Последняя охота Петра Андреича

Последняя охота Петра Андреича
Вячеслав Борисович Репин

«Последняя охота Петра Андреича» – известная повесть В.Б. Репина, вышедшая в годы перестройки («Другие берега», Москва, 1993).

Предлагаемая читателю трагическая фабула написана в традициях русской классической литературы и повествует об охоте, о превратностях русской жизни, о судьбе военного человека, оказавшегося зажатым в тиски между служебным долгом и своей совестью.

…Высокопоставленный офицер генштаба отправляется с проверкой в один из южных гарнизонов России. Местные гражданские власти оповещены о том, что гость города – страстный охотник, и к приезду московского генерала пытаются организовать для него памятную охоту. Никто не догадывается об истинных причинах визита военачальника в родные места. В Москву генерал С. так и не возвращается…

Автор отдает дань теме охоты, традициям русской классической литературы, местам своего детства, своей привязанности к российской провинции и к живущим в глубинке простым людям.

Вячеслав Репин

Последняя охота Петра Андреича

* * *

Утро выдалось непогодистое. Низкая облачность, ожидаемая на ближайшие дни, затянула московский регион еще с вечера. Грозовой фронт держался ниже обычных показателей, на ближайшие часы прояснений не обещали, ожидались сильные осадки, грозы с градом, со шквалами и резкое похолодание.

Такие метеосводки с четырех утра получал штабной дежурный. Часть этих сведений приходилось отсеивать. Другие передавались дальше. Распоряжений о возобновлении штатного режима полетов так и не поступало…

Городские окраины застилал туман. Ночной мрак оставалась непроглядным, рассвет даже не чувствовался. В рваном грузном месиве осенней ночи что-то шевелилось и переворачивалось с боку на бок, словно большое, по неосторожности разбуженное животное. Насыщенный осенней прелостью воздух обжигал свежестью и еще чем-то острым и неприятным…

Несмотря на приостановку полетов, оживление перед летным полем царило обыденное задолго до рассвета. В начале седьмого диспетчер дал согласие на прием транспортного борта, запросившего разрешение на посадку вне графика. Приземлившийся армейский «туполев» вывернул с посадочной полосы, вплыл в зону освещенных стоянок и еще не успел вырулить на отведенный ему квадрат бетона, как из бокового входа в служебные корпуса высыпала группа солдат.

Подтянув хвосты и сгруппировавшись, рота обогнула газоны. На плаце перед ангарами офицер разбил подразделение надвое. Два взвода направились вместе с ним в сторону прибывшего транспортировщика. Остальные двинули врассыпную к открытому ангару на помощь уже задействованному там отделению.

Дежурное отделение подняли на ноги среди ночи для подготовки срочного рейса, который планировали отправлять, судя по всему, в любую погоду. Погрузка здесь не прекращалась. Без шапок, гимнастерки нараспашку, солдаты работали без перекуров, выглядели изнуренными. Но даже в этом ритме, видимо, не успевали уложить в заданное время.

Мертвая, но уютная темнота, в желтом свете фонарей казавшаяся всё же обжитой и наполненной каким-то невидимым присутствием, раздалась с рассветом холодной синевой, а затем мутная, промозглая серость смяла под себя только что проступившие очертания зданий и земляных насыпей. Понемногу становились различимы и многочисленные пристройки всего военного аэропорта, лохмотьями маскировки завешанная техника. Обширное летное хозяйство, чем дальше, тем, казалось, всё больше уплотняется, и вдали, где-то уже в стороне от безжизненных взлетных полос, превращалось в сплошное нагромождение.

Голое бетонное пространство, лоснящееся, как от масла и обрывающееся в туман, оживало с каждой минутой. Перед выстроенными в ряд крупнофюзеляжными самолетами появился топливозаправщик. Техперсонал засуетился со шлангами. Грузовой электрокар, сопровождаемый вереницей прицепов, в который раз проделывал один и тот же маршрут, издавая жужжание и не переставая подскакивать, как радиоуправляема игрушка. Прицепы вновь и вновь подгоняли к дальнему самолету, прибывшему ночью с Аравийского полуострова. Из трюма «Ил-76» будто из прорвы выкатывали контейнеры, горы ящиков и даже тележки с обыкновенными чемоданами.

Суета вокруг стоявшего в стороне пассажирского «Яка» наоборот приутихла. Приготовления к вылету закончились, диспетчер дал добро на вылет. В ожидании своих пассажиров и последних распоряжений самолет запустил турбины. Один из пилотов вышел на невысокий трап, передергивался от холода, торопливо курил и наблюдал за караульными возле диспетчерской.

С автоматами, в шинелях, но без шапок, в ожидании разводного двое солдатиков забавлялись с овчаркой, пытались натравить собаку на стаю ворон. Овчарка порывалась. Но то один, то другой хватал ее за хвост. Большая лохматая собака не понимала, что от нее хотят, и вскакивала на дыбы, с ловкостью двуногого бросаясь лапами на грудь солдатикам.

Вдали наконец забрезжил свет автомобильных фар. На дальней развилке со шлагбаумом, где дорога раздавалась надвое и выводила к зданиям и к летному полю, в просветах размытой туманом березовой рощи замелькали фары быстро движущихся машин.

Не сбавляя скорости, черная «ауди» и «волга» вырулили на бетонную гладь, подвернули к трапу дожидавшегося «Якушина» и дали по тормозам.

Из первой машины выскочил молодой, сухопарый прапорщик. За ним, распахнув все дверцы одновременно, высадилось еще двое офицеров, тоже в полевой форме. Невысокий, спортивного сложения полковник в кителе держал шинель в руках. Его долговязый и непроспавшийся напарник с майорскими погонами предпочел одеться в верхнее. Из второй машины вышел генерал, высокий, статный, не первой молодости, но из тех, кому трудно бывает дать точный возраст. Свою фуражку и шинель генерал сунул в руки прапорщику и на миг задержался перед машиной, зачем-то осматриваясь по сторонам.

Пилот на трапе спустился на ступеньку ниже, поймал на себе взгляд генерала, встал навытяжку и козырнул.

Генерал ответил сухим кивком и продолжал озирать аэродром, рядом стоящие самолеты и усердствующих у подтрапников грузового «илюшина» солдат, которые выгружали из трюмов что-то мелкое, тяжелое.

Солдатики, как по команде, удвоили усилия. Ящики передавались из рук в руки с лихорадочным рвением. В безмолвном старании солдат угадывалось что-то показное, а вместе с тем умение работать слажено, о чем они и сами, по-видимому, не догадывались.

Генерал вопросительно уставился на пилота, которого видел впервые.

– Шаповалов?

– Так точно, товарищ генерал!

– Почему с вечера не проинформировали? Что за неразбериха с метеосводками?

– Задержка отменена, товарищ генерал! Всё в порядке, можем лететь, – выдал пилот.

Но это и так уже всем было известно. Повернувшись к офицерам, генерал подстегнул их:

– Тогда, давайте, без канители…

Пилот, словно оправдываясь, добавил:

– Еще с час назад стеной висело. На всю область. В этот период – обычное дело. Нам только взлететь, а там чисто, солнечно…

Прапорщик передал вещи генерала пилоту в руки и вернулся к «ауди», в которой тот приехал. С заднего сиденья машины младший офицер извлек два одинаковых кожаных портфеля. Молоденький водитель передал ему длинный, пухлый чехол защитного цвета. Подхватив вещи в охапку, прапорщик понес багаж в самолет.

Водитель «волги», квадратного сложения бритоголовый ефрейтор, выдал по портфелю полковнику и майору, после чего достал из багажника еще один чехол, такой же на вид, как и первый, унесенный прапорщиком в самолет, но из брезента более изношенного, тоже продолговатой формы и с чем-то тяжелым. Полковник принял чехол из рук ефрейтора и вернулся к машине за оставшимися вещами.

Офицеры переглянулись, пропустили генерала вперед, и вслед за ним один за другим взбежали по ступенькам трапа на борт…

* * *

Накануне вечером, когда генерал-майор Серпухов вызвал к себе ближайших подчиненных – «быть всем как штык, ровно в пять, с ударом стрелки», – когда он объявил собравшимся офицерам, что рано утром они вылетают с ним на проверку в одну из тыловых частей, – по лицам присутствующих пробежало недоумение.

Удивлял не тон вызова на совещание. Серпухов любил вызывать как на пожар, любил закручивать гайки. Маниакальная пунктуальность, умение чем-нибудь огорошить, взять голыми руками – генерал не один прибегал к этим избитым методам. Поднять в подчиненных «боевой дух» муштрой вряд ли удавалось. Но некоторых взбадривало. Удивлял не сюрприз с поездкой, назначенной как-то уж слишком неожиданно, а всё же сама ее цель.

Проверками Серпухов не занимался, для этого в штабе имелись другие чины и другие отделы. Если такие обязанности и выпадали на его долю, то не чаще, чем раз в год, да и ограничивалось это столицей или ближайшим Подмосковьем. В таких случаях распоряжение поступало от самого командующего и всегда рассматривалось как особое. При этом все знали, что участие Серпухова в инспекциях и проверках отвечает скорее его служебной рьяности, чем реальным нуждам Вооруженных Сил и командования.

Проверять вдруг решили отдаленную часть. Ни с того ни с сего гнать целую штабную команду в глушь, к черту на куличеки – такова была поставленная задача. Артсклады – в них и собирались наводить марафет – числились как обыкновенное хранилище военного имущества. Для текущей штабной текучки жизнь гарнизона не имела никакого значения. Странно было то, что о складской части вообще вспомнили именно сейчас, после лета и отпусков, когда работы в штабе и без того было невпроворот. Готовились переводы, шла подготовка к учениям у северных границ, перекраивались целые отделы. Перестановки наверху, начатые до отпусков, а от них всегда попахивало неприятностями, оборачивались извечным переполохом во всех управлениях и соподчиненных службах.

Необычной офицерам представлялась и организационная составляющая поездки. Им предстояло лететь, а не ехать. В непосредственном служебном окружении генерала все прекрасно знали: Серпухов никогда не летал, лишь в редких случаях. Поговаривали, что в молодости генерал пережил авиакатастрофу, остался цел, но с тех пор имел «пунктик». А поэтому всегда, когда это было возможно, предпочитал поезд, несовременное, но надежное и спокойное средство передвижения. Поездку в мягком вагоне под вечер скрашивала бутылка водки или коньяку. Генерал обычно звал к себе в купе. Сопровождавшие его офицеры с воодушевлением распивали с начальником припасенную выпивку и даже научились брать с собой свертки с домашними котлетами. Традиция давно была принята на вооружение. Для некоторых не было секретом, что Серпухов притормаживает по службе офицеров, которые плохо переносят спиртное. Но кто любит трезвенников? Разве что, их жены. Генерал явно не относил этот тип к контингенту, на который готов был опереться.

Особый эффект на подчиненных произвело и то обстоятельство, что командующий округом выделил личный борт. Всё это лишний раз напоминало, что Серпухов, занимавший в штабе округа неброскую должность, являлся далеко не последним штабным исполнителем. Командующий не одарил бы такой милостью человека, которого не ценили бы где-то выше. Отсюда нетрудно было вывести и всё остальное: безбедная, наперед прокатанная карьера стелилась перед генералом Серпуховым красной дорожкой. На что еще жаловаться? На то, что не очень везло в семейной жизни? Но часто ли это зависит от карьеры?

Серпухов был женат дважды. От первого брака он имел сына, по слухам литератора; годы назад единственный отпрыск чуть было не эмигрировал на Запад. Кое-кто из бывалых штабных служак знавал и первую жену генерала, и вторую. Поговаривали, что последняя была необычайно красивой для жены военного и не имела отбоя от высокопоставленных ухажеров. Не случайно она подала на развод и вышла замуж за сослуживца мужа. И не случайно нового мужа стали прижимать: вскоре он впал в опалу и тянул лямку до выслуги лет на китайской границе. Серпухов не любил прощать просто так, за красивые глаза, и явно поднасолил сопернику. Эта репутация, как хвост тянувшаяся за генералом, вызывала понятную натянутость и даже осторожность в отношениях с ним сослуживцев. Личная жизнь не клеилась, но Серпухову слишком везло по службе.

Из всех офицеров, вызванных в кабинет генерала, лишь один полковник Рамушкин, которого подняли из постели, не дав ему отлежаться после только что перенесенной пневмонии, мог догадываться об истинных причинах внепланового турне.

По окончании совещания, выдворив всех за дверь, Серпухов попросил полковника остаться:

– Владимир Генрихович, я вот что хотел… Садись… – Серпухов снял очки, скользнул вопросительным взглядом по лицу подчиненного.

Рамушкин занял место напротив.

– Читай. – Генерал протянул бумагу.

Полковник пробежался глазами по документу и с удивлением уставился на начальника.