Свободная любовь

– Вы очень о многом сразу спрашиваете, не знаешь, на что и отвечать. Кого это вы с собой привезли? – Она указала на Ренату, неподвижно сидевшую на скамейке под грушевым деревом.

– Это моя подруга. Я боялась ехать одна.

– Верно, вдвоем веселее. Теперь я принесу вам поесть, а после мы можем еще побеседовать.

Необычайная решительность во всем, что говорила эта женщина, пугала Мириам. Она посмотрела ей вслед, когда та удалялась твердыми уверенными шагами, и села рядом с Ренатой, безмолвно смотревшей на едва различимые в сумраке очертания развалин. Крестьянка вернулась, неся стол, на котором был приготовлен ужин.

– В избе жарко и тесно, – сказала она. – Спать вам придется на сеновале поочередно; одна будет спать, а другая сидеть рядом с ним. Это хорошо, что вас двое. Марика! – крикнула она. – Принеси сюда фонарь.

Девочка, которая встретилась им на горе, принесла фонарь, чуть заметно улыбнулась и упорхнула, как робкая птичка.

Крестьянка придвинула к столу стоявшую под деревом кадку и села на нее.

– Так что же с Агафоном, фрау? – прошептала Мириам, вся дрожа.

– Можете меня звать фрау Вильмофер, – спокойно заметила крестьянка. – Он пришел сюда три дня тому назад. (Рената заметила, что эта женщина никогда не называла Агафона по имени.) Мы с ним уже старые знакомые; могу сказать, что полтора года тому назад он спас Марике жизнь. Марика заболела, это было в декабре, и выпало столько снега, сколько не выпадало лет двадцать. Мне было ни за что не дойти до города, да и Марику нельзя было оставить. Я лежала на полу и плакала, потому что Марика уже не шевелилась. Уже четыре недели я не видела ни одного человека, кроме водовоза, который каждые два дня привозит нам воду, так как здесь нет колодца. И вдруг по глубокому снегу пришел он, как будто его принес сам Господь, и через неделю Марика поправилась. Потом он пошел дальше, в Галицию. И вот три дня тому назад я дою корову, вдруг слышу, Марика зовет меня. Выхожу, а он сидит здесь на скамейке, бледный как смерть. «Фрау Вильмофер, – сказал он, – я не могу дальше идти». Мы положили его наверху и позвали доктора, а Марика побежала на почту с телеграммой.

– Что же сказал доктор?

– Что-то по-латыни и покачал головой. Впрочем, он скоро должен прийти. Он приходит утром и вечером в девять часов. Это добрый человек, и он любит своих больных.

– Но почему теперь никого нет с Агафоном?

– Он попросил, чтобы мы ушли. Не хотел, чтобы даже Марика оставалась с ним.

Около забора раздались тяжелые шаги, заставившие всех троих прислушаться.

– Доктор, – сказала крестьянка.

Доктор подошел и раскланялся с комической важностью.

– Ну вот, очень хорошо, очень хорошо, что вы приехали, – сказал он.

– Скажите, что такое с братом, доктор? – спросила Мириам, едва удерживаясь от рыданий.

– Перерождение сердца, фрейлейн, – с печальным лицом ответил доктор.

– Это опасно? Прошу вас, скажите правду!

– Правда очень печальна, фрейлейн. Его сердце слишком изношено. Такое сердце тает, как снег в мае.

– И ничем нельзя помочь?

– Помочь? Нет, фрейлейн.

– А если пригласить знаменитого врача?

– О, фрейлейн, во-первых, знаменитый врач не всегда еще означает хороший врач. А во-вторых, откуда он возьмет новое сердце?

Мириам закрыла лицо руками.

– Проводите меня к нему, – простонала она. – Я здесь уже целый час, а меня все удерживают. Я хочу его видеть.

– Пройдите наверх, фрау Вильмофер, – сказал доктор. – Посмотрите, проснулся ли он, и, если проснулся, подготовьте его.

– Когда он не спит, господин доктор, то зажигает свечи.

Как раз в эту минуту осветились три окна на каменной стене. Мириам вздрогнула. Фрау Вильмофер ушла, доктор посмотрел ей вслед.

– Золотое сердце, – сказал он, видимо желая отвлечь мысли обеих мрачно молчавших девушек. – Сама она из богатой семьи, но вышла замуж за крестьянина, бедного, как Иов. Интересная судьба, сильный характер.

Ни Мириам, ни Рената не слушали его. Фрау Вильмофер вышла из ворот и сделала знак рукой. Мириам слабо вскрикнула и бросилась к ней. Доктор медленно поплелся следом, тяжело вздыхая.

Рената осталась одна под темным небом, с шумящими вокруг деревьями. Она слышала удары своего сердца, и в уме ее не было никаких воспоминаний. Ее не удивляло то, как она сюда попала; ей казалось, что она уже давно сидит здесь под этими деревьями.

– Рената, идите сюда, – вдруг прошептала возле нее Мириам и повела ее по каменной лестнице в башню. Лестница была так узка, что двое с трудом могли идти рядом; пахло плесенью. Ренате казалось, что никогда еще она не поднималась так высоко. Мириам уже овладела собой и была удивительно спокойна. На пороге стояла Марика с торжественным выражением на прелестном розовом личике. Мириам подвела Ренату к постели и сказала:

– Вот Рената.

Рената протянула руку и почувствовала в своей другую, мягкую, сухую руку. В глазах у нее потемнело.

– Видишь, Агафон, я крепко держалась за нее, – нежным голосом сказала Мириам, и глаза ее стали влажны.

Агафон, улыбаясь, кивнул головой.

– И все-таки фотография была плоха, – сказал он. Он откинул исхудавшей рукой волосы со лба и лежал спокойно, как будто к чему-то прислушиваясь.

Доктор подошел к Агафону, поднял на его груди рубашку и приложил руку к сердцу больного.

– Сколько еще времени будут идти часы? – с улыбкой спросил Агафон.

– О, целые десятки лет! – сердито воскликнул доктор. – Вот странный вопрос.

– Я останусь теперь здесь, – сказала Мириам, – а вы, Рената, идите отдыхать.

Добраться до сеновала было довольно затруднительно. Пришлось залезать туда по приставной лестнице. Наверху было темно и душно.

– У нас только одна кровать, – извинялась крестьянка, – на ней лежит больной. Мы с Марикой спим на соломенных мешках.

– Мне все равно, где спать.

– Когда спишь, то, конечно, все равно. Спокойной ночи.

Рената легла на сено и широко раскрытыми глазами стала смотреть на кусочек неба, видневшийся в слуховое окно. Какие-то живые образы выступали из мглы и исчезали, прежде чем она могла рассмотреть их. Запах хлева доносился до Ренаты; внизу шевелилась корова. Скользили неясные призраки, смешиваясь с действительностью.

Когда настал день, Рената не знала, спала она или нет. Она встала, отряхнула платье от приставшего к нему сена, спустилась по лестнице вниз и, умывшись из жестяного умывальника, напилась парного молока. Пришла Мириам, бледная и усталая, щурясь от яркого солнца; несмотря на усталость, она ни за что не хотела отойти от постели Агафона. Рената бродила вокруг развалин, осматривала стены со множеством дверей, ворот, окон; всюду лежали груды мусора, на карнизах росла трава. Наконец она села у каких-то ворот и стала смотреть вниз на равнину, на синевшие вдали леса и сверкающую ленту реки.

Сердце ее разрывалось от какого-то таинственного отчаяния, не похожего на все, что она испытывала до сих пор. Лицо ее выражало мольбу; она готова была пожертвовать собой, только бы не случилось то, чего она так боялась. Бег часов стал для нее чем-то призрачным, и, когда настал вечер, Ренате показалось, что дня совсем не было. Она разговаривала на склоне горы с каким-то крестьянином, ходила с Марикой по лугу и рвала цветы. В обычный час пришел доктор и опять осмотрел больного.