Илиодор. Мистический друг Распутина. Том 1

Однако о. Илиодор подчеркивал, что речь идет не о преступном бунте, а об исполнении долга. «Неужели же я бунтовщик? Неужели же призываю народ к восстанию? Неужели же я стал на путь Пугачева, Разина и Лжедимитрия? О, нет, нет и нет! Я призываю народ не к восстанию, а к защите святынь поруганных. … Пусть будет это восстание, но восстание не бунтовское, а законное, святое, великое, Божие! Это – восстание правды против лжи, любви ко Христу против любви к дьяволу!». Словом, дело богоугодное, что особенно хорошо заметно по аллегорическому «Видению монаха», где о. Илиодор описывал, как черная сотня шествует на битву, сопровождаемая ангелами, с пением ирмосов Великого покаянного канона, а само сражение заменяется вмешательством высших сил. В то же время о. Илиодор не раз писал, что самосуд должен быть санкционирован монархом.

С другой стороны, о. Илиодор стращал революционеров народным гневом: «Неужели вы не предвидите того, что озверевший и одичалый под влиянием ваших сатанинских напевов русский народ, увидев в вас своих губителей и развратителей, сорвет с вас маски, обратится на вас и, как свирепый лев, как разъяренный медведь, растерзает вас, уничтожит, и память ваша проклятая погибнет с шумом, а народ потом будет с омерзением произносить ваше имя!». Позже он повторил это предупреждение в адрес помещиков и судей.

После всех этих громких заявлений о. Илиодор не стеснялся уверять, будто «не призывает народ вступать в бой, а только напоминает народу о его долге»; «народный самосуд, когда настанет для него время, придет сам собой, без всякого призыва его со стороны кого бы то ни было. Ведь народ не чурбан: он имеет живую душу, чуткое, мягкое сердце; он понимает хорошо, как над ним издеваются безумцы, подпольные гады». Более того, о. Илиодор якобы стремился не вызвать кровопролитие, а, наоборот, его предотвратить, желая страхом возмездия «удержать порывы проклятых русских дураков» и заставить их покаяться.

На простодушных волынских хлеборобов подобные речи о. Илиодора производили огромное впечатление.

– Готовы ли умереть за Святую Веру и Царя? – торжественно вопрошал он.

– Умрем, умрем прежде, чем откажемся от этих святынь!!! – был ответ.

Позже о. Илиодор с гордостью рассказывал, как «его хохлы» кричали: «Разреши нам, если находишь нужным, поехать в Петербург, где мы станем и справимся с этими жидами и др. на защиту Царя и Св.Православной церкви».

На апокалиптической картине грядущего народного восстания о. Илиодор изображал и себя самого: «Моя же роль как пастыря Церкви будет заключаться в том, что я буду идти с крестом Христовым впереди священной рати, ободрять ее, как это делают священники Божии на бранных полях!». Порой прямо приписывал себе роль полководца: «Я сам с Святым Крестом поведу эту рать против вас». То же самое повторил устно в «Русском собрании». Неудивительно, что один репортер сравнил его с вдохновителем крестовых походов Петром Амьенским.

Собственная миссия

Свою миссию о. Илиодор неизменно характеризовал в самых возвышенных тонах, считая себя, ни много ни мало, пророком. Однажды даже процитировал одноименное пушкинское стихотворение.

В «Видении монаха» он описывал свой воображаемый диалог с Богом:

«– Монах служитель Мой, что же ты ничего не говоришь этим народам?

– Что же я скажу им, Господи?

– Вам даны законы Неба, и разве ты не знаешь, что говорить стоящим по правую и по левую сторону?

– Знаю, Господи, знаю, только я не смею сказать людям грозное слово, ибо сам человек грешен.

– Ты не свое слово будешь говорить, а Мое; я знал твое недостоинство, но избрал тебя сосудом Своим, чтобы ты не возгордился и чтобы чрез твою немощь явилась Моя Сила; Я дал тебе право вязать и решать [так в тексте]; поэтому не убойся ничего и сделай то, что ты должен исполнить!

– Исполню, Господи, исполню! Не смею ослушаться слов Твоих».

О. Илиодор искренно считал, что передает современникам волю Божию. «Все это я сказал вам не от себя и не от диавола, словами которого говорят "освободители", а от Бога и Христа моего: это Он повелел мне говорить как пастырю Церкви, как служителю Своему!». Поэтому намеревался «свободно говорить людям святую истину», пользуясь преимуществами монашеского положения. «Не умолкну добровольно до тех пор, пока не выскажу всякую обо всем и обо всех чистую святую правду. Если я этого не сделаю, то я не знаю, зачем мне жить на земле…». Таким образом, свое предназначение он видел в проповеди «правды и человеческой справедливости». «…я и в могилу сойду с моим дорогим знаменем; и никакая сатанинская рука не вырвет из моих объятий этого священного знамени; говорю "сатанинская", ибо у христианской души не явится даже и намерения отнять у меня знамя правды, Истины, честности, справедливости евангельской!».

В силу этого принципа о. Илиодор и выступал против революции и либерализма, выступив на борьбу со «страшным зверем» – «проклятой революционной гидрой». «Со всей силой темперамента донского казака я боролся, используя свой авторитет, за церковь, царя и русский народ, – вспоминал Сергей Труфанов. – … Искренность и энергия моей борьбы против революционеров не знали границ».

Итог: монах-бунтарь

Таким образом, бесхитростное, но красочное мировоззрение о. Илиодора представляет собой обыкновенную славянофильскую систему взглядов с прибавлением религиозных и социалистических мотивов, а также убеждения в необходимости своего рода «революции справа».

Неудивительно, что современники зачастую гадали, правый он или левый, а некоторые даже причисляли о. Илиодора к революционерам. Шульгин находил, что он был «демагог» и «монархист для вида». Меньшиков писал о «столь близких ему бомбистах красной сотни».

Однако о. Илиодор неизменно настаивал на своей политической благонадежности: «Свидетельствуюсь собственной священнической совестью пред Вами, Ваше Преосвященство, что я – не бунтовщик, я – не революционер». Не выступая против законных властей, он лишь по долгу пастыря обличает их грехи. «…властям нужно повиноваться для Бога и власть должна служить для Бога. А если служит не для Бога, так кому служит? Диаволу. Так вот если диаволу служит, так обличай и борись, сколько можешь». Соответственно, он считал себя вправе не повиноваться тем распоряжениям властей, которые казались ему незаконными.

Точно так же о. Илиодор при необходимости был готов выйти из послушания духовной власти и обличить ее, основываясь на 15-м правиле Двукратного Константинопольского собора, одобряющем разрыв с архиереями-еретиками: «Ибо они осудили не епископов, а лжеепископов и лжеучителей».

Иеромонах настаивал, что и свою паству воспитывает в духе покорности властям. «Илиодор никогда не прольет крови, ибо он приносит Богу бескровные жертвы». Снова и снова о. Илиодор твердил: «От моих проповедей не прольется ни одной капли крови». Даже в дни противостояния с властями он повторил: «Ни при жизни моей, ни после смерти моей не прольется ни капли чьей-нибудь крови. Я вас всегда учил добру и теперь прошу, если мне придется скоро умереть, то никому не мстить за меня и пусть все они там знают, пусть знает полиция и все власти, что через меня никогда не прольется ни капли крови!».

С особенным жаром он открещивался от навязанного ему ярлыка погромщика: «народ, идущий за о. Илиодором, будет тогда совершать погромы, когда у козы вырастет хвост». «Я никогда не призывал к насилию и к погромам, а, наоборот, отвержением и проклятием небесным грозил за них»; «я никогда никого не подстрекал к какому бы то ни было насилию своими проповедями».

Когда его сравнивали с Гапоном и другими священниками крайних левых убеждений, он горячо протестовал: «я ни Гапон, ни Колокольников, ни Тихвинский; в своей деятельности руковожусь не личными страстями, а единственным желанием спасти Родину Святую, Трон Царя и Ограду Церкви».

Однако иногда он сам признавал свою духовную связь с разрушительными элементами.

«Я верю в искренность некоторых революционеров, признаю героизм за их поступками. – я, быть может, сам положил бы на плаху свою голову за их дело, но я убежден, что на безверии нельзя построить счастья народа.

Как бы ни были хороши моральные принципы, во имя которых наши революционеры призывают народ к протесту, они уже по одному тому не в силах оказать воздействия, что санкционируются не Богом, а человеком»

Впоследствии Сергей Труфанов повторил эту мысль в мемуарах: «В глубине души я тоже был крайним революционером, что подтверждается знаменитой русской писательницей Гиппиус, которая сделала меня героем ее романа "Роман-царевич" под именем отца Иллариона. Я встал на сторону реакционеров, потому что революционеры не начертали на своем красном флаге имя Бога. Если бы они добавили к словам: "В борьбе обретешь ты право свое" слова: "Так говорит Господь истины", революция, несомненно, нашла бы меня в своих первых рядах».

Будучи бунтовщиком по своей природе, он в силу своих убеждений бунтовал не против власти, а против революции.

В статье с характерным заголовком «Монах-бунтарь» И.А.Родионов размышлял о направлении бунта о. Илиодора:

«Он идет против общего течения, идет ревностно, нетерпимо, воительски.

Он стоит за православную веру, за самодержавного Царя, за великую единую Россию.

Он громит революцию, громит интеллигентов – изменников родного народа.

Он ополчается против морального и материального засилия евреев, считает их злейшими врагами Христа, сеятелями всяческих смут и нестроений и кровопийцами народными.

Он пылок, невоздержан, обличает богатых, влиятельных, "уважаемых" граждан, суровым словом своим бичует и народ».

В ответ на подобные доводы М.О.Меньшиков отмечал, что ведь и Пугачев с Разиным стояли за православие и самодержавие.

Три программные статьи о. Илиодора

В «Вече» о. Илиодор дебютировал в том самом октябре 1906 г., когда, тяжело больной, отошел от «Почаевских известий». Тогда у него достало времени для написания не только статьи в ярославский «Русский народ», но и ответа на нападки «Церковного вестника». Этот-то ответ и напечатало «Вече». Редакция тогда еще так плохо знала о. Илиодора, что ошибочно назвала его архимандритом, однако не удержалась от выражения своего восторга по поводу деятельности почаевских иноков, благодаря которым «скоро вся Волынь будет представлять единый могучий "Союз русского народа"».

В эмоциональной статье под характерным заголовком «Моя отповедь слепым книжникам и лицемерам» о. Илиодор устроил «писакам "Церковного вестника"» форменный разнос. Священник именовал их «зажиревшими мракобесами», не имеющими «ни любви к Родине, ни ревности о благе Церкви Православной, ни сострадания к народу своему», и грозил им казнью и народным гневом.

Затем «Вече» одну за другой опубликовало три программные статьи о. Илиодора – «Когда же конец?», «Видение монаха» и «Плач на погибель дорогого Отечества». Касаясь в мемуарах своей публицистической деятельности, Сергей Труфанов из множества статей вспоминает эти три с прибавлением еще одной («Моим высоким судьям»). Поэтому именно их следует считать программными. Да они и сами за себя говорят, значительно выделяясь из общей массы. Эти три блестящие сочинения – вершина его публицистического творчества. По-видимому, они были написаны за зиму 1906–1907 гг. Возможно, материалом для них послужили устные проповеди, произносившиеся у почаевской колокольни: биограф замечает, что в то время о. Илиодор «издавал свои речи».

Статья «Когда же конец?» была позже продублирована в «Почаевских известиях». Ввиду ее длины пришлось выделить отдельный номер, даже немного увеличив его формат.

Не считая предисловия, посвященного недоразумениям между правительством и «Союзом русского народа», статья представляет собой проект прошения, которое могла бы подать Императору гипотетическая монархическая депутация. Это эмоциональный призыв четко определить свое отношение к идеям, проповедуемым Союзом:

«Государь!

Скажи нам, Твоим детям, изнывающим и страждущим, кто мы для Тебя: враги Твои или друзья?».

А так как Император, безусловно, должен быть монархистом и консерватором, то ему следует вести соответствующую политику во всех направлениях – в церковном, инородческом, рабочем и других вопросах. Изложив со множеством восклицательных знаков подробности, о. Илиодор заключил свое обращение к Государю просьбой санкционировать народный самосуд над революционерами и либералами:

«Прежде повели, Великий Самодержец, поместному Церковному Собору, Тобою созываемому, проклясть всю эту нечистоту, а черным миллионам повели, Государь, убрать ее, куда следует…

Вот она, уже идет тесно сомкнутыми рядами верноподданная Тебе черная рать; вот уже раздаются звуки бубнов и литавр!.. Показались метла с собачьей головой Ивана Грозного, копье Ермака, меч Пожарского! Скажи, Царь, скажи свое властное слово, и Илья Муромец привезет к Тебе соловья-разбойника, а Георгий Победоносец тяжелым копьем с крестом насмерть пронзит проклятую революционную гидру!