Михайлов или Михась?

Передаю вам список вопросов для свидетелей. Вопросы составлены на французском языке согласно уголовно-процессуальному кодексу Женевы.

Инспектора полиции безопасности, которые будут меня сопровождать, обсудят все вопросы о пребывании в США со своими американскими коллегами.

С уважением

Жорж Зекшен, судебный следователь.

Женева, 14 ноября 1997 года Федеральный отдел полиции

Центр международной правовой помощи

3003, Берн

Просьба отправлять всю корреспонденцию на личное имя судьи

Касательно: дело № Р9980\96 Международное судебное поручение Господа.

Передаю вам три экземпляра международного судебного поручения. Я прошу вас выслать их факсом в компетентные органы иностранных государств.

Я также передаю вам перевод указанных судебных поручений. Я прошу отправить его в приложении к каждому судебному поручению.

Заранее благодарен. С уважением

Жорж Зекшен, судебный следователь.

* * *

Из 72 томов уголовного дела примерно двадцать занимает подобная переписка. Зекшен не скупился на многочисленные международные факсы, телефонные звонки, поездки по всему белу свету. И прокурор Кроше его в этом полностью поддерживал. Ни в одну зарубежную поездку следователь не отправлялся один – повсюду вместе с ним находились полицейские инспектора распущенной ныне за ненадобностью группы KORUS. И когда после суда стало известно, что дело Михайлова стало самым дорогим процессом Европы в ХХ веке, швейцарский налогоплательщик задохнулся от негодования.

К тому моменту, когда судебному следователю Жоржу Зекшену поручили вести дело Михайлова, он проработал в этой должности всего шесть месяцев. И если швейцарские газетчики всячески превозносили «молодое дарование», то опытные юристы высказывали хоть и осторожное, но все же опасение, сомневаясь, что дело такого рода может оказаться Зекшену по плечу. Не сомневался лишь прокурор Кроше. Притязания этого господина на пост генерального прокурора Швейцарии известны всем юристам этой страны. Кроше нужен был громкий процесс, и бельгийская газета «Ле суар» со статьей о «крестном отце» русской мафии Михайлове подвернулась весьма кстати. Ко двору пришелся и молодой амбициозный следователь, который попросту не хотел даже думать о том, что русский может оказаться невиновным. Русский, да к тому же еще и богатый, – для Зекшена, мечтающего о собственном богатстве, он уже был врагом.

И все же партию первой скрипки в этом процессе вела генеральный прокурор Швейцарской Конфедерации госпожа Карла дель Понте. Свой высший юридический пост она получила как политическая выдвиженка. На посту генерального прокурора Карла дель Понте прославилась тем, что в самом начале своей карьеры ей удалось конфисковать со счетов брата короля Мексики 300 миллионов долларов и пополнить этими деньгами не только государственный бюджет, но и казну Министерства юстиции. Газеты превозносили новую юридическую звезду Швейцарии, и генеральный прокурор поняла, что тронуть сердца своих прижимистых по натуре сограждан проще всего именно подобными акциями по конфискации денег. Во всем же ином прокурор дель Понте славы себе не снискала, так как уже скоро и профессионалы, и наиболее искушенные в вопросах юриспруденции журналисты поняли, что она слишком скора на решения, которые глубиной исследований не отличаются, посему грешат множеством казусов и ошибок. К тому же и банкиры весьма скоро раскусили популистскую политику прокурора и во весь голос выражали свое возмущение тем, что ее действия, направленные на пополнение бюджета юстиции, наносят прямой вред банкам Швейцарии. Такого натиска Карла дель Понте не ожидала, кресло под ней зашаталось.

Конечно, заманчиво было подвести дело Сергея Михайлова к обвинительному приговору и конфисковать деньги богатого русского, размещенные в банках Швейцарии. Но даже не это стало главной целью генерального прокурора Карлы дель Понте. Статья 151, предусматривающая наказание за экономические преступления, чаще всего не срабатывала из-за того, что в соответствии с этой статьей бремя доказательства лежит на самом обвиняемом, а не на следствии и прокуратуре. Именно этот постулат, как правило, легко разбивали в судах адвокаты, справедливо доказывающие, что один-единственный пункт отдельно взятой статьи не может превалировать над такими незыблемыми юридическими «китами», как презумпция невиновности, права на молчание и защиту. Федеральный прокурор могла только злиться на суды, но сломать судебную практику ей все же было не по силам. Дело Михайлова могло превратиться именно в такой прецедент, который бы коренным образом изменил отношение, вернее, подход к статье 151, и тогда уже эта статья наверняка не осталась бы одним из пунктов уголовного кодекса, а носила бы имя дель Понте. К концу следствия генпрокурор прекрасно понимала, что ее расчет построен на песке, и она пошла даже на столь недопустимую меру, как давление на суд через сред-ства массовой информации. Буквально за несколько дней до суда генеральный прокурор в интервью заявила, что если все же суд признает господина Михайлова невиновным, то это будет прежде всего свидетельствовать о несовершенстве законов Швейцарии. Столь неприкрытая угроза могла бы подействовать на кого угодно, только не на Антуанетту Сталдер.

Нездоровый интерес к делу Михайлова не ослабевал все два года. И тому тоже есть объяснение. Именно в этот период весь мир заговорил с негодованием о деньгах и ценностях европейского еврейства, припрятанных после Второй мировой войны швейцарскими банками. Внешне безупречная репутация банкиров этой страны оборачивалась не просто неприглядной, а, по существу, преступной своей стороной. Борьба с «русской мафией» могла стать именно той акцией, которая вернула бы Швейцарии международный авторитет. Но вернула, разумеется, только в том случае, если бы была успешно завершена. Личные интересы Зекшена и Кроше совпали с не афишируемыми и тщательно скрываемыми интересами государства. Вот почему, несмотря на полное отсутствие у следствия доказательств вины Сергея Михайлова, его дело все же было передано в суд.

Глава седьмая

СЛЕПОЙ СНЕГ

Женева, площадь Бург де Фур, Дворец правосудия, 30 ноября 1998 года. Утро – день.

В Женеве творились чудеса. На двух центральных улицах – Рю де Рон и Рю де Ри, идущих параллельно друг другу, была разная погода. На Рю де Рон шел противный дождь, а на Рю де Ри сыпал веселый сухой снежок. В витринах книжных магазинов и табачных лавок были выставлены утренние газеты.

Кричащие заголовки первых полос обещали швейцарцам скорую расправу с русской мафией. Газеты не скупились на комментарии и интервью. Обычно осторожные накануне процессов, юристы на сей раз изменили этому правилу. Даже генеральный прокурор Швейцарии Карла дель Понте сочла возможным ответить на вопросы корреспондента «Трибюн де Женев». Отмечая в интервью, что следствие не сумело найти достаточных доказательств вины господина Михайлова, генпрокурор выражала все же уверенность в том, что приговор будет суровым, именно в этой суровости усматривала госпожа Карла дель Понте высшую справедливость. Более того, она отметила, что если суд признает господина Сергея Михайлова невиновным, то это станет лишь свидетельством несовершенства швейцарского законодательства и оно, это самое законодательство, нужно будет немедленно усовершенствовать. Надо полагать, читалось меж строк, усовершенствовать в пользу ужесточения. Подобных интервью в газетах было множество, мало кто из обозревателей или тех, кто отвечал на вопросы репортеров, выражал сомнение в том, что Михайлова ждет строгое наказание. Пролистав еще в гостинице пачку газет, я подумал: у несведущего человека может создаться впечатление, что процесс не начинается, а уже закончен.

У Дворца правосудия творилось настоящее столпотворение. Зал «3А», в котором должен был начаться, как его окрестили накануне швейцарские газеты, процесс века, был заполнен до предела. Даже в рядах с табличками «пресса» я не сумел найти ни одного местечка. Полицейский взглянул на мою аккредитационную карточку, оглядел придирчиво ряды и тут же согнал какого-то самозванца. Самозванец выглядел на сто процентов бывалым репортером, для вящей убеди-тельности держал в руках блокнот и роскошный «паркер», но место ему пришлось освободить. Собравшиеся в зале весело переговаривались, создавалось такое впечатление, что люди пришли не на судебное заседание, а на премьеру нашумевшей пьесы.

Облаченные в мантии адвокаты заняли свои места в том порядке, который потом не нарушался все две недели. Крайним слева уселся мэтр Сильвен Дрейфус, справа от него разместились бельгиец Ксавье Манье и женевцы Алек Реймон и Паскаль Маурер. За трибуной на возвышении появился прокурор Жан Луи Кроше. Шум в зале достиг своего апогея, когда все заглушающий резкий голос выкрикнул: «Даку!» («Суд») и к своему креслу быстро прошла Антуанетта Сталдер.

Антуанетта Сталдер считается в Швейцарии одним из самых опытных и бескомпромиссных судей. Всеведущие репортеры рассказывают, что она в равной степени является грозой и прокуроров, и преступников. Личностей для нее не существует. Если судья видит огрехи в обвинении, то разбивает его наголову. Но если прокурору удается аргументированно доказать вину подсудимого, то такому подсудимому от госпожи Сталдер пощады ждать не приходится. Известно, что накануне каждого процесса с участием жюри Антуанетта Сталдер собирает присяжных на совещание, где произносит примерно такую речь: «В тот момент, когда вы соберетесь для голосования, чтобы вынести вердикт, я не имею права навязывать вам какое бы то ни было решение. Но сейчас, когда я имею право к вам обратиться, я призываю вас произнести вердикт “Виновен” только в том случае, если у вас будет стопроцентная убежденность в виновности подсудимого. Любое, даже самое малейшее колебание вы должны обратить исключительно в пользу обвиняемого». Так говорит Антуанетта Сталдер, и знающие ее люди утверждают, что еще ни разу слова госпожи судьи не разошлись с делом.

Президент суда расположилась в своем высоком кожаном кресле, и только после этого полицейские ввели в зал Сергея Михайлова. Был он в черном костюме, строгом галстуке, повязанном на светлой сорочке. В руках Сергей держал папку зеленого цвета. Он за руку поздоровался с адвокатами, устроился на скамье, отгороженной барьером, по обе стороны от него расположились переводчики – официальная переводчица, назначенная прокурором и утвержденная судом, и Андрей Хазов, представитель адвокатов.

Появлению Хазова в зале суда предшествовала целая история. Все два с лишним года, что шло предварительное следствие, Сергей Михайлов неоднократно обращался с жалобами на плохой перевод. Накануне суда он вынужден был обратиться к прокурору с подобной жалобой еще раз, справедливо аргументируя свою просьбу тем, что на суде слишком многое зависит от точного перевода. Но прокурор был неумолим, он отклонил и это ходатайство Михайлова. Тогда адвокаты обратились непосредственно к президенту судебного заседания, и госпожа Сталдер приняла соломоново решение: она оставила в качестве официального переводчика мадам Бийо, ту, что уже была утверждена, но адвокатам позволила ввести в процесс своего переводчика, так сказать, контролера за правильностью перевода со стороны защиты. Именно этим переводчиком и стал гражданин Швейцарии Андрей Хазов, близкий друг и компаньон цюрихского адвоката Сильвена Дрейфуса.

Президент суда поднялась со своего кресла и объявила, что приступает к жеребьевке присяжных.

– Но сначала я хочу задать присяжным вопрос, – сказала судья. – Не было ли у кого-то из них за последнее время каких-либо контактов со следователем, прокурором, работниками полиции или иных спецслужб? А если были, то о чем шел разговор во время этих контактов?

Кто-то выкрикнул:

– Госпожа президент, я несколько дней назад имел встречу с полицейскими, но речь шла о дорожном происшествии, в котором я был замешан.

Весь зал оглянулся на говорившего. Это был молодой парень, в потертых джинсах, с рыжеватыми волосами, заплетенными в довольно длинную косу, и с крупной серьгой в левом ухе. Выслушав его, судья удовлетворенно кивнула, нажала какую-то кнопку на установленном за ее спиной лототроне, и в специальный желоб покатились пронумерованные шары. Госпожа Сталдер называла в соответствии с номерами фамилии, и места сбоку от нее поочередно заняли сначала шесть человек, потом еще трое – запасные присяжные, которые участвовали бы в голосовании в случае болезни кого-то из основных присяжных или еще каких-то непредвиденных обстоятельств. В основном составе оказался и тот, с серьгой, кто недавно обратил на себя внимание зала.

– Остальные присяжные могут либо остаться в зале в качестве присутствующих, либо покинуть зал, – объявила Антуанетта Сталдер.

Однако из зала никто не вышел, и после небольшой паузы президент суда привела присяжных к присяге, а затем предоставила слово мэтру Паскалю Мауреру.

– Госпожа президент, господа присяжные, – начал свою речь адвокат, – я считаю, что в такой обстановке процесс вообще проводиться не может, и требую его отмены. Вот уже пятнадцать дней вся швейцарская пресса твердит о вине господина Михайлова, приводя в качестве аргументов высказывания полицейских чиновников и служащих прокуратуры, включая женевского прокурора Кроше и генерального прокурора Швейцарии госпожу Карлу дель Понте. О каком беспристрастии присяжных можно сегодня говорить, если еще до начала суда в их сознание вдалбливают информацию о несомненной вине подсудимого. Какое право имели высшие чины нашей юстиции делиться с прессой той самой информацией, которую они держали в секрете от обвиняемого и от его адвокатов? Если каких-то сведений нет в материалах дела, то откуда они взялись у господ журналистов? Обратите к тому же внимание, что происходит в самом Дворце правосудия. Откуда такое количество вооруженной охраны, почему на лестничных пролетах и на крыше сидят автоматчики, для чего небо над Дворцом правосудия постоянно барражирует полицейский вертолет? Все это напоминает мне плохой кинобоевик, когда отсутствие сюжета восполняется обилием спецэффектов. Я твердо убежден, что процесс в такой обстановке проводиться не может и не должен, – повторил Паскаль Маурер. – И я вношу протест с требованием отменить процесс.

Едва адвокат умолк, поднялся со своего места прокурор Жан Луи Кроше.

– Процесс еще даже не начался, господин адвокат не знаком с присяжными, а уже высказывает им свое недоверие, обвиняет их в предвзятости. Что же касается утечки информации в прессу, то я могу заверить, что не имею к этому никакой причастности. Конечно, журналисты не имели права предопределять решение суда, это противоречит принципам презумпции невиновности. Но, господа, я хочу подчеркнуть, что не только принципом презумпции невиновно-сти определяются достижения демократии, существуют еще свободы слова и печати, и никто не имеет права посягать на свободу нашей прессы. К тому же и сами адвокаты, насколько мне известно, не оченьто ограничивали свои контакты с прессой и даже провели несколько пресс-конференций по поводу дела господина Михайлова.

В зале после этих слов прокурора раздался шум, из ложи прессы выскочили несколько репортеров вечерних изданий и устремились к выходу. Они торопились к телефонам. Сенсация первого дня судебного процесса была обеспечена: прокурор во всеуслышание заявил, что для него есть принципы более важные, чем принцип презумпции невиновности. А президент суда тем временем объявила перерыв для принятия решения по поводу ходатайства адвоката об отмене процесса.

Напротив женевского Дворца правосудия приютились с десяток кафе и маленьких ресторанчиков. Журналисты проследили, в каком из них облюбуют себе место адвокаты, и направились следом. Самые нетерпеливые из репортеров уже по дороге атаковали вопросами Маурера, но ответил за всех Ксавье Манье:

– Господа журналисты, вы слышали тот упрек, который бросил в наш адрес господин прокурор: он обвинил нас в утечке информации. Поэтому мы решили до конца процесса не давать никаких интервью. Не обижайтесь, господа, так будет лучше. Мы не хотим влиять на ваше мнение. Но я обещаю, что после окончания процесса мы ответим на все ваши вопросы, если к тому времени они у вас еще останутся.

Не очень-то обескураженные журналисты заняли места за своими столиками, приготовившись к долгой осаде. Каждый сделал заказ сообразно собственному вкусу. Большинство предпочли горячее вино – напиток, столь любимый швейцарцами в слякотную погоду. Дешев, неплохо тонизирует да к тому же еще и согревает. Все активно обсуждали заявление Маурера и сошлись во мнении, что это был лишь хорошо продуманный тактический ход и после перерыва судья продолжит слушание дела. Так оно и произошло, Антуанетта Сталдер отклонила ходатайство адвоката и продолжила заседание.

* * *

Женева, площадь Бург де Фур, Дворец правосудия, 30 ноября 1998 года. День – вечер.

На вечернем заседании народу явно поубавилось, и я более внимательно оглядел зал суда. Просторный, вмещающий, наверное, не менее двухсот человек. Ряды справа от входа отведены для прессы. Кроме того, журналисты занимали и находящуюся на некотором возвышении ложу.

– А там кто сидит, элита? – спросил я находившегося рядом собкора «Комсомольской правды» в Женеве Леонида Тимофеева, с которым успел познакомиться еще утром.

– Действительно элита, – подтвердил Тимофеев. – В общих рядах прессы отведены места для всех, кто аккредитовался на процессе, а в ложе сидят швейцарцы, которые в своих изданиях и на телевидении специализируются на криминальной тематике. Там же сидят художники – фотографировать-то в зале нельзя, а рисовать можно, так что смотри завтрашние газеты, увидишь «знакомые все лица».

За разговорами мы чуть не прозевали начало конфликта, который был связан непосредственно с нашим коллегой Игорем Седых, аккредитованным в Женеве корреспондентом РИА «Новости». Игорь поднялся и, отвечая на вопросы обратившейся непосредственно к нему судьи, подтвердил, что именно он является российским журналистом и что его имя Игорь Седых.

– Господин Седых, вы значитесь в списках свидетелей обвинения и вы подтвердили свою готовность выступить в этом качестве. Так ли это? – продолжала спрашивать президент суда.