Имя Нормы

Хозяйка неохотно тянется к выключателю и гасит яркую люстру под потолком, оставив небольшое бра подле дивана. Нежданный гость, поставив трость перед собой, упирает в неё подбородок.

– Ничего-то ты не знаешь обо мне. Я и сам до ужаса мало знаю о себе.

– Удивил. Никто ничего о себе толком не знает, – собеседница сбита с толку столь драматичным заявлением по непонятному поводу.

– Я слишком много знал о себе – раньше. С три короба рассказов про моих родителей. Хоть их и не было никогда, – кисло усмехается. – Тех, о которых рассказывали, – не было! Всё тётушкина работа, чтоб никто не догадался… Только доказательств у неё никаких не было, ноль! Потому что ничего, понимаете ли, не уцелело в огне. Ничего и никого. Один только я, счастливчик, – продолжая диковато усмехаться. – Не видел я никаких родителей, значит, их и не было, точка!

Он вдруг замолкает. Окидывает придирчивым взглядом подругу, которая застыла в готовности номер один, вытащив из видавшего виды футляра тонометр. Он лежал тут же, на журнальном столике, видимо, на своём привычном месте. Не замечая прибора, гость обшаривает глазами всю комнату, что-то выискивая в ней.

– Слушай, дай мне какое-нибудь платье, я ничего не смыслю в этих тряпках. Не самое дерьмовое. У тебя рост подходящий. Вот именно… Ещё бы и туфли.

– Платье?! Женское? Ты… серьёзно? У тебя что, завелась женщина? – откладывая в сторону тонометр.

– Заводятся, знаешь кто? – Крис, нервничая, перекладывает трость из руки в руку.

– Ну, ты… Я сейчас чаю…

– Не надо! Нет времени.

– Да что случилось-то? Пропал на неделю. Уж если ты выполз из своей… преисподней, значит что, конец света? Говори уже!

– После того, как дашь мне платье.

– Да за кого ты меня принимаешь? Не видишь, в чём я хожу? Одни штаны. И кто сейчас носит платья, подумал бы! – хлопает себя по лбу.

Он с досадой делает движение, чтобы подняться с дивана, но ему это не удаётся.

– Вот всю жизнь ты такая – типичная Ирэн! Само спокойствие и дотошность – взбесит любого. Уж если я выполз оттуда, откуда ты говоришь, значит мне нужно это чёртово п-платье! – ударяет в пол тростью.

Ирэн, приподняв брови, а заодно и без того вздёрнутый нос, не говоря больше ни слова, уходит в другую комнату и возвращается с ворохом тряпья. Бросает его на диван рядом с Крисом.

– Я просил только одно.

– Возьми лучше вот его. Можно и на улице и дома, – достаёт из кучи серо-голубой комплект спортивного вида с блузой-худи из мягкой трикотажной фланели. – И кроссовки.

Уже у двери Крис поворачивается к подруге.

– Ты извини меня. Я скотина. Нагрянул… Только тебя ведь и мог просить. И, наверно, одной тебе смогу и рассказать… потом. Во что, конечно, никто не поверит, – поспешно чмокает Ирэн в щёку.

– Побрился бы… Нет, тебе точно нужна женщина, хотя бы для этого. Чтобы не зарос окончательно.

Крис, махнув рукой, отрубает всякую возможность говорить с ним и выходит за дверь.

– Постой, давай я сяду за руль.

– Не надо. Но сильно не расслабляйся. Скоро ты мне понадобишься. Даже очень.

Дома Крис открывает холодильник, чего крайне не любит делать. Ну да, источник жизни, куда без его содержимого. Или смерти? Зависимость от вездесущего стального шкафа выводила его из себя. Когда он распахивал его дверцу, свет, который был заперт там, холодный и мертвящий, вырывался, чтобы алчно впиться в его лицо такой же мертвящей маской. Это ли не знак того, что в этом аппарате гораздо больше не от жизни, а от смерти? Каждая новая трапеза не даёт умереть, но в то же время и приближает к концу. Неспособные ограничить число подходов к кормушке с уверенностью укорачивают этот процесс.

И потом, убивать такую массу времени на приготовление этих супчиков, салатиков… Держать запасы? Бред! Сухарики с имитацией самых разных вкусов, не отличишь от настоящих: сыра, бекона, грибов – жуй не хочу! Или же готовое блюдо подобрать у калитки и запихнуть в микроволновку – куда ни шло.

На этот же раз у хозяина кое-что припасено. Не для себя.

– Так, это пойдёт, – вытащив пару пластиковых упаковок. – Вода есть. Что ещё? Фрукты? Нет, всё сразу нельзя.

В подвальной лаборатории горит только одна настольная лампа, которую он не погасил, убегая. Заглянув в монитор работающего компьютера, включает ещё два монитора, сравнивая то, что видит на всех трёх. Заносит руку над клавиатурой и… Замирает. С усилием сгребает волосы со лба назад двумя руками, как делают, чтобы вымыть голову, и, не давая себе опомниться, быстро нажимает несколько клавиш.

Вновь подойдя к кушетке, накидывает на плечи что-то среднее между врачебным халатом и робой грузчика синего цвета и опускается на табурет перед лежащей женщиной. Пристально смотрит на неё – из-за неяркого освещения чёткими выглядят только линии, как в чёрно-белом кино. Вдруг замечает: у героини дрогнули пальцы рук и на мгновение приоткрылись веки. Быстрым, неумелым движением Крис крестится, запоздало хватается за свой подбородок: «Чёрт, так и не побрил!» То ли с мольбой, то ли со страхом продолжает смотреть на «пациентку». Осторожно, будто опасаясь обжечься, снимает с неё все датчики и убирает капельницу.

Резким движением, похожим на отчаяние, женщина запрокидывает голову, на шее вздувается артерия, лицо искривляется в безжалостной судороге, которая переходит на всё тело. Руки и ноги неистово дёргаются, бледное лицо становится пунцовым, минуту-две вдохнуть ей не получается, но когда всё же удаётся, дыхание сбивает надсадный кашель, рот открыт, воздух со свистом вбирается и вырывается наружу – крик!

Режущий, обиженный и безысходный крик, каким кричат новорожденные, с лицом, собранным в складки, с посиневшими губами.

Кислородная маска уже у неё на лице, крик снова переходит в кашель. Крис суматошно приподнимает изголовье кушетки, подсовывает большую подушку под спину пришедшей в себя, чтобы она смогла сесть. Укутывает её получше в покрывало, оставив свободными только руки. Она срывает маску с лица, по щекам катятся крупные капли слёз. Но кашель постепенно стихает.

Заведомо приготовленный стакан с водой. Крис держит его двумя, заметно трясущимися руками, и она пьёт, захлёбываясь, проливая на себя, зубы ударяются о стекло. Не выпив и половины, откидывается на изголовье, закрыв глаза. Он торопливо допивает за неё. Вновь ловит её запястье.

Она открывает глаза, цвет их неразличим, такое в них изнеможение и беспокойство, взгляд описывает круги то по потолку, то хаотично по всему, что есть в помещении. Натолкнувшись на «доктора», останавливается на нём.

– Что?!.. Кто… вы здесь делаете? – слабым, немного осипшим, и всё же на редкость мелодичным голосом.

– Я? – Крис смотрит на свою пациентку заворожённо, с робким подобием улыбки, поправляет очки и с минуту молчит. – Сам н-не знаю… Я… к-кажется… принимаю р-роды, – отпуская её руку, говорит он с видом человека, не понимающего, он ли это говорит.

Новый приступ кашля, слабее, чем первый. Чуть успокоившись, женщина медленно двигает рукой под покрывалом, нащупывая живот, осматривает своё ложе со всех сторон, и вскидывает уже негодующий взгляд на «врача».

– Вы изведаетесь?.. Из-ве… из-де-ва-е-тесь? Кто-вы-такой?

– Я… Я Крис.

– Ну да, я пебербала вчера… Пе-ре-бра-ла, – неуверенно. – Что со мной? – трёт лоб, вытаскивает проводок из волос. – Что за?.. Это вчера? И что вы делаете в моей спальне, я вас спрашиваю!

Она окидывает помещение уже другим взглядом.

– Это не моя спальня. Какой-то… уз-заж! Меня похитили?! Где телефон? –  Его нет! – в панике отталкивает мужчину, пытаясь встать. Покрывало норовит сползти вниз, она подхватывает его рукой.

– Поверьте, я совсем не… Вы даже не представляете, насколько… совсем наоборот. Меня зовут Крис Земски. Это была фамилия врача, без которого… в общем, меня записали на неё.

– Где телефон? Не знаю я никакого Криса!

– А… Тётю Иду?

Заплаканное лицо женщины чуть проясняется.

– Кто вы? Прочли все мои интервью? – уже спокойнее.

Он берёт с тумбы упаковку салфеток. Направляет свет лампы на подвижном штативе в её лицо. Свет тёплого оттенка, не раздражающий.

– Дайте-ка, я промокну… – «Вот так, спокойнее. Ну, что случилось?»