Спасибо, что ты есть

– Так для себя хотя бы, замуж может и не выйдешь, хоть ребеночек будет. Пора уже, потом поздно будет.

– Если поздно будет, значит, так тому и быть, – улыбнулась Марина, – не судьба, значит.

Девушки заняли столик в уголке. Подошла официантка с меню. Марина с тоской посмотрела на часы – 20:00. Лекс, наверное, уже вернулся, а она торчит тут в компании мало понятного и мало приятного ей человека.

– Настен, ты прости, поздно уже, у меня дел выше крыши и завтра рано вставать.

– Кофейку попьем и пойдем, у меня дел тоже гора, вырвалась буквально на пять минут. Ты ведь на машине? Подбросишь меня? Две остановки всего тут, я к свекрови Светочку отвезла, забрать надо.

Вот это уже разозлило. Отвези к свекрови, потом наверняка последует – подожди и отвези с ребенком домой. Ну, уж нет.

– Не могу подбросить, – во-первых, я в другую сторону, – сочувственно вздохнула Марина, – а во-вторых, машина только что из ремонта, я сама боюсь на ней ездить, сама знаешь, как у нас могут отремонтировать, пока не пойму, что все тормоза работают, не буду никого возить, боюсь.

Глупейшая отмазка, но первая пришедшая в голову.

– Скажи просто, что ты эгоистка и тебя ломает сделать мало-мальски доброе дело для другого человека, – неожиданно резко вспыхнула Настя, явно не ожидавшая такого прямого отказа, но тут же с милой улыбкой добавила, – Вот поэтому ты не замужем и детей у тебя нет. Правильно, зачем тебе ребенок, ты лучше тряпку дорогую себе купишь, – кивнула она на пакет из бутика нижнего белья, – ты извини, это не мое дело, конечно.

Видимо, она рассчитывала задеть своей тирадой, но Марина осталась глуха ко всем скрытым и явным посылам: к скрытой зависти и досаде, что не удалось с комфортом прокатиться до свекрови и домой; к обиде, что не было выражено восхищение ее успехами в личной жизни; к явному желанию поднять собственную пошатнувшуюся самооценку за чужой счет. В принципе, Марина могла с ней согласиться – да, эгоистка, потому и не замужем и потому никогда «не родит для себя». Ребенок заслуживает любви двух родителей и уровня жизни, при котором ему не придется поступаться собственным предназначением в угоду потребности кушать три раза в день и жить в цивилизованных условиях. Марина слишком хорошо помнила, что значит «нет денег» на все, кроме самого необходимого, она умела жить без денег, но как, же она это ненавидела.

– Ладно. Я пойду, – едва ли не с облегчением сказала она, вставая. Теперь настаивать на своей компании Настя точно не посмеет, – рада была повидаться.

Издевка все-таки проскочила. Марина ушла, не оборачиваясь, итак столько времени потеряно напрасно.

Лекс был дома. Ее встретил роскошный разогретый в микроволновке ужин – мясной стейк из баранины, салат из креветок и пирожные с заварным кремом. Что-то было не так, но что именно – сказать она бы не смогла. Лекс казался подавленным, несмотря на внешнюю веселость это чувствовалось.

– Я там кое-какие вещи привезла, ты, надеюсь, не против?

– Спасибо, что оставила, а то я бы под дверью сидел, гадая, придешь ты или нет, – усмехнулся он.

– Что-то случилось? Ты какой-то кислый.

– Ничего, – поспешно отмахнулся он, – просто осень.

Настаивать она не стала, перевела разговор на другие темы. С ним было легко говорить обо всем – о глобальном экономическом кризисе и отзывах на статьи, о кошках, о шмотках, о различиях условий для бизнеса в Великобритании и России, о сексе, фильмах, книгах, музыке. Выяснилось, что вкусы у них во многом совпадают, причем в том, что не нравится, они были солидарны друг с другом по всем пунктам.

– Я на тебя смотрю, тебе на вид 22—23, ты как черный ящик, – вдруг заметил Лекс.

– Я никогда не считала внешнюю молодость проблемой, – пожала плечами Марина, – алкоголь мне продают без проблем уже года три как, так что мне параллельно.

– Я пытаюсь представить ситуацию – вот ты понравилась кому-то мужского пола, вот твой молодой образ перед глазами, потом ты открываешь рот, и мужской пол погружается в пучину разочарования.

– Разочарования? Что же так разочаровывает мужской пол? – улыбнулась Марина, не собираясь опровергать его слова.

– Смотря сколько лет ему, если больше 25, то мужской пол пугается циничной бескомпромиссности, девушки нежного возраста должны транслировать если не наивность, то хотя бы уязвимость, если мужской пол сам молод, то он сразу считает что добыча не по зубам и, скорее всего, обвинит тебя в завышенном уровне притязаний.

– Тебя пугает бескомпромиссная циничность?

Лекс долго и пристально смотрел на нее прежде чем ответить.

– Мне проще, я знаю сколько тебе лет и потом мы с тобой перешагнули через стадию флирта и ухаживаний слишком быстро, ты просто не успела напугать меня, – в конце концов выдал он.

– Я всегда была такой, – вздохнула Марина, – сейчас я научилась не раскрывать рот без особой необходимости и желания, а в 22—23 меня тянуло сообщать людям «правду о них». Это сейчас мне накакать на многое, что в 22—23 хотелось доказать.

– В этом и есть цинизм, – возразил Лекс, – именно когда человек перестает верить в людей и начинает просто их использовать, он становится циничным.

– Я не люблю людей, – призналась Марина, – я их просто боюсь.

– Это пройдет. Просто ты живешь в стране, где нет уважения и охраны прав личности. В менталитете нет ценности индивидуальности. Поэтому так выражено стремление масс оставаться массой – это инстинкт самосохранения.

– Это тоже инстинкт самосохранения прятаться за такими обобщениями, – вздохнула Марина, – страх признаться себе, что прикидываясь серостью, я могу, по сути, и быть этой серостью, которую боюсь и не люблю.

– Нет серости. Серость состоит из людей, по-своему уникальных, все так или иначе личности, возможно нежелающие использовать свои яркие сильные качества, возможно не стремящиеся к успеху или сломленные обстоятельствами, но все люди изначально заслуживают к себе уважении, – уверено возразил Лекс, – но не учат у вас тут этому с детства, не приучают к мысли, что каждый человек имеет права и обязан уважать права других, потому как права есть у всех, нет ценности себя, есть ценность общности, коллектива, той самой безликой серости. И все старательно мимикрируют под серость. К счастью, не все в этом преуспевают, – Лекс посмотрел на часы, – пойдем, Хауса посмотрим пару серий, я купил весь последний сезон для свободного просмотра…

Никто из знакомых Марины не стал бы покупать то, что можно свободно получить пиратским способом, однако об уважении к правам любили покричать многие, особенно, когда нарушались их собственные права. Марина никогда не верила людям, рассуждающим о правовом нигилизме и возможностях создания действительно правовой общественной системы.

Лекс был другим. Она вдруг поняла, что при всем желании не смогла бы манипулировать им, у нее просто не было кодов доступа – менталитет был другой. Теперь она поняла насколько.

– Пойдем смотреть Хауса, – с готовностью согласилась она, почти что обрадовавшись сделанному открытию.

Утром наступила зима, провозгласив день жестянщика. Лужи сковало льдом, превратившись в сплошной каток. Собиравшийся по делам Лекс, прослушав сводки о многочисленных утренних ДТП и пробках, передумал куда-либо ехать. Впервые в жизни Марина порадовалась гололеду – отличный повод не выходить из дома.

Она всегда считала себя одиночкой, она быстро уставала от компании, от общения, от дележа совместного пространства, она старалась не ездить отдыхать с подругами в номера дабл. Сколько она себя помнила, в личном пространстве она нуждалась всегда. Однако общество Лекса ее не тяготило, совсем наоборот – ей казалось совершенно естественным, что он заглядывает ей через плечо в монитор, крошит при этом круасаном на клавиатуру, отвлекает от работы разговорами. Она отвлекалась с удовольствием. День пролетел как одно мгновение.

Лекс отправил по почте своему поверенному номер заграничного паспорта Марины, по его словам этого было достаточно, чтобы организовать получение визы для нее. Марина не спорила и не возражала.

К вечеру столбик термометра за окном полез вверх, и небо пролилось дождем.

– Зима отменяется, – вздохнул Лекс, с тоской глядя на мутно-серую туманную завесу над Волгой, – рано я обрадовался.

– Да ладно, какая разница, зима тоже теплом не балует, не дождь, так снег и холод.

– Зимой не так тяжело, – он вернулся на диван, Марина накрыла его краешком пледа, завернувшись в который сидела сама, он придвинулся ближе, – Ты не знаешь кое-чего важного обо мне…

Марина крепко его обняла.

– Чего не знаю? Под какой березой закопал десять бывших жен? Расскажи, буду знать.

Лекс усмехнулся.

– Под осиной, а не под березой и не десять, а сорок и не бывших, а потенциальных…

– Под осиной сорок жен не поместятся, так что давай правду говори, что я должна знать, что у тебя осенняя депрессия? Это я догадалась

– Правда?

– Понять не так сложно, ты плохо спишь, ты подавлен и говоришь, что осенью тебе плохо, не нужно быть Шерлоком Холмсом, чтобы собрать все это воедино.

– Я не всегда могу с этим справиться.