Сердце Проклятого

– Ее нет. Мой племянник, Валентин, потерял ее в пещерах под Иудейской пустыней во время наводнения.

– О, господи! – Криницкая посмотрела на Рувима с жалостью. – В пещерах. После наводнения. Рукописи древние. Теракты. Ты возомнил себя Индианой Джонсом, Кац? На кого ты похож? Побитый, грязный, и еще этот неподобающий возрасту и ученой степени хвост! Ты так и не смог повзрослеть! Я правильно сделала, что тебя бросила!

Огромный, как сарай, «Патфайндер» едва втиснулся в гараж на место компактного кроссовера. Арон припарковал «лексус» на площадке перед домом и принялся помогать Арин выгружать Шагровского с заднего сидения джипа.

– Ну, – сказал профессор миролюбиво, – это еще вопрос, кто кого бросил. Ты зря иронизируешь, иногда правда бывает настолько невероятна, что легче соврать, чтобы тебе поверили…

– Так ты врешь?

– Не тот случай. В доме есть оружие?

– Конечно. Я же израильтянка!

– Ты, прежде всего, бывший сотрудник Моссад. Пойдем в дом. Моему парню надо лечь.

– Девушка тоже твоя родственница?

– Моя ассистентка…

– Хорошенькая для умной ассистентки. Потянуло на молоденьких, Кац?

– Ты когда-нибудь смиришься с тем, что ты не единственная умная и красивая женщина на свете?

Криницкая фыркнула.

– Я все равно красивее и умнее всех. Жаль, что ты до сих пор этого не понял!

– Расскажешь об этом Арону. Ему нужнее, – съязвил профессор, возвращаясь к джипу. – Вера в то, что жена – само совершенство, чрезвычайно укрепляет брак, хотя ослабляет ум, во всяком случае так говорил мой русский друг Беня Борухидершмойер. Главное твое достоинство, Криницкая – чудесный характер. У тебя даже рыбки в аквариуме должны плавать по согласованию с тобой…

– У нас нет аквариума.

– Да? – осведомился Кац. – Действительно, нет? А рыбки плавают?

Он порылся в чреве «ниссана» и извлек из салона короткоствольный автомат, давеча отобранный у охраны госпиталя.

– Нашему роману всегда не хватало этакого киношного боя, Марина. Такого, чтобы я на белом коне, да ты в костюме медсестры…

– Ну, костюм медсестры можно купить в паре кварталов отсюда, – ехидно сообщила Криницкая. – Вот насчет коня я не уверена…

– Ничего, что я здесь? – поинтересовался не без иронии Арон. – Рувим, парень твой мне не понравился. Я его осмотрю сейчас, но, похоже, ему срочно надо в госпиталь.

Они вошли в тенистый дворик, засаженный деревьями и цветами так, что у гостя создавалось впечатления попадания в джунгли.

– Я его только вытащил из «Йосефталя», – сказал профессор Кац. – Ему нельзя в госпиталь. Убьют.

– А умереть от перитонита ему можно? – спросил Флейшер. – На самом деле, при ранении в живот шансы встретиться со Всевышним достаточно велики. Ты же воевал, сам знаешь.

– Сможешь продержать его еще 24 часа?

– Скажу после осмотра. Что ты колол?

– Аугментин, по 500 миллиграммов три раза в сутки.

– Сам додумался или подсказал кто?

– Был там хороший человек, твой коллега. Собрал нас в дорогу.

– И обезболивающие дал?

– Конечно.

Марина еще раз с сожалением оглядела Каца и заметила:

– Его бы самого залатать нелишне, Арон. Физиономия у него – хоть святых выноси! А твой нос, Кац – это мечта антисемита! Самый большой нос в Израиле, гарантирую!

– Это еще что! Видела б ты мой тыл!

Криницкая фыркнула.

– И не мечтай – смотреть не стану! Ходить – ходишь, значит тылу больше обидно, чем больно!

– То есть твоего сочувствия я бы дождался, только если бы мне оторвало ноги?

– Это вряд ли, – поделился сомнениями Флейшер. – Мог бы и не дождаться! И я бы на твоем месте не каркал. Вдруг накличешь?

– Арин обязательно посмотри, дружище, – попросил Рувим. – Ей тоже досталось. Рука прострелена, но вроде начала подживать. По касательной черкануло, сквозная, и кость целая…

– Еще немного, и сможешь преподавать полевую хирургию, – улыбнулся Арон. – Опыт уже есть.

– Я бы его даром отдал, этот опыт! – отмахнулся профессор в сердцах. – Я думал, что все – с игрой в войну покончено, и на тебе! А ведь это не война. Нет фронта. Нет официального врага. И вообще непонятно, кто враг. И почему моих ребят-археологов постреляли в мирное время. Ладно, ребята! Я умоюсь, можно?

– Можешь даже душ принять, – милостиво разрешила Марина. – Мне точно никуда не звонить?

– Если у тебя нет желания посмотреть, как мы умрем – то лучше не стоит.

– У тебя паранойя, Кац!

– Конечно, – согласился профессор. – Моя паранойя ко мне вернулась! Я люблю свою паранойю! И знаешь, почему? Потому что именно благодаря ей мы до сих пор живы.

* * *

Телефон зажужжал и медленно пополз по исцарапанной деревянной крышке стола, мимо чашки с кофе. Татуированный смахнул его со стола уверенным, мгновенным жестом, словно поймал муху.

– Да, – сказал он в микрофон.

Сидящие напротив него «чистильщики» превратились в слух, но не могли уловить ни слова. В трубке что-то булькало и гудело.

– Понял. Высылайте.