Оценить:
 Рейтинг: 0

Таежный волк

Год написания книги
1926
Теги
<< 1 2 3 >>
На страницу:
2 из 3
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
– Только таежную правду надо помнить, она превыше всех небес.

Он видел во мне человека хотя и хорошего, но городского, для таежной жизни никудышного, несмекалистого, темного и, пожалуй, глуповатого. Над таким чудаком не грех и подшутить и даже слегка поиздеваться: ничего-то он не знает, ничего не подмечает, ни во что не верит, ни в таежные приметы, ни в леших, может заблудиться в трех соснах, может ни за нюх табаку погибнуть. Да разве это человек?!

Однако ироническое отношение ко мне сквозило лишь в его зелено-голубых глазах да в едва уловимых нотках голоса. Когда я нес какую-нибудь, по его понятиям, очередную околесицу, он только крякал или тихо посмеивался в бороду и презрительно крутил носом.

Впрочем, искоса взглянув на меня и улыбнувшись, однажды он сказал:

– Это очень хорошо, что у тебя шляпа белая и новая: пусть медведи да олени подивуются на настоящего питерского франта.

Я не мог в данной фразе подметить желание обидеть меня, поиздеваться, нет. Это была просто приятельская шутка.

Иногда он любил поразить мое воображение своей дьявольской таежной наблюдательностью. Например, едем высокой, выше коня, травой. Он всматривается в траву, говорит:

– Гляди, недавно медведь прошел. Нет, – вглядываясь пристальней, поправляет он себя. – Нет, не медведь, а кони шли некованые и люди.

– Почему?

– А разве не видишь? Как раз вровень с лошадиной мордой трава кой-где общипана, лошади на ходу срывали. – Он осмотрелся по сторонам и, указывая вправо, сказал: – Значит, вот на том пригорке они делали привал: больше негде – кругом болото. Вот и мы там каши сварим.

Действительно: пригорок, полянка, потухший костер.

– Человек пятнадцать было в артели, – говорит Бакланов.

– Почему?

– А разве не видишь? – И он, играя глазами, вопросительно смотрит на меня, как на простофилю.

Я со всех сил стараюсь разгадать секрет, насколько возможно проницательно ощупываю смущенным взором головни, пепел, землю, небо, облака и никак не могу постигнуть тайны следопыта.

Бакланов, попыхивая носогрейкой, берет меня за рукав и начинает поучать, как тупого школьника:

– Гляди… Четыре дырки вокруг костра, значит четыре палки – тагана – были воткнуты в эти дырки, на каждом тагане по чайнику висело, каждый чайник на троих, на четверых, вот тебе четыре раза по четыре – сколько?

Я быстро сделал удовлетворившую его арифметическую выкладку и, краснея, спросил:

– Когда же они были? Сегодня, наверно?

– Ха-ха… Вот так угадал! – Бакланов разгреб сапогом пепел, пощупал землю. – Три дня назад, вот когда.

– Тоже скажешь, – засмеялся и я. – Подумаешь, какая точность. Может – пять дней, может – четыре… Может – месяц.

– Нет, в точности три дня. Земля под костром холодная, значит – не сегодня. И не вчера, потому что на углях седой налет сдуло. А три дня назад шел дождь. Если бы до дождя чаевали здесь, пепел смыло бы, – значит – после дождя. Понял?

II

Однажды я приехал к Бакланову ранней весной. Отправились в тайгу. Еще кругом снег лежал, лишь на оплешинах и взлобках бурела прошлогодняя трава.

Нашу охоту прервала жестокая метель. Мы залезли в палатку, а лошадей пустили в тайгу на волю.

Прошло добрых часа два, метель не унималась. Бакланову наскучило безделье, он взял ружье и вылез из палатки.

– Жди. Я лошадей погляжу.

Да и пропал. Ждал-ждал я, сил не стало.

«Куда, – думаю, – в такую метелицу ушел?»

Хоть не хотелось выбираться наружу, однако какое-то тревожное чувство заставило меня покинуть походную, такую уютную в непогодь, палатку. Ветер унимался. Снег сыпал густо, не спеша, большими влажными хлопьями. Было мутно кругом и тихо. Очертания тайги за поляной неясно серели, и не понять – лес это или горный кряж? Где ж, однако, Бакланов? Неужели заблудился? Часы мои показывали ровно семь. Еще немного – и ночь прикроет тайгу и небо мраком. А вдруг Бакланов не выйдет вовсе? Вдруг его задрал медведь, или сломал он себе ногу и умирает где-нибудь от нестерпимой боли и отчаяния?

И мне стало жутко. Мне ж не выбраться одному отсюда. И конечно же я должен погибнуть голодной смертью или пасть жертвой своей неопытности, поставленный лицом к лицу с неотвратимым случаем. Спускавшийся сумрак ослеплял мои глаза и мозг. Сердце мое дрожало, голова пламенела, охваченная роем малодушных предположений.

И вдруг… Сначала послышался родной такой, милый голос, затем показался и сам Бакланов: вот он, едва видимый сквозь испещренный снежной сетью сумрак, движется на меня, желанно отделившись от загадочной опушки леса.

– Бакланов! Бакланов! – кричу я весь в радостном каком-то ослеплении.

– Ну, как? – слышу его ответный голос, бегу ему навстречу, поскользнувшись, падаю, вскакиваю… Но – Бакланов исчезает. Что же это, галлюцинация?

– Бакланов! Бакланов!! – надрываю глотку.

Но Бакланова не было и нет. Галлюцинация.

Я возвращаюсь обратно в палатку, выпиваю вина; руки мои дрожат, и тело в легком ознобе. Выхожу. И вновь вижу Бакланова, идущего емким шагом прямо на меня, и вновь это не человек, а призрак, сотканный из ничего моим взбудораженным воображением.

Когда наконец вышел из тайги настоящий, живой Бакланов, с ног до головы запорошенный снегом, и двигался на меня плывущей тенью, я тоже принял его за призрак, но все-таки окликнул:

– Бакланов, ты?

– Я самый.

– А костер погасает, чай остыл, – проговорил я спокойным голосом, стараясь скрыть недавние свои страхи.

– Костер погас – Это не беда, – сказал Бакланов, отряхивая снег с себя и сдирая для огня бересту. – Костер живо запылает, а вот я сам едва не погас, вот это да!.. За оленем шел, за оленем бежал… Я бы выстрелил, да боялся: Бурку ушибешь; он возле меня все крутился и теперь за мной пришел… Эй, Сивка-Бурка!.. Один раз все-таки выстрелил, не утерпел, знал, что не попаду: темно, – а чтоб олень помнил, что я с ружьем хожу. На костер твой вышел – дымком наносило; ежели бы не костер, заночевать довелось бы в тайге. «А ведь дружище-то мой чай кипятит», – думаю, да ну шагать. Так и выбрался. Все рассчитывал, что ты гул сдогадаешься ружьем подать. Ну, ладно.

Костер вновь буйно разгорелся.

Бакланов спросил:

– Ну, а что б ты стал делать, ежели я совсем пропал бы? Как ты стал бы выбираться отсюда?

– По балке я прошел бы, – говорю я, – и по горе прошел бы, и в Тетерью-речку спустился бы, а как с речки выбраться, пожалуй, не сумел бы. Впрочем, я на Бурку твоего сел бы… А он…

– Нет, дружок, – перебил меня Бакланов. – Мой Бурка только меня принимает да разве сына, Степку, когда бочка с водой запряжена. А вот и вода вскипела. Кроши чай.

III

Как-то в разгаре лета мы предприняли с Баклановым длительное путешествие в нагорную тайгу.

Нет ничего приятнее, как после страдного, наполненного приключениями дня вольготно расположиться у костра на отдых и, попыхивая трубкой, слушать певучую речь Бакланова.

<< 1 2 3 >>
На страницу:
2 из 3