Она позволяет протереть себе лицо, сидя неподвижно, в послушном оцепенении, лишь иногда судорожно вздыхая.
В простой бумажной салфетке кроется сила магии.
Замедленно, как при проявке фотографии, искривлённые гримасой черты лица разглаживаются и проступают те, что известны любому на земле, кто хоть раз бывал в кино. Все вместе черты эти смотрелись не просто «личиком», но за годы превратились в феномен, воплощение стихии, или загадки. Никем, впрочем, так и не разгаданной.
Чем она так манила, околдовывала, что, вообще, за стихия такая? Безудержной радости жизни? Упоения всеобщим обожанием? Такого сияющего счастья, что в его лучах хотелось обманываться, верить в его возможность, подчиняться ему. Ведь его источником была реально существующая девушка. Она занималась тем, что и миллионы других девушек: снималась в кино, танцевала, пела. Её звали Мэрилин.
Салфетка в руках Криса явила черты именно той, совсем ещё юной актрисы, в дни её невероятного взлёта. Но не со светлыми волосами, а каштановыми с золотистым отливом, только-только отросшими слегка волнистым ёжиком – без малейшего ущерба для женственности. Лицо предельно открыто, с налётом бледности, и кажется выточенным из слоновой кости тонкой работы, без всякого декора.
Внезапно она хватает руку доктора в свою, широко открыв глаза.
– Послушайте, мне или показалось, или вы похожи… Если снять ваши очки. Кто вы?
Крис снова поправляет очки, но не снимает их, устремив на девушку прямой взгляд, давшийся ему не без труда, столько в нём безысходности. И вынимает руку из её руки.
– Сейчас… Я… Нет, лучше скажите, а вы? Вы знаете, кто ВЫ?
– Представьте, знаю, – хоть и через короткую паузу, но с вызовом. – Если бы ещё… с головой что-то… её будто подменили. И тут вовсе не «Дом Периньон»… Ох нет, не снимайте очков, такие красные глаза… Ужасно… А я, знайте, я Норма… – стараясь говорить уверенно, оттого чуть агрессивно, – Норма Джин… Бейкер, – и тут же сникнув. – Не могу толком припомнить, что было вчера, чёрт! Кажется, какой-то кошмар. Я что, была без сознания?
– Вот именно. Без… сознания. Совсем. Больше п-полувека.
– Что, обязательно напоминать о возрасте, если даже я неважно выгляжу, – повысив голос.
– Я не про возраст!
– Довольно! Вместо вас тут бы должен быть Ральф, раз мне было плохо. А вы, что вы нацепили этот халат? О господи, да кто вы?
– Вот-вот, о господи! Прости меня, если что… Не знаю, как можно меня назвать. Названия ещё не придумали. Да кто бы придумывал? О господи! На сегодня, я, кажется, и есть… – вот именно, Господи…
Он, как большой ребёнок, закрывает лицо руками и обречённо качает косматой головой. Норма смотрит немного испуганно и неприязненно. Натягивает покрывало до самых глаз, но затем резко отбрасывает его.
– Мне надо в туалет, – решительно спуская ноги с кушетки.
Заявление отрезвляет Криса.
– Стойте… Подождите, вот, я принёс тут… Наденьте. Я помогу…
– А где моя одежда?!
– Одежда?.. Она где-то… То есть, её д-давно всю раскупили, разные… негодяи. Я п-потом… вам всё расскажу. Если смогу, – вид у Криса снова потерянный.
Помогает Норме влезть в костюм, взятый у Ирэн.
– Это что, пижама?
– Нет… Можно и дома и на улице. Сейчас все в таких…
Не с первой попытки, но приноровившись, засовывает ноги Нормы в кроссовки. Но сделав шаг, она теряет равновесие. Крис хватает её под руку, намереваясь сопровождать в туалет.
– Оставьте!
– Прошу вас, не спешите. Это вот туда, – машет рукой и сам идёт рядом.
– Да отстаньте же! Я вам не грудной ребёнок.
«Не грудной, конечно. А какой, какой?! Нет, ты не ребёнок, вовсе нет, я что, окончательно спятил?..» Он, то неуверенно присаживается на стул, то нервно подскакивает и начинает сновать из угла в угол…
Норма тем временем возвращается – довольно уверенной походкой, лишь по временам останавливаясь, не без удивления рассматривая в интерьере какую-нибудь диковину. Тонкие мониторы один за другим, принтер, непонятный аппарат, похожий на центрифугу, целый ряд широких холодильных шкафов и среди них металлический шкаф ещё большего размера.
– Что это? – с невольным страхом, приложив ладонь к дверце, спрашивает Норма.
– Это… дефрагментатор. На случай… неудачных опытов.
Норма с негодованием отдёргивает руку и быстро шагает прочь. Крис идёт ей навстречу, с беспокойством родителя, чей ребёнок только-только научился ходить.
– Всё нормально?
– Вы про туалет? – слегка оторопев, спрашивает она, – В основном… Ну, сиденье было поднято. И зеркало… Мне показалось, я… помолодела. Руки… пальцы, не пойму, вроде стали утончённее. Странно. И когда меня успели подстричь? – трогая свой ёжик. – Я чем-то болела, чего не знала? И где моя помада и вообще, хоть что-нибудь моё?
– Подождите, подождите! Вы ходили туда… Вы что, совсем по-настоящему… смогли помочиться??? Но ведь это же… фантастика! – Крис в мгновение ока оборачивается безумцем, запрокидывает голову, адресуя иступлённый взгляд сквозь все потолочные балки и облака, не иначе, самому создателю, и улыбку неимоверного, внезапно свалившегося счастья, ему же, взъерошивая и без того лохматые волосы, будто бы пританцовывая на месте, забыв о трости.
– А многие так и промучаются всю жизнь, не узнав в чём счастье, – без улыбки, но с некоторым любопытством взирая на Криса, произносит Норма, и её негромкий голос звучит проникновенно, почти нежно.
Крис застывает на мгновение, молча уставившись на девушку, но, сделав над собой усилие, подаёт голос.
– В следующий раз надо собрать в ёмкость для анализа. Такие есть специальные… Я растерялся… Вы просто совершенно не представляете! Можно я?.. – он протягивает обе руки к Норме в умильной невменяемости. – Я бы расцеловал вас сейчас. Или нет, давайте станцуем… Я же не танцевал ещё никогда, ни разу в жизни! – заикающийся смех слетевшего с катушек. – Получилось! Понимаете?
Норма смотрит взглядом медсестры, ко всему привычной, не трогаясь с места.
– Ну, разумеется, как иначе. Потанцуем… Так всегда и бывает, – и зачем-то опять трогает свой живот.
Крис опускает руки. И враз сникает. Концы бровей и губ опускаются, вся фигура съёживается, будто лишившись внутреннего каркаса. Ему трудно удержаться на ногах, но рядом нет стула.
– Ох, я совсем… – трёт лоб, – Вы ведь ничего не ели. Как-то нам надо бы сесть, что ли, чтобы я смог… рассказать. Только знаете, не думайте, что я сумасшедший, нет-нет, не в этом дело, вот именно, не в этом… хотя… – не глядя на Норму, старается придать лицу серьёзность, чуть ли не официальность. – Почти сорок лет на то, чтобы… вы сейчас были вот здесь, – он хихикнул. – Смешно, конечно, за столько лет не пришло в голову, как же… рассказать, с чего начать?
– Про еду вы что-то… – с напряжённым недоверием глядя на хозяина, замечает Норма, при этом вполне грациозно усаживается на подозрительный по чистоте стул, хотя бы не заваленный книгами. С сокрушённым видом осматривается кругом. – Странно. Мне бы встать и пойти домой. Но у меня такое чувство, что нет у меня никакого дома. И, вообще, ничего нет.
Последнее она произносит пугающим по безнадёге шёпотом и больше не смотрит ни на Криса, ни по сторонам. Сидит неподвижно, сложив руки на столе, опустив голову, как школьница, пришедшая на урок, забыв портфель.
Крис, и без того нервничая, не находит слов в утешение или оправдание, лишь изо всех сил увеличивает суету. Смахивает со стола перед гостьей бывшую там одноразовую посуду в бумажный пакет. Без толку передвигает стулья. Приносит упаковки с едой, бутылки с водой, стаканы, вилки и тарелки. Наливая кипяток дрожащими руками, переливает через край. Норма вскрикивает, отшатнувшись от стола.
– С-сейчас я… н-найду мазь или… – в отчаянье протягивает ей целую пачку салфеток.
– Не надо! Почти не попало… – Норма отбирает у него пару салфеток, сама укладывает их на колени и сама же наливает себе полный стакан воды, вместо чая.
Не притрагиваясь к еде, Крис придвигает к ней тарелку.
– Всё-таки поешьте. Лучше пока что-то лёгкое. М-морковный салат, вы же любите? Не острый, почти без соли. Пока без соли… П-прошу вас, только не торопитесь. И… терпение. Каким бы диким не показалось вам то, что я сейчас… Как человек с воображением, вы…