Сейчас. P.S. Вчера. Сегодня. Завтра. Книга 4

Я припарковала машину возле бельевой площадки в маленьком замызганном дворе старой хрущёвки. В подъезде в нос ударил запах кошачьей мочи и подвальной сырости. Я поднялась на второй этаж и нажала кнопку звонка. Дверь открыла немолодая плотная женщина с седеющими волосами в цветастом халате.

– Добрый день, я к вашей соседке.

– К Ильиничне, что ли. Из соцзащиты? Наконец-то, давно вас не было, уже бы и пол вымыть надо, в магазин я ходила позавчера, – женщина обула тапки и вышла на лестничную клетку.

Достав из кармана ключ, она открыла соседнюю дверь.

– Соседка, к тебе гости.

– Гала, здравствуй. Заходи на чай.

– Неее, не могу, надо Лёнчика встретить, я вечерком.

И я осталась в прихожей одна.

Сняв обувь, я прошла в комнату.

Вся обстановка состояла из кровати, дивана, одного кресла и шкафа. На тумбе стоял старый телевизор, по которому сейчас шла какая-то передача. А ещё был стеллаж, аккуратно заставленный книгами, корешок к корешку, я не сразу его заметила. На полу сидел рыжий кот, видимо тоже не очень молодой. Наверное, это Барсик.

В кресле сидела высохшая старушка с пергаментной кожей, с гладко зачёсанными седыми волосами, в домашнем платье, в вязанных носках, а рядом с креслом стояла трость.

– Здравствуйте, Варвара Ильинична. Я Регина Добровольская. Как вы себя чувствуете?

– Вы из собеса? Я раньше вас не видела, – сказала она хорошо поставленным приятным голосом.

– Нет, Варвара Ильинична, я не из собеса, я с телевидения. Но я к вам не по работе.

– Деточка, может вы чаю хотите? У меня есть сушки с маком, Гала мне купила.

– А давайте чаю. У меня конфеты есть! – а потом я добавила, – Вам же можно конфеты?

– Мне повезло! Конфеты мне можно, – улыбнулась старушка губами.

Она рассказала мне где найти чайник, и пока он закипал, мы продолжили общение.

– Вам что-нибудь нужно?

– Что ты! У меня всё есть. Даже больше, чем необходимо, – и тут она с такой тоской посмотрела мне прямо в глаза, и я не выдержала.

– Я забрала его оттуда. Сейчас он живет со мной. Димка.

Задрожали губы, вздох, слеза покатилась по щеке.

– А завтра мы к вам придем Новый год праздновать, – сказала я первое, что пришло мне в голову, и взяла её за руку.

Это был первый Новый год, который я хотела отпраздновать за много лет. Это был первый Новый год для нас с Димкой. Я уже мысленно представляла его, прикрывающего ладошкой открытый буквой «О» рот, когда он обнаружит подарки под ёлкой.

Но бабушка – это последний родственник моего медвежонка, и она старая и больная. А если это последний Новый год, когда они могут побыть вдвоём?

Поэтому мы встретим этот праздник втроём.

– Расскажите мне о его маме. Пожалуйста, кроме вас мне больше некого спросить.

– Моя Оленька, – мечтательно сказала старушка, – Знаете, какая она была! Как солнышко. Улыбалась всегда, даже когда тяжело было. Как всё-таки несправедливо всё устроено.

Варвара Ильинична приехала на Дальний Восток с мужем, которого направили во Владивосток по распределению. Муж обещал ей, что это ненадолго, уж очень тяжело ей было покидать родной Воронеж, свою семью, и ехать за ним на край света. После переезда она устроилась работать учителем начальных классов в школе, где и проработала до самой пенсии. В Воронеж после этого она ездила всего дважды, на Дальнем Востоке она застряла навсегда. У Варвары Ильиничны было двое детей, сын Валера и дочка Таня. Дети закончили школу, уехали учиться, а тем временем муж Варвары Ильиничны умер, и она осталась одна. Ведомственную большую трёхкомнатную квартиру в центре пришлось освободить, и переехать в однокомнатную хрущевку в спальном районе. Таня к тому времени вышла замуж, устроилась на работу и жила своим домом. Через год у неё родилась дочка Оленька, милая улыбчивая девчушка. Валера же после учебы начал пить, появлялся у Варвары Ильиничны редко. Она вообще неохотно говорила о сыне, видимо разочарование в нём спровоцировало её закрыться от этой болезненной темы. Когда Оле было два года муж Тани бросил их с дочкой и уехал в неизвестном направлении. Жилья у них своего не было, и дочка с внучкой переехали жить к Варваре Ильиничне. Это было очень хорошее время. Его старушка вспоминала с удовольствием и нескрываемой радостью. Конфеты и мандарины на Новый год, походы с Оленькой на каток, дружба с соседями, когда не запирали двери и ключи оставляли под ковриком, походы в гости к друзьям, у которых тоже были внуки. А когда Оленька училась во втором классе, Таня однажды не вернулась с работы домой. О том, что она больше никогда не вернётся, они узнали от парня в форме, почти мальчишки. Стоял, смотрел в пол и говорил сухими официальными словами: светофор, пешеходный переход, машина, водитель не справился с управлением. Так они с Оленькой остались вдвоём. Когда внучка закончила школу, Варвара Ильинична очень переживала, что учить её дальше она не сможет, но девушка самостоятельно поступила на бюджет на факультет Психологии и педагогики в Дальневосточный государственный университет.

Прикидывая года обучения, я отметила про себя, что предположительно могла быть знакома с Ольгой Михайловной Крюковой, и возможно даже пересекалась с ней в стенах университета.

На последнем курсе Оля начала встречаться с парнем с университета, на кого он учился точно Варвара Ильинична не помнила, как зовут его, внучка ей сказала только один раз – Женя, фамилию не назвала. Когда она сообщила парню, что беременна, он сказал, что они расстаются и предложил ей деньги на аборт.

Варвара Ильинична обнимала плачущую внучку, и ей очень хотелось побеседовать с родителями этого паршивца. Оля уговорила её ничего не предпринимать, сказала, что ребёнок – это чудо, и они и так проживут. В университете Оля взяла академический отпуск, и пошла работать кассиром в супермаркет, чтобы потом уйти в декретный отпуск. А потом родился Димка. И одним солнышком в их жизни стало больше. Все свои знания и умения старушка передавала мальчишке, привила ему любовь к чтению, показала, как лепить из пластилина пиратский корабль, научила вязать и читать стихи с выражением. Оленька защитила диплом, устроилась педагогом-психологом в центр дополнительного образования и продолжала там работать до того момента, пока однажды при прохождении медосмотра совершенно случайно не обнаружили опухоль. Оля была очень светлая и добрая, очень любила бабушку и сынишку. У неё была обычная жизнь, со своими взлетами и падениями, она много смеялась. Она никогда не винила отца Димы, что он поступил именно так. Благодаря этому человеку у неё был замечательный желтоглазый малыш. Она вообще никогда никого не винила в том, как сложилась её жизнь. Она сгорела за год, угасала на глазах бабушки и сына, который очень рано повзрослел и взял на себя функции единственного мужчины в доме.

А после того, как Олю похоронили, пришла опека и Димку забрали в детский дом.

Я не знаю, что меня больше всего поразило в этой истории. То, что у моего медвежонка где-то есть биологический отец, который предал его ещё до его рождения. Или то, что я могла встречать его маму в университете, теоретически я могла встретить первокурсницу Олю, когда уже заканчивала университет. И отца Димы, кстати, тоже.

Я ещё раз поставила чайник, и старушка рассказывала мне про Олю всё, что помнила. Теперь я знала, что любимый цвет у нее был зелёный, из всех сладостей больше всего она любила мармеладки на агар-агаре фабрики «Приморский кондитер» и яблочный сок, в детстве она ела мел у доски, пока учитель не видел. А еще мне показали любимое платье Оли, она в нем была на выпускном вечере в школе – обычное короткое платье без рукавов из черной сетки на втором платье из черного шёлка. Я рассматривала фотографии и убеждалась, что у моего Димки мамины глаза, янтарные, в обрамлении густых черных ресниц. И улыбка открытая, как у мамы.

Я попрощалась в Варварой Ильиничной, попросила её не волноваться и принять лекарства, потому что завтра мы с Димкой будем у неё в девять вечера.

Я шла до машины, низко опустив голову и глядя себе под ноги. А в мозгу субтитрами бежала строка: «Я должна ему счастье. Я должна ему детство. За меня, за маму Олю, за моего Доброго. За всех. Я должна ему счастье».

– Димка, – позвала парня я уже дома, – Димуль, подойди ко мне, пожалуйста.

Он прибежал из своей комнаты, где собирал игрушки в ящик.

Я взяла его за руки, улыбнулась и сказала:

– Димка, а поехали Новый год к бабушке встречать!

Он опешил на секунду, а потом захлопал в ладоши:

– А можно, да? Можно?

– Конечно! Соскучился по ней?

– Да! – он закивал головой.

Утром 31 декабря мы вскочили чуть свет и к десяти утра помчались в торговый центр. Я купила маленькую искусственную ёлку с шарами, мишуру. А потом мы пошли в отдел посуды и Дима выбрал для бабушки кружку в подарок, и ещё кружку для соседки Галы. Потом я заказала на вынос еду в ресторане, чтобы накрыть новогодний стол.

Вернувшись домой, я быстро накидала программу с поздравлениями, стихами и конкурсами для нас с Димкой, будем развлекать Варвару Ильиничну.

В девять вечера я припарковала машину всё в том же маленьком дворе хрущевки. С пакетами в одной руке и Димкиной ладошкой в другой, а изловчилась надавить на кнопку звонка соседки.

Она открыла сразу, в трикотажном серебристом платье и кудрями, и тут же всплеснула руками.

А Дима протянул ей упакованную в подарочную коробку кружку и коробку конфет и рассказал заученное наспех четверостишье.