Ловец удовольствий и мастер оплошностей

– В моей?

– Здесь действительно не хватает информации, – с праздной отстраненностью продолжал тот. – Никто ничего не понимает. Наверное, это имеет смысл – просветить, приоткрыть завесу…

– Занавес, – поправил я.

Но и на этот выпад он не отреагировал.

– Это ты, Алан, ничего не понимаешь. Но мы тебе всё объясним, не волнуйся, – заверила его Эстер. – Давайте закажем, есть хочется.

Эстер попросила еще шампанского. Вдвоем они опять стали изучать рыбное меню. Они заказали себе по половине лобстера и солею, я же предпочел что попроще. Блюда принесли почти сразу.

За едой «кузен» продолжал в том же духе:

– Одна моя знакомая, кстати, занимается геополитическими исследованиями в странах Восточной Европы… В СНРС[6 - СNRS, Национальный центр научных исследований Франции. – Примеч. ред.], правда, не много теперь желающих изучать бывший соцлагерь. Ведь спрос упал, с тех пор, как…

– С тех пор как русских на колени поставили, – помог я с формулировкой.

– Если хотите. Да вы, кстати, ее знаете.

«Кузен» назвал женскую фамилию, более чем громкую, всем известную.

– Я не думал, что она в СНРС такими вещами занимается, – заметил я.

– Нет, конечно, – невпопад продолжал тот. – Франция страна маленькая. Здесь всё связано… по секторам. Политика – такая вещь… Можно, конечно, с безразличием относиться, что ж…

– Да, можно, – подтвердил я.

«Кузен» сделал понимающую мину. Вы, мол, не один такой, но куда от нее денешься.

– Политика – удел людей ограниченных, которые не находят себе применения и не хотят расстаться с амбициями, – сказал я. – Это довольно просто.

Пару секунд «кузен» смотрел на меня молча, словно пытался наконец понять, как всё же относиться к моей нерадивости.

Эстер умело ковыряла лобстера и немного покачивала головой. Всегда, мол, один и тот же треп непонятно о чем.

– Когда вы общаетесь с людьми примитивными, вы почему-то всегда вынуждены спускаться на их уровень, – пояснил я свою точку зрения и вряд ли проявлял такт. – Обратного никогда не происходит. Замечали?

«Кузен» и понимал, и не понимал. И тем самым еще больше раздражал меня.

– Среди моих знакомых принято считать, что человек… ну если он рвется во власть, хочет над людьми верховодить, или мечтает чиновничьей о карьере… он уже поэтому ноль. Он ничтожен. От природы… Есть в этом что-то низкое, убогое, – добивал я чем мог. – Если есть возможность, человек такой обязательно воплощает свои пороки в жизнь. К счастью, таких возможностей у него мало… Мужчина, если он рвется в политику, он, как правило, садомазохист. Если это женщина, то чаще всего это лесбиянка, заядлая или несостоявшаяся. Нормальных людей там мало. – Я, конечно, нес ерунду, назло сгущал краски. – Так думают люди творческие. Осмелюсь утверждать за всех. А кто там кого на колени поставил… Там, где живут по понятиям, это принято. Сегодня ты, завтра я…

– Ну, вы настоящий радикал, – вынес «кузен» вердикт, вполне справедливый.

– Наверное.

– Что же, творчеству все должны придаваться? – развел он щуплыми ладонями. – А кто управлять должен… всем этим базаром? Да всем миром? Если пустить на самотек, мир развалится, в считаные дни. Нет-нет, к политикам можно относиться так, как вы. Суетливые, продажные… Вон, на наших посмотрите! Но всё-таки… Современное общество порочно, как и любое другое – это факт. Но ведь никто не предлагает ничего лучшего. Так что если обобщать…

– Французы почему-то страшно боятся обобщений.

– А вы? Не боитесь?

– Смотря что обобщать.

Некоторое время мы молчали, уткнувшись каждый в свою тарелку. «Кузен» подлил в бокалы вина. Эстер не переставала подносить вино к губам и безмятежно улыбалась. Моя раздражительность ей нравилась. Казалось, что она просто ждет, когда же я, наконец, выйду из себя по-настоящему.

– Мы с Аланом хотим предложение тебе сделать, – произнесла Эстер таким тоном, будто поймала меня на слове. – Точнее он, а я, как правообладатель на его книгу, его поддерживаю. Хочу издать его книгу в России.

Я не нашелся что сказать.

– У тебя есть контакты. Ты знаешь, куда пристроить перевод этой рукописи. Пока это рукопись, хотя уже сверстанная, откорректированная, – продолжала Эстер как невменяемая. – Выступишь как агент. У тебя будет доля от продажи.

Вот и здесь, в Париже мне предлагали что-то из того же ряда, что-то куда-то пристроить, подзаработать непонятно на чем. С чужого перевода?

– Эстер, парижские издатели отдают в России права за бесценок. Даже на хорошие книги, – сказал я. – За сотни евро в лучшем случае. Лишь бы пробиться на русский рынок, а там… Часто и этих сумм не платят. Заблуждение всё это.

– Я узнавала, – с мягкостью возразила она. – Там многое изменилось. Совсем недавно…

– Да умоляю! Там никогда не платят, если могут не платить. Если есть возможность обойти закон, его обходят.

– А у нас по-другому? – назидательно вставил Алан.

Спорить не хотелось. Казалось очевидным, что мое мнение их не образумит.

– Пристроить текст, наверное, можно, – сказал я. – Рад буду помочь. Но без прожектерства, без участия в прибыли. Не будет никакой прибыли. Иначе запутаешься, Эстер. Будет гора бухгалтерии ради гроша ломаного… О чем вообще книга?

Они многозначительно переглянулись. Опустив глаза, Эстер отложила большую белую салфетку в сторону и, не отвечая на вопрос, улыбалась мне своей сахарной улыбкой. С тобой, мол, всё так просто.

* * *

Ужин кое-как подошел к концу. Алан стал прощаться. Было поздно. Хотелось хоть немного прогуляться, подышать чем-нибудь свежим, и я предложил Эстер пройтись в сторону набережных и уже там сесть в такси. После официального разрыва с мужем, из Виль-д’Авре она давно переехала в город, жила в Пор-Руаяле, и я мог ее подвезти по дороге к себе, крюк получался не такой уж большой.

В «крайслере» с высокими окнами попахивало знакомым одеколоном. По-видимому, «Эгоистом» от Шанель. Худой, наверное рослый, в светлом свитерочке, африканец услужливо выключил радио, и мы ехали в тишине.

Такси повернуло в сторону Люксембургского сада. В свете витрин на лице Эстер была заметна всё та же сахарная полуулыбка. Уловив мой взгляд, она вздохнула. В следующий миг я почувствовал едва заметное касание ее пальца к моей руке.

– Эстер.., – остановил я.

– Что, милый?

– К тебе я не поднимусь, не надейся.

Она еще раз вздохнула, положила голову мне на плечо, и я почувствовал запах ее волос.

– А может, всё-таки поднимешься? – шепотом сказала она. – Ты так смотрел мне под платье, пока мы сидели… Столько лет знаем друг друга, всё знаем друг про друга, чего уж там?

– Эсти, я про тебя вообще ничего не знаю… После всех твоих признаний.

– Тем более. – Она усмехнулась. – Вот это уже настоящая причина. Я тебя так удивила?