Сердце Проклятого

– Не думаю, что ты можешь меня знать, Иосиф. Мы были знакомы еще до твоего рождения. Твоя мать ждала твоего появления на свет, когда мы виделись в последний раз.

– Тогда это было действительно давно, – согласился хозяин. – Ну, что ж… Спасибо тебе, старый знакомый. Проходи в дом, здесь рады тебя видеть. Как мне тебя называть?

– Дарес, – ответил Иегуда, не задумываясь.

– Ты грек? – удивился Иосиф.

– Да. А что? Не похож?

Мириам бросила на него быстрый взгляд.

«Вот теперь, Мири, ты будешь знать, как меня называть, подумал Иегуда. Еще одно из сотни имен, что я носил. Дарес. Не хуже и не лучше любого другого.»

– Я родом из Александрии, – продолжил он. – Когда-то жил в Иудее, пусть хранит ее ваш Бог. Потом уехал. Я всю жизнь я провел на чужбине.

– Ты торговец?

Иегуда усмехнулся.

– Если есть возможность – я немного торговец. Когда надо – воин. Если жизнь заставит – моряк. Когда нечего есть, я могу наняться собирать оливы или давить виноград. Я умею пасти скот, стричь овец, выделывать шкуры. Тот, кто путешествует, не должен брезговать никакой работой. Лучше всего у меня получается работать с деревом, но эту работу трудно получить без собственного инструмента. А такой инструмент слишком тяжел для того, кто всегда в пути…

– Мать говорила мне, что покойный отец тоже был плотником. Ты знал моего отца?

– Мы были знакомы, – сказал Иегуда и посмотрел на Иосифа печальными, выцветшими от солнца и прожитых годов глазами.

И добавил, чуть погодя, солгал легко, словно просто вздохнул:

– Но никогда не были близки. Я был одинок, и бродячая жизнь уже тогда привлекала меня больше, чем дом и семья. Твой отец был другим.

– А я так и не научился плотничать, – признался Иосиф. – Дерево мне не дается, но я люблю металл и камень. Это мое ремесло – делать украшения из серебра. А еще я лью фигурки Артемис и, говорят, они самые лучшие в городе! Ну, или в нашем квартале! И продаются они лучше, чем у остальных!

Он совсем еще мальчишка и не отучился хвастать, отметил про себя Иегуда и едва сдержал улыбку.

– Поэтому эти бунтовщики и ломились в мой дом! Они хотели снести мастерскую и забрать серебро. Там были люди, которых я знаю по рынку, и даже твои минеи, мама! Они что? Тоже пришли грабить?

– Все сложнее, сынок, – едва слышно произнесла Мириам. – Все значительно сложнее!

Несмотря на поздний час, жена Иосифа собирала на стол – негоже садить гостей перед пустыми тарелками. Дети заснули тут же, подле бабушки, а сама Мириам, сидя на скамье, с тревогой слушала разговор между мужчинами. Беседовать с Иосифом – опасный путь, ведь Иегуда и понятия не имел о том, что именно рассказывала сыну Мириам. Но замолчать, закрыться было бы еще хуже. Раз уж Иегуда пришел в это дом, то должен был повести себя так, чтобы потом не возникло никаких вопросов к той, которую он сопровождал.

И еще…

Это был ее и его сын – сын тех людей, о которых Иегуда не забывал все эти годы, а, значит, близкий ему человек. Не по крови, по духу.

«Ты не знаешь его, сказал себе Иегуда. Какая кровь? Какой дух? Опомнись. Не позволяй чувству взять верх над разумом. Да, ты любил его отца. Ты любил тогда и по сей день любишь мать этого молодого человека. Кто б спорил? Это чистая правда! Но правда и другое – он никто для тебя. Незнакомец. Чужак. Ты знал, что он есть, потому что Мириам носила его под сердцем в тот страшный год. Но он родился и рос, когда тебя не было рядом. Какой он? Хороший? Плохой? Равнодушный? Может быть, он жесток? Или, наоборот, добр? Храбр, как отец или вырос трусом? Ты не должен доверять никому. Никому. Вы так договорились много лет назад. Ты умер. Тебя нет, Иегуда. Вместо тебя живут другие люди, с другой судьбой. Как тебя звали во время твоих скитаний? Ксантипп? Крисипп? Моше? Иосиф? Кем только ты не назывался, какие личины на себя не надевал! Никто не помнит тебя. Помнят только твои маски. Есть грек по имени Дарес, а никакого Иегуды нет в помине. Жил такой когда-то, но теперь он проклят – никто не помнит его лица, никто не помнит его добрых дел. Предал, умер, проклят. И это – все».

– Теперь, – произнес Дарес, вставая, – когда твоя мать, Иосиф, в безопасности, мне пора идти. Я рад, что познакомился с тобой, пусть Бог благословит тебя и твою семью! Ты хороший сын и приглядишь за матерью куда лучше, чем это сделаю я.

– Зачем тебе идти куда-то, Дарес? – возразил Иосиф. – До утра еще далеко, в городе опасно, а сюда они больше не сунутся… Оставайся. Мы найдем тебе место для сна, еду и питье, и ты пробудешь за этими стенами до тех пор, пока опасность не минует.

– Мне не грозит опасность на улице, – улыбнулся Иегуда. – Я не молод, но еще и не старик, Иосиф, и вполне могу постоять за себя. Я сделал то, что должен был сделать, и не вижу причин причинять тебе неудобства.

– Останься… – она едва заметно запнулась, – Дарес.

Голос Мириам звучал не только тихо, но и устало. Уж слишком длинной оказалась эта ночь.

– Если захочешь – уйдешь с рассветом.

– Друг моей матери – всегда желанный гость в моем доме. Не огорчай ее и меня. Останься.

За спиной Иосифа послышался шорох, что-то едва слышно звякнуло. Он начал было поворачиваться, но не успел. Во двор, мягко соскользнув по стене, спрыгнул невысокий человек в черном кетонете, с головой, обмотанной платком на восточный манер. Он был смугл, быстр и плавен в движениях, как дикая кошка. Взвизгнула жена Иосифа, глухо охнула Мириам. Иосиф медленно, очень медленно потащил со стола гладиус, заодно смахнув на землю несколько тарелок и кувшин с питьем. Черепки брызнули в разные стороны, веером разлетелось на камни алое вино.

Двадцать лет назад Иегуда успел бы достать сику и броситься на незваного гостя еще до того, как тот коснется земли, но эти двадцать лет прошли, и прошли не бесследно. Пока Иегуда разобрался с оружием, человек в черном успел выпрямиться. Он сохранил равновесие, чуть согнув ноги в коленях, и протянул отпрянувшему Иосифу руки ладонями вверх.

Оружия у него не было.

Иегуда опустил занесенную для смертоносного броска сику, но в ножны не спрятал.

– Не бойтесь, – сказал гость на арамейском с легким незнакомым акцентом. – Я безоружен и всего лишь гонец.

Меч Иосифа смотрел ему в живот, но Иегуда почему-то подумал, что у серебряных дел мастера нет ни одного шанса из тысячи достать пришельца железом. А вот человек в черном кетонете мог легко отправить хозяина дома к праотцам и без оружия.

– Кто ты такой? – спросил Иосиф дрожащим от гнева голосом. – Зачем ты пробрался в мой дом?

– Меня послал Шаул.

Ответ прозвучал спокойно. Человек в черном был уверен в себе и ничего не боялся.

– Он видел, как твоя мать прошла через площадь, и послал меня за ней.

– Что за дело Шаулу до моей матери?

– Он хочет с ней поговорить.

– Поговорить? Со мной? – удивилась Мириам.

Она так и не поднялась со своего места, прижимая к себе спящего внука.

– За что мне такая честь?

– Я гонец, – повторил человек в черном. – Я пришел передать просьбу равви. Он надеется, что ты ему не откажешь. Если ты опасаешься чего-то – вот его слово: тебе не грозит ничего. Если ты сомневаешься в его обещании – пусть кто-то из мужчин пойдет с тобой. Я подставлю свое горло под нож и буду заложником до тех пор, пока ты не уйдешь прочь. Всего несколько слов, женщина. Исполни его просьбу, прошу…

Он склонил голову, продолжая держать руки перед собой. У него были ладони воина – Иегуда не мог ошибиться. Натруженные многолетними упражнениями с оружием, жесткие, огрубевшие ладони.

Из дома наконец-то выбежали вооруженные дубинами подмастерья – перепуганные и оттого злые. Выбежали и стали подле дверей, не соображая, что делать дальше – ждать приказа или начинать бить пришлого сразу и со всем старанием?

– Послушай, – начал было Иосиф, но Мириам перебила его:

– Хорошо, – она двинула подбородком, вздернула его, как делала много лет назад, гордо встряхивая головой. Глаза ее сверкнули. – Я иду.