Илиодор. Мистический друг Распутина. Том 1

Заботник наш!

Идет Святая православная Русь спасать своего Государя, Церковь и Родину!

Мы кончили, Царь! Повели, если угодно Тебе, казнить нас или миловать и счастьем дарить».

Таким образом, «конец», вынесенный в заголовок статьи, – это конец смуты или, в широком смысле, европеизации России. Настанет «конец» тогда, когда верховная власть даст ответ на эту петицию, которую еще предстоит подать.

Впоследствии, вспоминая свою знаменитую статью, Сергей Труфанов делал акцент на аграрном вопросе. Самой темой будто бы заинтересовался после беседы с солдатами в манеже Драгунского полка в Старом Петергофе и через неделю опубликовал свое «открытое письмо царю». Но, по-видимому, та беседа состоялась лишь весной 1907 г. Далее анахронизмы продолжаются: со ссылкой на Дубровина следует рассказ о совете членов императорской фамилии, где обсуждалась судьба удельных земель. Однако дневник Николая II датирует это совещание 30.VII.1906. Сама передача удельных земель Крестьянскому банку состоялась осенью 1906 г. Статья же о. Илиодора была написана позже.

«Видение монаха» – ключевое произведение для понимания всей политической деятельности о. Илиодора и, главное, его взгляда на собственную роль в судьбе России. Вдохновлялся автор, несомненно, Апокалипсисом. Подобно Иоанну Богослову, некий монах, в котором сразу угадывается сам о. Илиодор, сподобляется пророческого видения. Оно аллегорически изображает современное автору политическое положение, а также предстоящее сражение правого лагеря с левым и торжество черносотенцев. Сон, привидевшийся главному герою, переполнен яркими образами: оторванный край царской порфиры, народная кровь, сочащаяся со страниц левых газет, источающие смрад кадильницы и поломанные посохи в руках святителей-либералов…

Изображение левого лагеря с его трофеями невольно наводит на мысль, что о. Илиодор описывает грядущую Советскую власть: «на помосте в луже крови лежало в облачениях несколько священников; над ними была сделана одна общая надпись: "вот, как мы поступаем с попами, осмеливающимися в то время, когда мы кричим "долой Самодержавие", у Престола какого-то Бога молиться за Самодержавных Императоров". Далее следовали люди, которые в руках держали широкие чугунные плиты; на плитах было красными буквами написано: "на этих плитах мы жарили черносотенцев". За этими следовали другие; эти держали иконы Спасителя, Божией Матери, святых угодников, церковные сосуды и другие священные вещи, но все это было осквернено; на всем лежала печать грубого кощунственного поругания; люди, которые держали эти вещи, были звероподобны; показывали свои большие зубы и как-то неистово кричали и, злорадно кивая в сторону черной сотни, говорили: "вот как мы разделываемся с вашими досками, святыми мощами, а вы еще толкуете о каком-то Боге, о каком-то небесном Правосудии; суеверы вы, темный народ!"». Но он не прозревал будущее, а описывал настоящее, увы, мрачное.

Над левым лагерем о. Илиодор поместил того, кого считал подлинным вдохновителем революции: «Монах … заплакал горько и возвел глаза к небу, но вместо неба он увидел… сатану». Но увидел и небесный престол, поддерживаемый, наравне с ангелами, душами людей, убитых революционерами. Седящего на престоле о. Илиодор описать не дерзнул, но зато передал свой воображаемый диалог с раздавшимся оттуда Голосом:

– Монах, служитель Мой, что же ты ничего не говоришь этим народам?

– Что же я скажу им, Господи?

– Вам даны законы Неба, и разве ты не знаешь, что говорить стоящим по правую и по левую сторону?

– Знаю, Господи, знаю, только я не смею сказать людям грозное слово, ибо сам человек грешен.

– Ты не свое слово будешь говорить, а Мое; я знал твое недостоинство, но избрал тебя сосудом Своим, чтобы ты не возгордился и чтобы чрез твою немощь явилась Моя Сила; Я дал тебе право вязать и решать [так в тексте]; поэтому не убойся ничего и сделай то, что ты должен исполнить!

– Исполню, Господи, исполню! Не смею ослушаться слов Твоих.

Покорный этому повелению, монах изрекает свой суд над обоими лагерями: левым – проклятие, правым – благословение. Затем призывает черную сотню выступить в последний бой за веру, Царя и права русского народа. Однако этому призыву монархисты следуют не ранее, чем является долгожданный гонец из северной столицы: как уже говорилось, о. Илиодор всегда ставил народное выступление в зависимость от царской воли.

Собственно битвы нет: «Вдруг рассеклось пространство небесное, и на облаках явилась Матерь Божия с омофором. По правую сторону ея находился Св.Георгий Победоносец. Он копьем поразил сатану, а поклонники последнего, видя гибель своего отца, начали в отчаянии избивать друг друга. Черной сотне не пришлось даже употребить в дело меча».

Торжествуя, монархисты направляются в столицу ко дворцу, причем упомянуто, что он находится на берегу реки, а на противоположном берегу похоронены предки царствующего Императора. Очевидно, подразумевается Зимний дворец. Дело в том, что о. Илиодор был недоволен удалением русских монархов из их городской резиденции, видя в этом факте признак средостения, разделяющего царя и народ. Соответственно, в день идиллического торжества монархических идей самодержцу следовало вернуться в Зимний дворец. Странно только, что не в московский кремль.

Следует длинный диалог между Царем и народом в лице его депутата. Это, конечно, сам монах? Нет, тут о. Илиодор предпочел смириться и передать эту роль глубоко почитаемому им о.Иоанну Кронштадтскому. Он-то и дает Царю подробный отчет обо всем произошедшем. Между прочим, выясняется, что после победы над врагом у черной сотни ноги в крови, а руки чисты и белы, как снег. В конце концов водворяется порядок, воздаются почести павшим, и остается только найти монаха, чтобы рассказать ему о победе.

Однако его уже нет, и люди находят лишь его послание, начертанное на земле: «не ищите меня, молитесь за меня, я хотел уйти на Старо-Афонскую Гору, чтобы там молиться за вас и за ваше обновленное Отечество, но Господь судил иначе: тело мое, истерзанное страданиями, не перенесло радости, когда вы, победители, шли в Северную Столицу, и сделалось неспособным носить сильный дух: я умер, не ищите моей могилы: она никому не известна: хоронили меня дикие звери».

В целом вся эта красивая художественная аллегория изображает мировоззрение черносотенцев довольно достоверно и наглядно. Точно выписана любезная сердцу о. Илиодора картина народного возмездия, начинающегося по сигналу из столицы и марающего у воинов ноги, но не руки. Любопытна фигура монаха, выходящего на свою проповедь по указанию свыше, как ветхозаветные пророки. Вот, значит, кем себя ощущал автор! А слова о монахе, увидевшем вместо неба сатану, прямо просятся стать девизом к биографии о. Илиодора! Удивительно и очень похвально, что он не отважился приписать себе роль оратора от народа. Еще удивительнее финал аллегории. О. Илиодора можно представить себе где угодно, только не на Афоне. Да и уходить туда из древнего и высокодуховного Почаева – это искать добра от добра. По-видимому, автор всего лишь попытался придать своему автобиографическому сочинению житийные черты: сюжет с начертанным на земле посмертным письмом перекликается с финалом жития прп.Марии Египетской.

В мемуарах Сергей Труфанов из всей статьи вспоминает только диалог монаха и притворных черносотенцев, которые, охваченные стыдом, покидают правый лагерь. Действительно, это один из ключевых эпизодов всего памфлета. Кроме того, мемуарист уверяет, что за это сочинение получил прозвище «Павший герой».

Третья программная статья о. Илиодора – «Плач на погибель дорогого Отечества» – начинается парафразом книги пророка Исаии (62:1–2,4): «Не умолкну ради тебя, Церковь Христова, и ради Святой России не успокоюсь, доколе не взойдет над всем правда твоя и счастье твое, как горящий светильник. И увидят народы правду твою и все цари – славу твою. И не будут уже более называть тебя "оставленной" и землю твою "пустыней" – обиталищем диких народов. Лучше я умру, чем не стану говорить то, что буду говорить сейчас. Какими же словами я буду изливать скорбь свою? Какими слезами я начну оплакивать падение Великой Державы?».

После этого вступления автор резко меняет литературный стиль и начинает подражать древнерусским сказителям: «Матушка моя родимая, Святая Русь! Что с тобою сталось, подеялось?! Знал я тебя двести лет тому назад, знал могучею, знал красивою. На главе твоей сиял убор родной; на груди и могучих плечах твоих красовались ожерелья коралловые, изумрудные; на руках твоих блистало золото самородное, подпоясана ты была поясом с бриллиантами; одета ты была в русский сарафан, на ногах твоих красовались туфли, золотом шитые…». Следует идеализированное описание благочестивой русской старины.

Однако затем являются некие «самозванные благодетели», пытающиеся переделать святую Русь «на иностранный лад». Она же умоляет: «ох, зачем вы меня набеливаете, нарумяниваете мою красу самородную, связываете по рукам, по ногам мою волю-волюшку, стягиваете вы могучие мои плечи в немецкий тесный кафтан. Связываете, стягиваете, да и принуждаете: ходить по полю, да не по паханному, работать сохой неприлаженною, похмеляться во чужом пиру, жить чужим умом, чужим обычаем, чужой верой, чужой совестью. О, не хольте меня, вы, отцы, вы, благодетели! Не лелейте меня вы незваные, вы непрошеные, вы дозорщики, вы надсмотрщики, попечители, строители, да учители! Меня давит, томит ваш тесный кафтан, меня душат ваши путы чужеземные. Как не откормишь коня сухопарого, не утешишь дитяти без матери, так не быть мне похожей на заморский лад, не щеголять красою немецкою, не заслужить мне у Бога милости не своей душой». Однако враги остаются глухи к этой блестяще изложенной о. Илиодором мольбе, и Русь теряет былые красоту, мощь и свободу.

Описывая современное положение отечества, потерявшего свою самобытность, автор постепенно сбивается со стихотворного размера и переходит к более привычному для себя жанру обличительного памфлета. Наконец, высказав свои претензии к монарху, чиновникам-инородцам, министрам, архиереям, иереям и монахам, о. Илиодор заканчивает в прежнем слезном тоне:

«Так вот какова ты стала, моя матушка родимая, Святая Русь! Еще бы оплакивал я твое падение, унижение, да мочи нет. Исстрадалась моя душа, истерзалось мое сердце, тебе преданное. Не отойду я от тебя, матушка, буду лежать ниц у ног твоих и орошать их своими слезами горькими. Если враги заставят тебя пойти в могилу темную, то я и все дети верные пойдут туда же за тобой… Лучше нам умереть, чем переживать среди врагов твоих погибель твою, кончину скорбную!».

Эта статья, пожалуй, лучшая из трех, раскрыла в о. Илиодоре, помимо публицистического, еще и литературное дарование. Старую славянофильскую теорию он сумел изложить на новый лад, коснувшись сердца читателя.

В воспоминаниях Сергей Труфанов объясняет создание этой статьи дошедшим до него известием: якобы Столыпин попросил помещиков распространять среди крестьян патриотические воззвания, пообещав в случае неуспеха агитации применить силу. Действительно, «Плач» упоминает об этом событии и обличает за него министра. Но главная тема статьи – вовсе не деятельность Столыпина.

Таким образом, вспоминая свои памфлеты, бывший священник пытается свести их к борьбе с отдельными личностями – с царем, с монархистами-корыстолюбцами, с главой правительства. Как глубоки статьи о. Илиодора по сравнению с этими примитивными объяснениями! Как плохо Сергей Труфанов понимает о. Илиодора…

Редактор «Веча» Оловенников сразу полюбил «пламенного и бурного Илиодора» и поддерживал его, как только мог. Страницы газеты были всегда к его услугам. За февраль 1907 г. «Вече» напечатало целых 10 статей о. Илиодора, в том числе 8 передовых. Весной священник, занятый большой политикой, отошел от литературной работы, но зато пользовался «Вечем» для полемики со своими оппонентами. Попытка вернуться на страницы газеты была сделана в июле. Наконец, в октябре были напечатаны две старые заметки о. Илиодора, ранее затерянные редакцией.

«Его пламенные статьи, написанные не чернилами, а кровавыми слезами патриота гибнущей и поруганной родины, разбудили усыпленное русское чувство, отрезвили опьяненных революционным психозом, – вспоминал С.Горский. – … Какое впечатление производили статьи никому не ведомого дотоле монаха Илиодора, это многие, в том числе и пишущий эти строки, имели случай наблюдать не раз. Случалось, что люди, весьма освободительно настроенные, читая случайно попавшуюся им статью монаха Илиодора, не могли скрыть своих слез, – слез просыпающейся русской совести!».

Мгновенно оценив сочинения почаевского инока, петербургские монархисты решили сделать эти талантливые вещицы достоянием всей России. Статьи «Когда же конец?» и «Видение монаха» были изданы отдельными брошюрами. 28.II первая из них раздавалась в Петербурге «на улицах, по трактирам и чайным», а в провинцию была разослана приложением к «Русскому знамени», «целыми тюками». Контора «Веча» вела розничную и оптовую продажу обеих брошюр, призывая распространять их в народе. Тысяча экземпляров первой из них стоила 12 руб., второй – 15.

Весной напечатали и портреты о. Илиодора кабинетного размера. Их тоже можно было приобрести у «Веча» как в розницу, так и оптом. Сотня портретов стоила 14 руб. О целях оптовой продажи газета умалчивала. То ли предполагалось, что некрасовский мужик понесет с базара о. Илиодора вместе с Белинским и Гоголем, то ли благонамеренный патриот должен был выписывать сотни портретов лично для себя, чтобы лицезреть знаменитого проповедника на каждой стене!