В жаре пылающих пихт

Холидей, стерев босые ступни, опомнился от жары, когда длиннолицый втолкнул его в темное прохладное помещение.

Следом вошли горбоносый, закуривая сигарку, и кареглазый, и лоскут изрезанной и залатанной парусины, служивший тут подобием двери, сомкнулся за ними, отрезав путь угасающему солнечному свету и продолжая покачиваться на сквозняке.

Внутри помещения стояла тьма, пахнущая сыростью, испарениями тел и перебродившим сырьем, в глубине у своеобразного алтаря, на котором стояла бронзовая статуя христианского спасителя, сына Божия, тускло мерцали наполовину расплавившиеся свечи.

Ветхие лакированные стены вибрировали от гула голосов, ударявшихся и отражавшихся о них. Едва различимые выхваченные из дымки абрисы столов, полупустых людей с обескровленными лицами и мрачного лжецерковного фона сливаются, как души умерших в загробном мире для единого безжизненного хоровода. Люди без выражения на угрюмых лицах, без глаз и ртов, бесплотные, как холодный ветер в пустыне, а другие деревянные и хрустальные, стеклянные как куклы, шарнирные или движущиеся посредством нитей, привязанных к облаку чужеродной воли, принимающие участие в театральной мистерии по поводу воскресения христова.

Среди них были и белые, и черные, и мексиканцы, и желтоглазые, и беззубые, и покалеченные, и облепленные грязью, облысевшие от пьянства, обезумевшие от женщин, в шляпах, с тяжелыми пыльными усами и выгоревшими бровями. Их голоса звучали отдаленно и неясно, словно этими пустыми телами овладел сонм кладбищенских привидений, и эти звуки происходят от них, давным-давно усопших духов, речь и гомон мертвецов, что воскресли и продолжают блудить и смеяться за пределами своих остылых одиноких гробниц.

Появление четверки не привлекло внимания, и каждый из них нашел себе место среди прочих призраков.

Длиннолицый усадил Холидея за стол и благосклонно поставил ему кружку воды, перекрестившись перед статуей святого спасителя, сына божия.

Холидей мельком глянул на длиннолицего исподлобья, протянул онемелые руки и испил из кружки.

Горбоносый, взяв окурок двумя пальцами, запалил от него фитиль свечи, небрежным жестом смахнул пыль со стола и, вытащив из-под рубахи пистолет, положил его на видное место.

Кареглазый сидел, просунув ладони между колен, постукивая ими и глазея по сторонам – он заметил недоброе, там, в углу, где собрались несколько лупоглазых изрекающихся на странном диалекте язычников, уже что-то назревало.

Длиннолицый прошел к стойке, снял шляпу и попросил себе пива.

Я в молодости на дымовой сушильне работал, сказал длиннолицый, это такие металлические камеры с днищами, похожие на цистерны, где высушивается солод. Под ними нагревательные печки, затопленные антрацитом, а вверху вытяжная труба. Дым вместе с воздухом протягивается сквозь солодовый компресс, который ежечасно перелопачивают.

Насупленный гигант в широкополой шляпе невнятно бормотал бессмыслицу себе под нос, поглядывая на длиннолицего.

Боже мой, пробормотал он, боже, Иисусе Христе.

Длиннолицый придвинул к себе поставленную кружку, косясь на потеющего гиганта, отхлебнул. Гигант посмотрел на него.

Боже, как я ненавижу здесь все!

Длиннолицый согласился с ним.

Я ненавижу каждую пядь этого проклятого места, оно сам Содом! Будь оно сожжено дотла гневом божиим, будь оно…

И, продолжая бормотать, он утирал лицо и нос.

У тебя, мужик, случилось что? спросил длиннолицый.

Глаза бы мои опустели, лишь бы не видеть это застойное гнилое болото, чтоб вам всем пусто было, это Содом, это Содом и Гоморра! Вы все богохульники, прокляни вас господь, вы стая высокомерных псов, я ненавижу, боже мой, во мне зло!

Сумасшедший, он глянул на длиннолицего, барабаня пальцами и тяжело дыша. И ты, сказал он, я тебе уши надеру, морда ты разбойничья, так надеру, что побережье океана увидишь, вы не заслуживаете милости господней, чтоб вам пусто было!

Длиннолицый пожал плечами и поднял кружку.

До дна за то, чтобы это место еще до зари покатилось в Ад вместе с безбожниками, пусть Царство Небесное опустеет от недостойных как эта кружка! И, возвестив громким голосом, принялся пить.

Гигант скривил физиономию, отвернулся от длиннолицего и принялся разглядывать посетителей, словно пригоршню монет на ладони – язычники, черные, как оникс, белые, что уже налакались и опустились до состояния скотины, несколько мексиканцев, что стояли у окна с надменным выражением на лицах, которые впитали цвет чужой земли. Посмотрел он и на горбоносого, смахивающего пепел со столешницы, и на кареглазого, нервно покачивающегося на табурете в углу, как умалишенный в лечебнице, бросил он короткий взгляд и на Холидея, и, тяжело дыша, возобновил бормотание.

Но вдруг гигант переменился в настроении, и длиннолицый заметил это.

Бог мой! сказал гигант.

Длиннолицый проследил направление его взгляда.

Этот сукин сын, рявкнул гигант, этот дьяволослужитель!

Он поднялся и огромный, как шкаф, зашагал к Холидею, топая и не обращая внимания на окружающих, кого расталкивал, все помещение ходуном ходило у него под ногами, будто палуба раскачивающегося в шторм корабля.

Это ты, это ты!

Горбоносый подгреб под себя ноги, потушил окурок в миске с догорающей свечкой и положил ладонь на пистолет – гигант это заметил и остановился, а вместе с тем почему-то оживились язычники, обвешанные костяными амулетами, уши у них были проколоты, а в носовую пазуху под хрящом продета косточка.

При оживлении язычников, будто только того и ждали, сразу протрезвели несколько заулыбавшихся и подталкивающих друг друга белых, стреляя белесыми глазенками из-под полей шляп.

Вслед за ними вступили мексиканцы, стоявшие у окна как посторонние, отрешенные от всего храмовые статуи или стражи в душных склепах, блестя налитыми кровью глазами.

Холидей поднял глаза, щурясь и заслоняясь связанными руками.

Это он, это он!

Кто – я?

Гигант трахнул кулачищем по столешнице, одна из ножек стола переломилась, и в последний момент уже полупьяный белый успел подхватить кружку, расплескав ее содержимое.

Это ты, рака, евнух!

Гигант плюнул Холидею в лицо.

Холидей подскочил с места.

С ума сошел, я тебе пасть порву!

Он попытался протаранить противника головой, но тот сцапал его за волосы одной рукой, другой – зажал шею и стал душить.

Давно я тебя ищу!

Пусти, а то пристрелю! сказал горбоносый.

Гигант отпихнул Холидея, тот наскочил на стену, оступился и с грохотом опустился на покрытый пылью пол.

Гигант вытащил револьвер из кобуры на ремне. Горбоносый схватил свой пистолет. Язычники синхронно поднялись, и вот уже хозяин приюта вырос из-под стойки, волоча длинное двуствольное ружье – большим пальцем взвел непослушные курки и прицелился в широкую спину гиганта. Тот услышал щелчок.

Остальные постояльцы сидели, противно корча рожи и улюлюкая.

Курильщик с причесанными усами и выкачанными глазами сдвинул шляпу на затылок и опустил левую руку под стол.

Суд Божий! Горе лицемерам, смерть ворам! ревел гигант, это суд Божий, я дал клятву отомстить паршивцу!