Дежавю

***

–Ну, здравствуй, милый дом, давно не виделись! – решила я с порога обозначить своё отношение к переезду. – Надеюсь, что проездом.

Это место мне давно уже не дом. Не здесь я бы хотела быть сейчас! С удовольствием отметила, как мама поджала свои безупречно накрашенные губы. Да, мне стыдно упрекать родителей их счастьем. Раньше мне бы такого и в голову не пришло. Вот только не дает мне покоя мысль, что это не единственная причина моей сюда ссылки. Я бы и с бабушкой пожить могла, ей общение со мной лишь в радость. И школу обратно менять бы не пришлось. Несмотря на то, что друзей, в уже бывшем классе я так и не приобрела, мне там было вполне комфортно. И к учителям привыкла, как родные все. Но все эти аргументы разбиваются об один неоспоримый для родителей факт – там живёт Кирилл, «Подлый искуситель и растлитель богатеньких дурочек». Конечно же, мне хочется вернуть прежнее доверие, на котором строились мои с семьей отношения. Однако обида, ядовитым побегом, обвивала меня изнутри. Пропитывала ядом мои мысли и слова. Разве можно это как-то исправить? Если бы…

Скрипя зубами, разулась. Когда поднимаясь с удобного пуфа, больно ударилась плечом об стальную ручку Ромкиной дорожной сумки.

– Как же ты бесишь! – моё раздражение набирало обороты. – Твоя дверь напротив.

– Он у нас погостит до девятого числа, – папа был готов испепелить меня взглядом, – Тебе бы стоило поучиться хорошим манерам!

– Прости, – сухо пробубнила я.

– Всё нормально, тебе нужно отдохнуть, – глаза Громова светились добродушием, при этом он, без зазрения совести, незаметно показывал мне средний палец, – Мы, кстати, снова будем учиться в одном классе, – подмигнул.

Мама с умилением вздохнула. Значит этот обеспеченный, эгоистичный лицемер, подходящая для меня компания, а искрений и добрый Кирилл – нет?! Хотелось взвыть от этой несправедливости. Я с чувством пнула его багаж.

– Я позабочусь, чтоб ты быстро освоилась в классе! – с энтузиазмом прокричал мне в след этот гад.

Вот его то «забота» меня в первую очередь и пугает. Господи, за что?

В моей большой, светлой спальне всё осталось нетронутым: широкая кровать, накрытая клетчатым пледом в лавандовых тонах, мягкий ковёр с длинным ворсом, строгая мебель из белого дерева. Перед большим зеркалом, на туалетном столике стояла моя шкатулка для украшений. В ней обнаружилась моя старая коллекция крошечных пони, самое ценное сокровище детства. То единственное, что удалось спасти от беспощадного в своём желании ломать Громова. Подумав, пристроила рядом стеклянный шар, подаренный им же. Поначалу мелькнула мысль просто разбить его о голову хозяина (я даже позволила себе немного помечтать на эту тему). Однако, несмотря на свою неприязнь к парню, избавиться от шара рука так и не поднялась. Глядя на эту милую вещицу, в груди щемит от воспоминания о его одиночестве. Прискорбно, но отныне мы в этом схожи.

– Настя, ужин уже готов, – мама сделала пару неуверенных шагов в мою сторону, – Посиди с нами, не упрямься.

– Спасибо, я не голодна, – сидеть с Громовым за одним столом, в мои планы не входило, хватит с меня стычек с ним, – Наверное, лягу пораньше.

– Хорошо, отдыхай – уже у двери она обернулась – Так для тебя будет лучше. Ты когда-нибудь поймёшь.

Очень сомневаюсь, но обсуждать с ней это, я больше не намеренна – мы в любом случае друг друга не услышим.

Сон долго не шёл, меня душили слёзы. Ещё вчера мы с Кириллом любовались снегопадом. Если закрыть глаза, я чётко вижу его мальчишескую прощальную улыбку. Как суметь не растерять со временем детали этого дорогого мне образа?

***

Всю следующую неделю я почти не выходила из комнаты. К счастью никто особо не лез ко мне в душу. Даже ненавистный Громов бродил задумчивый и почти меня не доставал. Девятого числа из Парижа вернулся его отец с молодой супругой. Они привезли оттуда кучу сувениров и подарков. В честь своего приезда, они пригласили нас в ресторан. Было сложно сохранять радужную мину, в то время как хотелось зарыться под одеялом, спрятавшись от всего мира. Роме тоже было не по себе, Игорь Сергеевич, свою отцовскую любовь, обозначил мимолётным взглядом и похлопыванием по плечу. После, всё его внимание вернулось к супруге – белокурой, хрупкой Ольге.

Мои же мысли продолжали вращаться вокруг далёкого теперь Кирилла. Время шло, а боль не отступала. Каждый новый день – как маленькая смерть, словно пытка сожалениями и неизвестностью. А ночами, когда удавалось уснуть, его жизнерадостный образ был повсюду, я жила этими мгновениями, но не могла удержать. Они подобно песчинкам, просыпались с рассветом сквозь пальцы. У меня даже его номера не было. Хотя телефон, скорее всего, давно отключен за неуплату. Я бы могла писать ему письма, но не стану. Томиться ожиданием ответа, пытаться вдохнуть его неуловимый запах, представлять, как его пальцы касались бумаги… мучительная и изощренная пытка. Я боялась превысить порог своей душевной боли и попросту сойти с ума от безысходности. Нет, я должна продержаться эти три года в здравом уме, тогда уж никто не помешает мне вернуться. Ну а пока, пусть тихо тлеет грусть, она не даст забыть, какими красками написана моя первая любовь.

Вот и наступил первый учебный день в новом году. Я уверяла себя, что всё будет хорошо и ничем особенным очередная смена школы мне не грозит. Тем не менее, до начала урока 5 минут, а я стою как вкопанная перед дверью в класс. Боюсь, что старая схема, «две недельки и стану невидимкой», на этот раз не сработает. С самого начала этого года всё не так, как должно быть. Моя некогда размеренная жизнь, исправно катится к черту. Так с чего бы школа стала исключением?

– Ух ты, ослик! Проходи, не стесняйся. Дверь сама не откроется, – Рома, крепко ухватив меня за шиворот, затащил в кабинет.

– Народ, минуточку внимания! Это Шилова Настя, если вдруг кто не помнит, – он окинул наглым взглядом, притихший в ожидании представления, класс, – В полку лузеров прибыло!

Последние слова этого изверга, были встречены издевательскими смешками. Он толкнул меня вперёд. Не удержав равновесия, я умудрилась рюкзаком смахнуть с парты чьи-то тетрадки и ручки. Под общий теперь уже хохот, неуклюже наклонилась, чтобы их собрать. В меня полетели «снаряды» из скомканной бумаги. Тем временем Громов, наклонившись, запустил руку мне в волосы и, слегка оттянув их, повернул лицом к себе.

– Как себя чувствуешь? – насмешливо осведомился этот клоун.

– Отвратительно.

–Так и должно быть, – игриво подмигнул он – скоро привыкнешь.

Я поднялась и, опустив голову, поплелась к задним партам, перед глазами всё слилось, от накативших слёз. Прозвенел звонок, учитель где-то задерживался. Класс гудел, изредка оборачиваясь и кидая насмешливые взгляды в мою сторону. Мне удалось придать лицу безразличное выражение, хотя в глубине души продолжала стенать моя прилюдно попранная гордость.

– Не обращай внимания, – ко мне за парту подсел круглолицый парень, с волосами цвета абрикосового джема, – в них взыграло стадное чувство. Громов у них за главного барана.

– Спасибо за поддержку – мой голос незначительно дрожал. – Тим, да?

– Узнала всё же! – радостно заулыбался Тимка Ершов. Мы с первого класса сидели вместе. Парень уже тогда держался особняком, с остальными (в том числе и со мной) особо не общался. Единственное что нас с ним всегда связывало, это нелюбовь к противному, наглому и порою даже жестокому Роме. Мы числились у Громова в «фаворитах», и зачастую несчастному Тиму доставалось даже больше чем мне. Ершов, который до сегодняшнего дня сидел в гордом одиночестве, наверно в знак солидарности, пересел за мою парту. Оставшуюся часть урока, я усердно старалась вникнуть в суть новой темы. Пару раз оборачивался Рома, он, недобро прищурившись, поглядывал на моего соседа. Тогда я не придала этому особого значения, а зря.

После уроков я задержалась в библиотеке, поэтому к выходу шла по уже опустевшим коридорам. Неожиданно моё внимание привлек приглушенный звук голосов. Он шёл из-за двери школьного мужского туалета и периодически заглушался взрывами хохота. Когда я проходила мимо, дверь неожиданно распахнулась. Оттуда, оглядываясь по сторонам, вышел подозрительно довольный Громов в сопровождении своих прихвостней. Завидев эту компашку, я попыталась спешно ретироваться.

– Сбежать удумала? – я ощутила Ромины сильные руки на своей шее – Дрожишь вся. Боишься меня, да, ослик?

– Пусти! – руки сжались сильнее. Он стоял за моей спиной, остальные же полукругом встали спереди, три одинаковые, полные откровенной издёвки ухмылки.

– Гром, может ну её? Она же сейчас в свои модные штанишки наложит! – противненько засмеялся один из парней.

– Ага, чего ты до неё докопался? – вклинился, насколько я помню, его брат, – нас нормальные девчонки гулять ждут, а ты на эту мелюзгу время тратишь.

– Отвечай! – будто и не слышал их этот бесноватый гоблин.

– Боюсь! – хрипло призналась я.

– Правильно делаешь, – ласковым голосом пропел он мне на ухо и резко отпустил. Потом неспешно обошёл мою застывшую фигуру и… Протянул леденец! Обычную маленькую барбариску. – Будешь?

–Себе оставь! – нет, мне ни за что не дано понять безумный ход его мыслей.

– Как знаешь, принцесса… – он развернул конфету, закинул её себе в рот, и философски пожав плечами, удалился, сопровождаемый своей свитой.

Я сделала пару шагов и тут же прислонилась к холодной стене. Колени дрожали. Никак не получалось взять в толк, чего Громов ко мне пристал. С другими девушками, как я заметила, он вёл себя совершенно иначе.

С противным скрипом, снова отворилась дверь туалета и опасливо выглянула Тимкина рыжая макушка. С его волос стекала вода, оставляя мокрые пятна на выглаженной, клетчатой рубашке.

– Это они сделали? – я протянула ему упаковку бумажных салфеток.

– Нет, я сам решил умыться водой из унитаза, – грустно улыбнулся Тим.

– Не стоило меня жалеть. Теперь и тебе досталось.

Не то чтобы Рома его и раньше не трогал, просто на этот раз, я была уверенна, что причина скрыта во мне.

– Как-нибудь переживу, – он перекинул свой рюкзак через плечо. – Пошли, домашка сама себя не сделает.

Домой я всегда ходила пешком. Мне казалось, что груз школьных проблем потихоньку отваливается где-то по пути. Так случилось и сегодня. Мне удалось себя убедить в том, что Громов просто увидел во мне новую жертву, которая вскоре ему надоест, и он отстанет. Главное особо не светиться перед его глазами и помалкивать.

***