Нейронастройщик

***

Просторный светлый кабинет. В центре кресло, очень похожее на стоматологическое. Первое отличие в том, что у него нет стойки с бормашинами и компрессора. Лампа уступила место нейрографу – цилиндру, с экраном, панелью управления и манипуляторами – второе отличие. Рядом с креслом проекционно-голографическая тумба высокого разрешения. За стеклянной стеной наблюдатели – учёные, из разных стран и смежных областей.

Александр Петрович сидит на табурете возле кресла.

Женский голос информирует:

Моделирование архитектуры дендритов завершено.

Построение карты нейронной сети завершено.

– Перед вами один из нейромодифицированных с обратимыми изменениями, таких не много, но все же они встречаются. – медленно, проговаривая каждое слово, вещал Александр Петрович. – Молодой человек. Двадцать пять лет. Первая модификация в двадцать лет. Изменения касались всех отделов мозга. – говорит Александр Петрович. – Обратите внимание, все эти изменения произошли за пять лет модификаций.

Он на секунду прерывается, отсоединяет шлейф диагностической системы, опускает к голове пациента нейрограф, подключение происходит автоматически, выводит на тумбе модель нейронных связей пациента. Вся подготовительная процедура доведена до автоматизма.

Увеличивает голографическое изображение, которое дублируется на дополнительные экраны в кабинете и наблюдательной комнате, где все начинают хаотично друг с другом переговариваться. Раздаются возгласы удивления, но Александр Петрович не слышит их.

– Как вы заметили, часть нейронов имеет два аксона и чрезвычайно развитые дендриты. Дендритная мембрана способна накапливать пятикратный ионный импульс. Признаюсь, я восхищен этим мозгом: он впитывает всё как губка, способен приспосабливаться, кажется, к любым условиям. – секунду молчит. – Эти изменения, конечно, оказывают влияние на его развитие, но всё происходит органично, согласно его изначальным базовым установкам. Каким-то образом он сам регулирует равномерность распределения улучшенных нейронов. Связи полностью не разрушаются и оставляют след от изменений. Потрясающая нейропластичность. Теперь я готов ответить на ваши вопросы.

Через три часа все разошлись. Александр Петрович остался один.

– Включить режим «не беспокоить» – произнес он.

Режим «не беспокоить» активирован – подтвердил женский голос.

Дальше начинается творчество – любимая часть Александра Петровича. К нему тоже нужно подготовиться. Ритуал, который на самом деле ничего особенного не представляет – глоток кофе из термофляги с постоянной температурой. Закрывает глаза – приятное тепло окутывает его покоем, сосредоточенностью.

Такого он еще не делал. У него были наработки. Но все они оставались теорией. Потому что это уже находится за гранью этики. Сейчас происходит то, на что сидящий перед ним человек не давал согласие. Впрочем, возможно он никогда и не узнает о произошедшем.

– Итак… – сказал Александр Петрович вслух и огляделся.

Ретикулярная формация. Рефлекторный запуск необходимого поведения. Именно это и нужно. Конечно, есть картирование нейронных связей для купирования определенных зон жизнедеятельности и перенаправления ресурсов для выполнения поставленной задачи. Но сейчас нет никакой необходимости в прямой настройке, это скорее повредит. Нужно перестраивание нейронных связей в ответ на определенные события. Необходимо именно непроизвольное действие, в противном случае, если человек задумается, может не сработать настройка. Даже с измененными связями модифицированные остаются сознательными людьми.

***

Он протягивает ко мне руку.

– Это первая книга, – начал говорить Александр Петрович. – которую я прочел о мозге. «Cerebri Anatomie», сейчас латинские названия, почти не используются. Но тогда… Этой книге около пятиста лет, представляешь? Я всегда просил, нет, даже настаивал, что бы ты читал мои работы и книги по неврологии, которые я тебе отправлял. Но я никогда не спрашивал, чего хочешь ты. Знаешь, не могу сказать, что мне сейчас вдруг стало это интересно. Может это попытка оказать тебе какое-то уважение. Не знаю, что я вообще хотел этим сказать.

Мне не важно, что именно он пытался сказать или донести. Я не смотрю на книгу. Всё было в его спокойном, мелодичном голосе – стыд, одиночество, страсть, вина. Я никогда его не спрашивал о семье, он – не рассказывал.

Убаюкивающий голос. Взгляд возвращается к стадиону, над которым огромная голограмма транслирует повтор опасного момента в игре. Сознание переносится в тот момент, когда я познакомился с…

Это был последний день моего большого, месячного отпуска. Тридцать второй сектор, четырнадцатый ряд, девятое место у меня. Она сидела через одно.

Черно-золотая джерси, шарф и шапка, из под которой видны ее длинные, белые как бумага, волосы. Она приветствовала каждого объявляемого игрока, а я украдкой смотрел на нее и на место между нами. Оказалось, что заговорить с человеком, который тебе симпатичен и не является частью плана, – сложно, почти невозможно.

Гол!

Она подскочила. Вокруг все тоже оказались на ногах, я последовал их примеру. Люди поворачивались друг к другу, обнимались, поздравляли. Она повернулась ко мне, вытянула руки ладонями вверх, я аккуратно ударил сверху. Она мило улыбнулась, я же впал в какое-то странное состояние. С того момента, все как будто плывёт.

Закончился период, все вышли на перерыв. Я еле добежал до туалета. После чего купил огромное ведро попкорна. Александр Петрович говорил, что все вокруг может измениться, кроме попкорна. Вернулся в свой сектор. Сел на свое место. Я думал, что на свое. Она пришла минуты через три, которые по моим ощущениям длились все полчаса. Села рядом.

В тот момент, я ошалел от ее смелости. Вы же помните, я думал, что нахожусь на своем месте. Дальше события вошли в крутое пике, и скорость безумия нарастала с каждой минутой.

Вот она смотрит на меня и улыбается.

Вот ее рука в моем ведре попкорна.

Вот она смеется.

Невероятная.

Вот на голографическом экране, над стадионом, наши лица окружённые рамкой в виде сердца и мигающие вокруг поцелуйчики. Я внимательно вглядывался, старался понять, что к чему. Именно там, на экране, увидел, как она тянет меня к себе, поворачивает мою голову и целует. Я видел ее глаза. Платиново-серые, только их я отчетливо запомнил во всей этой пелене.

Игра закончилась.

Какое-то кафе.

Какие-то улицы.

Ноги устали и отказывались передвигаться.

Моя квартира.

Моя кровать.

И она.

Утро, рядом никого, теплая кровать пропитанная ее духами еще не успела остыть. В тот день я отправился на задание. Больше я ее не видел. Больше я ни о ком не думал. Больше ни с кем не был близок. Больше не было желания.

Я возвращаюсь в настоящее. Смотрю на Александра Петровича. Умиротворенное лицо. Почему сейчас? Может я успею все изменить…

– Я совершил ошибку… – срываюсь на крик.

– Все хорошо, Михаил.

Его глаза расширяются от удивления. Он внимательно смотрит мне в глаза. Ухмылка? Он вовсе не боится. Я уверен, он ничего не знает. Предвкушение? Восторг? Он чего-то ждёт?

Буквально на миг в поле зрения оказывается светлое пятно, которого здесь не должно быть.

***

Сад во внутреннем дворе. Три дерева своими кронами образуют купол. Удивительно, как в этом мире углеводородов сохраняется столько зелени. Да, программы по поддержанию жизни на планете работают во всю, но менее удивительным все это не становится.

Александр Петрович сидит под зеленым куполом, на скамейке, держит в руках блокнот с ручкой. Удобнее набирать текст голосом, но сейчас это ни к чему.

Идея, поселившаяся несколько дней назад, будто растение, пробивается, рвется наружу, несмотря на неблагоприятные условия. Неблагоприятные условия? Да, но исключительно для самой идеи. Это вмешательство в личную жизнь. Возможно, чуть позже что-то придумают с законодательством, но не сейчас. И все же. Ведь он может не успеть. Что если он не успеет найти другого, не сможет обучить своего протеже? Да, знания таким путем не передать, но можно передать навыки.