Банан в Сибири. Сборник рассказов

Он вспыхнул, но сделал вид, что не понял, о чем я.

– А кроме того, на кладбище Шато похоронены и «полезные» люди: основатель марки «Мерседес» Эмиль Еллинек и автор «Призрака Оперы» Гастон Леру.

Кладбище Шато – невероятно живописное место, со спокойной энергетикой приятной грусти. Так как у меня не было камеры, у нас сто пятьдесят четыре снимка яхт и ни одного кадра с кладбища. Я ходила между могил как по музею. Большая часть мемориалов была оформлена в стиле неоклассицизма. Часто встречалась стилизация под древнегреческие или римские саркофаги. Интересные скульптурные детали на надгробных камнях, указующий перст или рукопожатие мужской и женской руки как символ единения. Керамические цветы на крестах, так необычно! Морские узлы, ритуальность портового города, скрепляют колонны на надгробиях.

«Кто виноват и что делать?» – думалось мне. Виновата я сама. А вот что делать? Завязывать и рвать. Я так запуталась в этой паутине игры, фальши, призрачных надежд, что потеряла себя. Мне надо найти себя, обрести себя прежнюю. Какая я? Сейчас я голодная и злая, а была? Эх, былое и думы. Взять себя в руки, совладать с эмоциями, не дать вовлечь в очередную иллюзию. Уехать тихо, без выяснения отношений. Да!

Герцену опять не повезло – не встретились мы. Да и сама чуть не потерялась. С моим топографическим кретинизмом удивительно, что я вообще нашла дорогу к автобусу. А там, из десяти человек вернулись три. Анжелика, наш гид, причитала: «Каждый год одно и то же, одно и то же!» Водитель ворчал, что нет времени на поиски. Куда они растворились? Исчезли среди могил. В подполье ушли, думала я. И чем их там кормят? Тьфу ты! Раба желудка.

Войдя в номер, я обнаружила Жадного Жоржа за компьютером, он наснимал невероятное количество яхт и видов набережной, что ж – красиво!

– Траур закончен? – спросил он меня улыбаясь. – Собирайся, едем в Монако!

Мы спустились вниз на лифте, заплаканная Анжелика приклеивала дрожащими пальцами объявление на доску: «Товарищи, не путайте эмиграцию с туризмом! Вернитесь в коллектив!» Надо было уходить вместе с ними, мелькнула у меня шальная мысль. Как ни странно, внутренне я успокоилась, видимо, от принятого решения. А вот ноги гудели после трех часов ходьбы.

Монако! Это ли не рай, когда ты сыт и весел! Как можно впасть в депрессию в самом счастливом и желанном уголке земного шара? Можно. Недаром по одной из гипотез название «Монако» означает «порт одинокого Геракла», так и вижу его, уставшего и очень одинокого. Сидит и чешет набухшую мозоль копьем. Поди обойди это карликовое государство даже самыми длинными ногами, когда столько холмов и возвышенностей, на которые тебя тащат за шкирку за шикарным фото «поцелуй с видом».

Я все старалась присаживаться, где могла. Увиливала от ступенек и мостов, нарушала слаженную картину мира: мы с любимой, загон на Гран-при Монако, кто первый доберется до кафе, получит мороженое. «Нет, – твердо сказала я, – посижу в парке, а мороженое бери себе». Жадный Жорж нахмурился. Игрушка никак не заводилась. Он поплелся за мороженым, а я сидела отмороженная, вот она мечта.

Заливистый женский смех зазвенел как колокольчик, по аллее плыла парочка, молодая женщина игриво заглядывала в лицо своему спутнику, а тот смеялся, ребячески запрокидывая голову назад. Белокурая тонкокостная бестия, похожа на Грейс Келли, я залюбовалась. Интересно, где похоронена «мисс высшее общество»? Нервно покручивая пластиковое колечко на пальце, я думала о скромном «колечке дружбы», которое подарил принц Ренье своей невесте на обручение, только перед самой свадьбой Грейс получила настоящее шикарное кольцо от «Картье» с изумрудами. А еще она была бездарным водителем. Как и я. Была ли ты счастлива, Грейс? Положить головокружительную карьеру к ногам любимого? Стоило ли оно того? Может, сидела вот на этой самой скамеечке и дулась на принца. Где теперь сижу я, чувствуя себя инородным телом с кривоватой улыбкой Гуинплена. Эх, мне предстояло отыграть последний спектакль.

– Дарлинг!..

Нет, голод не тетка. Голод – дядька, и пирожок он поднесет, да. Принес вместо мороженого очередной круассан. Что-то такое есть в воздухе Франции, раз здесь рождаются революции. Назревала революционная ситуация, когда верхи не могут – низы не хотят.

– Мерси, – процедила я, – не хочу мучное.

– Ты такая же неблагодарная, как мой отец! Я купил им билеты в Париж на годовщину свадьбы, – жаловался Жадный Жорж, – повесил на холодильник с одним условием: получите, если выучите компьютер. Мотивация!

Я смотрела в сторону:

– Ну и что же сказал твой отец?

– Сказал, он сказал… – Жадный Жорж от обиды перестал жевать пирожок. – «Засунь их себе в одно место!»

– Молодец! – брякнула я.

Не подвел морской котик, эх не подвел. Силен старик.

– Дарлинг? Что ты такое говоришь?!

Не рой себе могилу, отчаянно суфлерил внутренний голос. Но декабристы уже разбудили Герцена. Дарлинг было не остановить! Посыпались апрельские тезисы.

– Подарок – это дар, – вопила я, – это делается безвозмездно! Без условий! Чтобы доставить удовольствие! Твоим родителям под девяносто лет, какая к черту мотивация?! Неужели они не заслужили поездку в Париж просто так? Без унижения быть поучаемыми младшим сыном. Ты вообще умеешь слышать? Я говорю тебе: «Дай мне хлеба!» А ты: «Накормите ее пирожными». Я хочу домой!

Бунт «желтых жилетов». Да, хреновая из меня Сара Бернар. Жадный Жорж смотрел на меня, глаза его сузились от гнева: лилльский палач. Клянусь, была бы рядом гильотина… Эх, «сын сердца» не задумался бы ни на минуту!

Глава 11.

Blame the dress!

Утро в «Мадриде». Мы в лобби отеля пьем кофе – всего два дня, два дня осталось. А я нигде не была. Невидимое копыто било под столом, в том поединке своеволий… кто был охотник, кто – добыча?

– Удовольствие, – протянул мой тореро, – ты хочешь что-то для своего удовольствия. А ты знаешь, что приносит больше всего удовольствия?

– Что?

– Звук собственного имени. Хочешь завоевать расположение человека – почаще называй его по имени, – назидательно поучал меня тореадор, размахивая красной тряпкой.

– Поэтому ты всегда меня называешь Дарлинг? – усмехнулась я, прихлебывая из крохотной чашечки. Жадный Жорж осекся. (Быков перед корридой запаивают, чтобы двигались медленней и матадору было удобнее нанести удар в межреберную часть. Может, миф?)

– We are going in circles, Яна.

(Бегаем по кругу, думала я, точно, как по арене, где специально нет углов, чтоб бык не забился в них.)

– Ты слышишь, что я тебе говорю?!

Жадный Жорж выдернул меня из корриды тоскливых размышлений.

– Я думал над твоими словами, – сказал он в ответ на мой недоверчивый взгляд, – я хочу, чтобы ты запомнила этот день, день удовольствия для тебя.

– Правда?! – просияла я. Жадный Жорж положил на стол museum pass на целый день! – С одним условием, – остановил он мое ликование. – Последний день мы проведем в круизе на яхте.

– Да! Да! Да!

Ника де Сен-Фалль подарила более ста семидесяти работ Музею современного и новейшего искусства. Художница удивительной судьбы! Травму детства она тоже лечила смехотерапией, ее скульптуры огромных пышечек с маленькими головами, которые она называла «наны» («бабенки», в переводе с французского), вызывают улыбку своей жизнеутверждающей наивной радостью, нелепыми позами, яркими красками Гауди. Господи! Неужели я все это увижу воочию! Туда-то я и полетела на крыльях. Пока их не обрезали. Не успели мы войти в музей, как небольшая компания отбившихся от экскурсии итальянцев, тараторивших и жестикулирующих в стиле черно-белых комедий Марио Моничелли, вдруг разом перестала галдеть, уставившись на меня. Поравнявшись с ними (а я шла глаза в пол, так как Жадный Жорж сжимал мое запястье), один «челентана» причмокнул громко, другие зачирикали «беллиссима, белиссима», прицокивая языками мне вслед. К величайшей ярости быка…

– Это дизреспект, – шипел Жадный Жорж побелевшими губами, пытаясь развернуться и показать им средний палец.

– Наоборот, – увещевала я, – это ж итальянцы. Они ж так устроены. При виде мало-мальски привлекательной женщины нужно проявить респект, мол, видим тебя, ценим, голубушка. Чтоб ей не было обидно. У них так принято. Старая итальянская традиция.

– Традиция?! – завопил Жадный Жорж. – Это все твое платье! Your dress comes before you!

– Куда, прости, мое платье идет?! – не поняла я.

– Твое платье с оголенным плечом, оно действует на мужчин как триггер. Тебе давно пора переменить привычки, ты теперь моя невеста, нечего выставляться! (Карандышев – Лариса Огудалова, сцена пятая, цыганский табор’с, вот что было’с!)

Эх, поколение Алисы Селезневой меня поймет, этот оранжевый сарафанчик с голыми плечиками и торчащими ключицами сводил с ума мальчишек всего Союза. Где-то этот образ отложился и в моем подсознании страстью к платьям с одним плечом.

– Ты никогда не говорил мне, что тебе не нравится, как я одеваюсь. И вообще, не в платье дело.

– Нет, в платье! В платье! – настаивал Жадный Жорж в бешенстве.

– Хорошо, – сказала я ледяным голосом, – давай пари. Мы едем в отель, я переодеваюсь во что-то другое, и мы посмотрим. Спорим на хороший ужин!

Сказано – сделано. Попытка номер два: я еду в музей в юбке в пол и «бабушкинской» кофте.

Наш человек в гаване.