Наследник

– Я дал тебе пацанов, – Цырик указал царским жестом назад, в темноту. – И наводку дал с адресом. Ты же лох, Димка, ты неделю не мог вычислить, кто тебя кошмарит. А теперь еще хочешь, чтобы Цырик вместо тебя ехал разбираться по понятиям. Это твоя разборка, Протопоп. А пацанам я выставил, не боись, они тебя не кинут.

– А ты кидаешь, да? – обиженно спросил Дима.

– А я – реальный пацан. Я на чужие разборки не езжу.

И добавил совсем уж дидактично:

– Не трусь. Твой дед на войне и то не трусил.

Он выбрался в ночь и аккуратно приложил дверцу. Однако ночные запахи и звуки никуда не делись, поскольку Протопопов буквально в тот же момент распахнул свою и заорал в пространство:

– Цырик!!! А до города ты как теперь доберешься?!

В ответ раздался нечленораздельный звук, дешифруемый как констатация нелепости подобного вопроса применительно к реальному пацану. Лично Артему было абсолютно плевать, как доберется до города Цырик. Протопоповский криминальный дружбан свою миссию выполнил, а теперь надо было спешить, мчаться, спасать Таню. И нелепая заминка, устроенная Димой, выводила его из себя.

Рванул с места, не дожидаясь, пока телеведущий закроет дверцу. Протопопов безадресно выматерился за спиной. А он, Артем, уже набрал крейсерскую скорость и несся вдоль шоссе, обгоняя шестисотые мерседесы здешних хозяев, которых был готов изрешетить всех до единого ради освобождения Тани. Две таратайки с пацанами Цырика старались не отставать. Артем ехал на разборку, конкретную, в натуре, и безумно, до нарциссического неприличия, нравился сам себе в этот момент.

Видел бы его сейчас папа.

Нужный особняк он чуть было не проскочил: номерами домов серьезные люди брезговали, а прочие ориентиры, изложенные Цыриком подробно, с явной историей погружения в вопрос, из положения сидя в машине надежно скрывали темнота и забор. Но его вела по этой ночной дороге великая любовь! – и притормозил Артем чисто по наитию, по зову сердца. Подрулившие пацаны подтвердили: здесь.

Так он, между прочим, впервые, пускай заочно, признался Тане в любви. Раньше все как-то не получалось, не ложилось в стилистику, не приходило в голову. Все у них происходило само собой, без слов, легко и естественно, будто по накатанному (неизвестно кем!!!) пути. Они с Таней вообще ни о чем важном не договаривались, только смеялись и болтали о пустяках. Как-то постепенно оказалось, что она уже давно у него живет, что заявление в ЗАГС – вопрос хорошей погоды, не страдать же ерундой в жару, что презервативы – зло, к тому же всегда недостаточного размера, а вообще все на свете может измениться и отмениться в любой момент, потому что он ведь имел дело с Таней. Она бы захихикала, услышав от него про любовь, и потому Артем превентивно хихикал сам.

Вся эта любовь и сейчас была неуместна. Вот он вроде бы приехал на разборку, но как ее начинать, категорически не знал. Наверное, полагались какие-то вступительные слова. Но какие именно и, главное, кому? – в закрытые ворота?!..

Цыриковы пацаны повставали своими драндулетами поперек дороги, вместе с его «вольво» образовав подобие солнца напротив нужных ворот. Видимо, ждали сигнала.

Артем в растущей панике обернулся к Диме Протопопову. Увидел зеркальную панику на его побитой телеморде и отвернулся, едва удерживаясь, чтоб не высказаться и не сплюнуть.

А дальше все произошло – и здесь! – само собой.

Скрежетнули и дрогнули зеленые ворота, неразличимые в заборе, и реальные пацаны, пользуясь оплошностью предполагаемого противника, ринулись прямо на них, тараня привычным, видимо, к таким эскападам бампером. Что-то взвизгнуло, загрохотало, заматерилось; мимо со свистом промчалась вторая пацанская колымага, – а он, Артем, все тормозил, и тут у него с многоэтажным комментарием выдернул руль Протопопов, и крутанул, и понеслось.

Из машины они оба выскочили одновременно. Пацаны поливали из автоматов шикарный особняк, чудовищное преступление против архитектуры, и с верхних этажей сыпались битые стекла. Артем было ужаснулся – Таня!!! – но быстро сообразил, что так надо, что это ритуальная любезность приехавших на разборку гостей и стреляют все равно поверх голов. Ответный реверанс со стороны хозяев прочертил линию живописных фонтанчиков у их с Протопоповым ног, и Артем едва удержался, чтобы позорно не попятиться, с досады пальнул куда-то вверх из своей травматики – и враз погасла вся иллюминация, и стало темно.

Во мраке уважительно зашептались пацаны. Рейтинг Артема явно подрос.

И тут со стороны особняка из тьмы раздался голос. Даже можно сказать, трубный глас:

– Какого [… … … … … … … … … …] вам надо?!

Надо объяснить, лихорадочно задумался Артем, как-то так, чтобы сразу понятно, то есть по понятиям, блин… Новорусское кино из жизни братвы он не любил и почти не смотрел, а чего смотрел, того не запомнил – а жаль.

– [… … …], – прозвучал над ухом другой голос, не такой трубный, но зато известный всей стране. – Я продюсер Дмитрий Протопопов, [… …]!

Кому интересно, кто он такой? – раздраженно подумал Артем. Почему он, блин, не скажет про Таню?! Или – тоже ритуал; эти новые русские, с отвращением говорил отец, всю свою глупую короткую жизнь прошивают насквозь ритуалами, такими же неэстетичными и нелепыми… «Продюсер Дмитрий Протопопов», блин, должен быть в курсе, он же наверняка все время общается с этими людьми, кто ж еще станет финансировать его убогие телешоу?..

– [… … …]. – донесся ответ. – Я же сказал, бабло в понедельник.

Дима громко икнул. Хотя, наверное, не так громко, чтобы услышал кто-то кроме Артема.

– Я не насчет бабла, – выговорил на полтона ниже и неувереннее. – Мне сказали, что у вас…

– А мне сказали, что у тебя, Кацнельсон.

Протопопов икнул еще громче.

Артем не понимал ничего – от слова вообще.

Из-за угла особняка выплыло красноватое пляшущее пятно света. В пятне маячил квадратный мужик, освещавший фонарем путь, а больше себя самого, безалаберно подставляясь – следовательно, разборка больше не представляла для него опасности, заключил Артем. Мужика он, кстати, сразу узнал.

Дима Протопопов тоже.

– Это вы…?! – прошептал потрясенно.

А потом враз перестал иметь какое-либо значение. Потому что за спиной мужика из темноты показалась Таня.

– Это вы?! – повторила она, и Артем тут же простил ей неуместную зеркальность – столько в ее голосе прозвучало удивления и чистого, девчоночьего восторга.

– Короче, ты понял, Кацнельсон, – бросил мужик. – Мне нужны боны. Твоего деда. Или не будет у тебя никакого проекта, продюсер […].

Таня напряглась, как струна. Вся подалась вперед, вонзившись взглядом, как лучом, настолько мимо Артема, что стало холодно и тоскливо, и захотелось уйти, раствориться в темноте, раз уж он, получается, так разительно не имел значения. Но тут простучала новая автоматная очередь, ритуально взметнув пыль возле их стоп, и от резких движений Артем воздержался. Протопопов тоже.

Он только зябко переступил с ноги на ногу и сказал просто:

– А у меня, […], и так уже нет никакого проекта.

И Таня бросилась ему на шею.

Артем стоял совсем рядом, опаляемый ее жаром, смотрел, не шевелился и понимал, что происходящее, несмотря на острую несправедливость к нему лично, по большому счету – с точки зрения мироздания, приходящего в равновесие в этот самый миг, – правильно и прекрасно.

Если б только Дима, козел, не смазал всю красоту момента, проворчав прямо поверх Таниной головы:

– Какой я тебе Кацнельсон, […]?

Но никто, кроме Артема и Тани, его не услышал, потому что в ту же секунду новорусский двор осветили перекрещенные лучи прожекторов из-за забора, и механический мегафонный голос гавкнул:

– Всем бросить оружие! Вы окружены!

* * *

– Вы окружены, – монотонно повторяет генерал Кравцевич. – Выходить по одному, подняв руки. Руки вверх. По одному. …С первого раза никогда не доходит, – поясняет, обернувшись и отняв мегафон от губ. Рисуется. Подавляю снисходительную улыбку.

Кравцевич всегда рисовался, еще когда был майором, капитаном, лейтенантом, прапорщиком, в общем, сколько я его помню, не держать же в памяти еще и линейку их бессмысленных воинских званий. Впрочем, погоны во все времена надевали мужчины определенного склада с единственной целью – порисоваться, покрасоваться, произвести впечатление. И я не могу отрицать очевидного: именно эта недостойная мотивация слишком часто и слишком многих приводит и в наши ряды. Среди любых коллекционеров ненормально высок процент отставных военных. Да и необязательно отставных.

Слышу сухой, дробный, совсем не опасный по ощущению стук. Не сразу догадываюсь, что это.

– На разборку попали, – улыбается Кравцевич. – Хорошо.