– Ну и садись.
– Горячий… Вячеслав отхлебнул, потом еще раз и еще. Чай оказался необыкновенно ароматным, с кислинкой, именно то, что ему надо было сейчас, и он с невольной признательностью посмотрел на Надечку.
– Вкусно?
– Еще как!
– А ты говорил…
– Что?
– Да ничего. Пей…
– Где это мы находимся?
– У знакомой. Не беспокойся, все в норме.
– А кто она?
– Знакомая, я же тебе сказала.
– А-а…
– Тебе что-нибудь не нравится?
– Да нет, – Вячеслав приходил в себя, – но все как-то так…
– Как?
– Странно.
– А чего здесь странного? – Надечка напряженно хохотнула. – Повеселились на свадьбе приятеля, поплясали и потом баиньки… Все как надо.
И вот только теперь, при ее последних словах, Славик наконец-то осмыслил происшедшее. И так скверно вдруг стало у него на душе.
– Как же так, Надя? – глухо спросил Славик, не в силах поднять на нее глаза. – У меня же там, в Леденеве, невеста…
– Ты об этом уже говорил, – быстро перебила Надя, – ночью.
– Да?
– Говорил, – Надечка глубоко вздохнула. – Да ты не расстраивайся, Славушка, я ничего к тебе не имею… Я сама так хотела. Са-а-а-м-а!
И так она это сказала, так выдернула сигарету из пачки, что Славик невольно подался к ней, обнял, неожиданно почувствовав, что Надечка вся, от головы до пят, по чьему-то неведомому велению сейчас близка и понятна ему.
– Ну?
– Я виноват, да? Сильно?
– Ты дурак, Сергеев. Бесконечная тупица… Разве об этом спрашивают?
– Я не хотел этого, честное слово.
– Да помолчи ты!
Надя крепко прижалась к нему и тихо всхлипнула.
– Все равно – прости меня! – заупрямился Славик.
– Была свадьба, понимаешь? А мы пошутили. И никто никому не обязан, если…
– Что?
– Ничего… Если не будет последствий.
– Ты думаешь…
– Я пока ничего не думаю… Лучше обними меня… вот так… Сильнее. И ни о чем я не хочу думать, понятно? Я хочу быть с тобой… Твоей… И молчи, молчи, молчи… Если ты скажешь сейчас хоть слово, я возненавижу тебя… Вот так… Славка-а…
V
III
К середине октября городской парк словно бы проредили, так светел и просторен стал он без листвы. Не покорилась осени пока что только ольха. Ее листья, даже побитые морозом, так зелеными и упадут на землю. Дня три назад в городе появились первые «северяне» – веселые чечетки, хохлатые свиристели и красногрудые снегири. Торопливо проверяя свои зимние квартиры, птахи без устали мотались из одного парка в другой, а на ночь укрывались под надежный еловый сумрак Хехцирского заповедника. В посвежевшем воздухе стал звонче дробный перестук дятлов. Вместе с поползнями, синицами и пищухами они занялись наисерьезнейшей работой: тщательно обследуют деревья, уничтожая вволю расплодившихся за лето насекомых. Всяк занят своим делом, потому как впереди не шутка – зима. Спешно запасают впрок корма расторопные бурундуки и белки, весело носятся в последние теплые дни по деревьям. Всерьез готовится к зиме и припозднившийся в этом году еж: поваляется на спине по сухо шуршащим листьям и торопливо топает в свое убежище, тщательно выстилая его и прихорашивая… А потом наступила ночь, когда густо и дружно потянули на юг гуси. Летели они высоко над городом, и словно бы из другого мира доносилось их тихое и грустное гоготанье…
Они прошли сквозь парк и остановились у самой дальней скамейки, густо припорошенной листьями.
– Похоже, что здесь всю осень никто не сидел.
– И вообще сюда никто не заходил…
– Присядем?
Они сели и несколько минут молчали, вживаясь в тишину этого тихого уголка, случайно обнаруженного ими. Высокие тополя с нежно-зеленой молодой кожицей лениво и отрешенно роняли листья, и они плавно катились по стылому воздуху к земле.
– Знаешь, что я сейчас вспомнила?
– Нет.
– Помнишь, ты прилетел из тайги, а я провожала Светлану, и мы случайно встретились?
– Еще бы!
– А потом пошли в лес… Помнишь, там был такой светлый березняк?
– Конечно.
– Тогда тоже падали листья… Только те листья были первыми… Я даже не знаю, почему они тогда так рано начали падать. А теперь вот, – Лена протянула руку и поймала необычайно широкий, в мелких дырочках, словно бы прожженных увеличительным стеклом, лист, – падают последние. Не знаю, но как-то странно все это… На следующий день ты уехал. Помнишь?