбежавший из сумасшедшей квартиры соседнего дома, где проживали завершенные алкоголики Чуевы, имел кличку Жюль. Впрочем, ему было совершенно безразлично, как его называют, когда кухарка выносила ему в коридор школьной столовой недоеденный учеником рамштекс.

– Джуль! – кричала она, держа на обрывке газетного листа, словно эклер, надкусанную котлету. – Джуль, чтоб тебя!.. Джулька, иди сюда!

Зачем так пронзительно голосить, пардон муа? Здесь мы, сзади…

В таких школах не учатся дети по территориальной принадлежности учебного заведения. Впрочем, почему бы и нет? Если есть четыре тысячи долларов в учебную четверть, примут хоть Чуева-младшего с олигофреническими проблемами. Но у Чуевых нет и сотой части этой суммы. Здесь учатся дети сотрудников французского посольства и наследники тех, кого принято в новой России называть людьми достатка, роскоши и свободы. В коридорах этой школы не увидеть драных колготок или ставших короткими за лето в деревне брюк. Ученики в период школьных каникул отдыхают не в деревне, а в Бургундии, Шампани или Провансе. По обмену. В условиях полной конфиденциальности и безопасности. Отроков и девиц от шести до семнадцати к трехэтажному строению в стиле ампир на улице Печатников привозят большие дяди с шеями толщиной с двадцатилетний кедр, в строгих костюмах, темных очках и с непременно выпирающими из-под невероятных размеров одежд кобурами пистолетов.

Это «бодигарды» – телохранители, если по-русски. Любой из них в момент, который они сочтут опасным, вправе напрячь шею и разорвать пополам всякого, кто приблизится к охраняемому ребенку. А ошибся он или оказался прав, это пусть папа разбирается, который платит за безопасность отпрыска. Пятьдесят долларов в час – средняя цена такой услуги, независимо от того, нужно будет кого-то рвать или нет.

Преподавательский состав собирали по всей России и зарубежью (если верить директору, уверяющему в этом всех, кто в начале учебного года в его приемной в сомнении теребит барсетки). Практически все учителя в школе на Печатниках являлись победителями конкурсов «Учитель года» либо были изъяты при помощи директорских чар из таких учебных заведений, как МГУ, Оксфорд и Йелль. Это очень трудная задача даже при условиях безграничного финансирования извне. Не потому, что из Йелля тяжело переманить в российскую школу преподавательский состав (это и без того ясно), а потому, что обязательным условием принятия на работу учителя должно быть отличное знание французского языка. Не на французском в школе на Печатниках позволено разговаривать лишь уборщице – тете Дусе и поварам. Но последние всегда в закрытом помещении, а потому испохабить французскую речь русским слогом не могут. С тети Дуси вообще спрос мал. Та засыпает в момент звонка на урок и просыпается за десять секунд до его включения. При этом все не понимают, когда она успевает содержать коридоры в идеальной чистоте.

Машины у подъезда, привозящие и увозящие детей, соответствуют статусу учреждения. А потому, когда рядом с «Понтиаком» и «Альфа-ромео», отсвечивающими лаком, причалил «ВАЗ-2102» оранжевого цвета, он стал мгновенно напоминать плевок туберкулезника на полу в операционной. Из машины с тонированными еще в годы расцвета кооперативной торговли стеклами никто не появлялся, и водители расположенных неподалеку иномарок сразу потеряли к ней свой нездоровый интерес. Вполне возможно, это приехал завхоз. Или сантехники, что наиболее вероятно: четверть часа назад один из легкообучаемых выкрал на уроке химии литий и бросил его в унитаз. После взрыва все телохранители не могли успокоиться добрых десять минут.

Между тем в дикого цвета «Жигулях» шло короткое совещание.

– Ты все запомнил? – спрашивал тот, что был за рулем. Он не отличался от стоящих на улицах охранников ни габаритами, ни стильностью строгого костюма. Тяжелый, но рассудительный взгляд из-под неподвижных бровей, спокойные движения.

– Все, – отвечал его спутник. Он тоже был велик размерами, принципиален в подборе одежды, но было в его поведении нечто, что сразу наталкивало на мысль о его статусе подчиненного. – Заходим, называемся представителями одного из богатых пап и спрашиваем, как найти директора. Нам показывают, но мы идем не к нему, а на второй этаж, где находится кабинет француженки. Забираем Колю и уходим. Машину бросаем на выезде из города, пересаживаемся в свою, и все. Что тут запоминать?

Старший щелкнул зажигалкой, из чего стало ясно, что время покурить есть – запомнил его спутник еще не все.

– В кабинете француженка не одна, – сказал он и бросил на спутника недоверчивый взгляд. – С ней телохранитель, которого она привезла из Франции. Он же ее переводчик. Она по-русски ни слова. Тебе это что-нибудь говорит?

Спутник поморгал глазами.

– Я так и думал. Объясняю в третий раз. Когда ее охранник поймет, в чем дело, он достанет пистолет и сделает из нас дуршлаг. Точнее, два дуршлага. А потому его нужно нейтрализовать, но сделать это так, Феликс… Дорогой мой Феликс! Нужно так это сделать, чтобы он был в состоянии переводить!

– Да понял я, понял…

– Ствол с тобой?

– Естественно, – возмутился Феликс. – Я не дурак на такие делюги без железа ходить.

Человек за рулем с явной антипатией пожевал фильтр:

– Нет, ты самый настоящий дурак. Ты законченный дурак, потому что тебе уже три раза было сказано оставить ствол дома. На входе в школу стоит «рамка», как в аэропорту, и тебе выломают мослы за спину раньше, чем ты что-то объяснишь. А пропуска у тебя, как у остальных, нет. Ведь нет?

Феликс нехотя вытянул из-за пояса массивную «беретту» и стал искать место в обшарпанной «двойке», куда бы его спрятать. Не найдя, поместил в ящик для вещей.

Старший открыл дверь, которая распахнулась с криком вступившей в интимные отношения кошки, и стал выбираться из-за руля. Но неожиданно развернулся, рухнул обратно и за рукав втянул в салон помощника.

– Знаешь, меня терзают кое-какие сомнения… Ты сказал, что знаешь французский язык. Рассей мои подозрения.

– А что? – пожал плечами Феликс. – Мсье, пардон, он, де, труа, жур… Я эту муру пять лет в школе зубрил.

Старший прищурился и сделал это так зло, что помощник чуть струхнул и спросил:

– Что?

– Ты учил французский в школе, которую закончил восемнадцать лет назад?.. То есть, ты не знаешь французский? – подумав о чем-то, он решил не портить дело с самого начала. – Если откроешь в школе рот, я сверну тебе голову прямо перед кабинетом завуча.

Когда он с улицы с размаху захлопнул дверцу, с лобового стекла на панель упало зеркало заднего вида. Ему все равно пора было падать; провисеть двадцать два года – не шутка.

Охранник на входе, которому не посчастливилось видеть средства передвижения господ, оценил их костюмы в тысячу долларов каждый и подобрел лицом.

– Я вас слушаю, – он поправил пояс с набором различных стрелятельно-щипательно-колотящих приладов. Так, на всякий случай.

– Мы представляем Егорычева Степана Арнольдовича, если вы понимаете, о ком я говорю. Уполномочены провести беседу с директором по вопросу об устройстве сына господина Егорычева в данное учебное заведение.

Таких гостей из школы на Печатниках гнать не принято.

– Да, конечно, – согласился охранник. – Подниметесь на третий этаж, кабинет директора налево.

– Благодарю, – сказал старший и шагнул в рамку.

За ним последовал Феликс. На середине пути он догнал своего спутника и, не двигая губами, тихо спросил:

– А кто такой Егорычев?

Старший поморщился и по-боксерски тряхнул подбородком. Ответа Феликс так и не дождался.

Дойдя до лестницы, они перешли коридор и взошли на лестницу с другой стороны. Третий этаж их не интересовал, старший точно знал, какую дверь искать. Уверенным шагом приблизившись к дубовой створке с цифрой «14», он уже почти положил ладонь на ручку, как вдруг остановился.

– Что? – взглядом спросил Феликс.

Старший на мгновение поднял вверх указательный палец и приблизил ухо к щели. «Урок, что ли?» – удивился он, проверив себя по часам. Но часы упрямо показывали, что сейчас идет большая перемена.

Видя на лице спутника сомнение и интерес, прильнул к двери и Феликс.

«Mon cher, vous maves promis…»[1 - Мой друг, ты мне обещал… (фр.)]

– Что она говорит? – оживился Феликс.

– Ты же говорил, что учил? – со свирепой насмешкой пробормотал старший и снова прислушался к звукам за дверью.