Гелий-3

Он беспомощно показал руки, после чего осторожно снял свои «рэй-баны», постоянно мигавшие иконками и обозначениями. Без них он почувствовал себя голым.

– Я не успел выключить… все произошло столь быстро… – пробормотал он онемевшими губами, отстегивая от ремня омнифон, показавшийся чуть ли не потяжелевшим от записанного на диске материала. Несколько мегазаходов как в банке…

Дуло пистолета казалось огромным, словно колодец в ад; от него пахло маслом и пороховой гарью. Норберт протянул ладонь с лежавшим на ней блестящим прямоугольником из черного пластика и отполированного алюминия.

Час монтажа – и в Сеть. Счетчики заходов раскалились бы добела…

– Отдай Кролику, – сказал Тайгер.

– Это не дата-сейф, просто обычный омнифон! У моей дочки такой! Сам разберусь.

– Кролик, проверь! На всякий случай.

– Так точно!

Жилистый невысокий мужчина в очках, с коротко подстриженной, как у каторжника, головой, поднял руку в перчатке без пальцев, одним движением схватив и омнифон, и очки. Второй рукой он извлек из одного из вместилищ на своей жилетке универсальный инструмент, после чего надел очки Норберта и на мгновение замер. Отложив инструмент в сторону, он начал жестикулировать. Норберт молчал, угрюмо глядя на него. Ему незачем было видеть картинку – он прекрасно распознавал все жесты. Человек по имени Кролик обшаривал диски, влезал в систему, стирая все, что только можно, молниеносными уверенными движениями, будто отгоняя мух.

Все это продолжалось меньше минуты, в течение которой Норберт таращился на него с пересохшим горлом, мечась между страхом, надеждой и отчаянием. Кем бы ни были эти люди, они вовсе не мечтали о своих пяти минутах славы в МегаНете.

Кролик одной рукой открыл свой инструмент, с треском разложив короткое, похожее на долото лезвие, и уверенным движением воткнул его в щель корпуса, вскрыв омнифон словно устрицу. Казалось, будто сейчас он наклонит раковину и, задрав голову, проглотит электронные потроха, но он лишь выковырял оба чипа – сим-карту и карточку кристаллической памяти, которые вытряхнул себе на ладонь.

Щелчок. Прямоугольная складная рукоятка инструмента выплюнула тупую головку пассатижей, и карточки одна за другой отправились под острия для резки проволоки. Послышался хруст, и на этом все закончилось.

Кролик сложил корпус, затем раздавил «рэй-баны» в руке и надел Норберту на нос погнутую оправу, после чего бросил ему на колени выпотрошенный омнифон.

– К вашим услугам, – процедил он низким мрачным голосом. Его похожее на крысиную морду лицо с бородкой вокруг рта не выражало никаких эмоций.

Норберт какое-то время сидел с бесполезным остовом на коленях и в оправе на носу, напоминавшей вытащенный из-под поезда велосипед. Он прекрасно понимал, что выглядит как клоун, но для него это была далеко не самая главная проблема.

Взглянув на мертвый бесполезный омнифон в руке, он снял очки, кое-как сложил их и сунул в карман. Тайгер повернулся к нему с автоматом на коленях.

– Расставим приоритеты, – сказал он. – Пункт первый: предположим, что мы бы тебя проигнорировали. Тебя уже десять минут не было бы в живых. Ты просто исчез бы, как мыльный пузырь, и никто во всей гребаной Сети этого не заметил бы. У тебя кто-нибудь есть? Кто-то из близких?

– В общем, да, – прохрипел Норберт.

– В общем, да, – повторил Тайгер. – Неплохо. В таком случае заруби себе на носу, что ты только что заново родился. Сворачивай свои делишки и возвращайся домой. Ты остался жив. Поздравляю. Пункт второй: тем, что ты жив, ты обязан мне. С точки зрения некоторых культур на этой планете, это означает, что твое дальнейшее существование полностью зависит от меня. Пока что оно мне ни к чему, но тот факт, что ты дышишь, функционируешь и в твоей башке что-то тлеет, является частью биохимического процесса, который я тебе одолжил. Мы не нуждаемся в рекламе на «НьюсТьюбе» и не ищем славы. По сути, нас не существует. Нас нет. Понимаешь, что я говорю?

– Да, – бездумно ответил Норберт.

– Суть анализа приоритетов состоит в том, что существование, которым ты продолжаешь наслаждаться, важнее, чем появление в Сети возбуждающего эмоции ролика. Оно важнее всего МегаНета. По крайней мере, для тебя. Где ты живешь?

– В «Меридиане», – послушно сообщил Норберт.

– Сейчас мы притормозим, – предупредил Тайгер. – На секунду. Это… – он достал из кармана пластиковую банкноту в пятьдесят дирхамов, схватил ее за оба конца и дважды слегка дернул, словно желая привлечь к ней внимание, – …на рикшу. Сделаешь вид, что торопишься домой. Здание перед тобой – Бурджуман. Налево – Кувейт-роуд, дальше – терминал и порт Рашид. Пока-пока. Лазер, по тормозам – высаживаем пассажира!

В следующую секунду он оказался на тротуаре, даже сам не зная как. Бурые от пыли угловатые микроавтобусы устремились вперед, свернув на полном газу в сторону эстакады на Шейх-Рашид-роуд. Он услышал лишь раздраженный голос Кролика: «С бабками ты уж точно перебрал», – и внезапно остался один.

Он весь вспотел, в горле пересохло как в пустыне, в карманах лежали остатки омнифона и очков, белая льняная рубашка была забрызгана кровью, платежный чип пуст, а ноги словно из пластилина.

Но он был жив.

Норберт с ходу двинулся вперед, стараясь смешаться с толпой и скрыться из виду. Очков у него больше не было – никаких, не говоря уже о камерах. Солнце пылало на бетоне, било яростным сиянием с неба, бомбардируя глаза ультрафиолетовыми лучами, так что нужно было отыскать тень. По одну сторону тянулась бетонная печь гигантского торгового центра, а по другую – многополосная улица, на удивление пустая для этого времени дня. За спиной его находилась станция метро Бурджуман, когда-то увенчанная крышей в виде верхушки кожаной дамской сумочки, даже с ручками, размерами годившейся для Годзиллы. Теперь краска на сумочке облезла, одна ручка надорвалась, и, хотя иллюзия оставалась идеальной, теперь она выглядела так, словно принадлежала нищенке – нищенке-Годзилле.

Пробовать воспользоваться метро он опасался. Теоретически по Красной линии он мог доехать прямо до яхтенной пристани и своего отеля, но метро – словно клетка. Человек спускается вниз, позволяет загрузить себя в вагон – и все. Он становится пленником поезда, пленником туннеля, пленником станции. Норберт чувствовал, как его охватывает паника. У него уже тряслись руки, и он понял, что еще мгновение, и он будет выглядеть как в лихорадке. Переполнявший его кровь адреналин искал выхода, и он просто шел вперед. Улицы были почти безлюдны, витрины десятков эксклюзивных китайских, французских и итальянских бутиков одна за другой с грохотом задвигали жалюзи. Автомобили проезжали лишь изредка и в спешке, а прохожие двигались быстрым нервным шагом, почти трусцой.

Содрав с себя окровавленную рубашку, Норберт смял ее и бросил в первую попавшуюся мусорную урну, зная, что дома уже обратил бы на себя внимание городской службы наблюдения.

Термоактивная футболка под рубашкой была черной, и на ней почти ничего не было заметно.

Воздух чуть ли не пульсировал от доносившегося отовсюду визга сирен.

Норберт продолжал идти прямо в сторону моря и паромного порта, где собирался свернуть налево по Джумейра-Бич-роуд и направиться вдоль пляжа до самого Джебель-Али и своего отеля.

Он считал, что именно за это время он сможет избавиться от адреналина.

В действительности от моря его отделяло восемь или девять километров, а оттуда до отеля – около сорока. В его затуманенном мозгу просто возникло воспоминание о плане города, а там все казалось мелким и несложным, основанным на прямых линиях. Естественно, путешествие через весь эмират, пусть и небольшой, поперек, а потом вдоль, выветривалось у него из головы быстрее, чем он мог предположить.

Над ним пролетело звено боевых квадрокоптеров. Казалось, будто они снесут верхушки возвышавшихся вокруг небоскребов, а грохот турбин в буквальном смысле выбивал пломбы из зубов. Потом дорогу ему преградила колонна полицейских автомобилей. Он машинально отступил в сторону, а перед ним мчались одна за другой плоские, словно черепахи или лезвия секир, машины, белые с зелеными полосами и круглой эмблемой в виде парусной лодки в лавровом венке, мигавшие красным и синим, завывавшие какофонией цифровых сирен, словно призраки из иного мира.

Будь у него очки и планшет, он мог бы поймать очередной ивент. Мало кто из европейцев когда-либо видел собственными глазами хоть один суперавтомобиль. Они действительно выглядели как машины из другого мира – лихого, мчащегося вперед и уверенного в собственном могуществе, но теперь подвергнутого цензуре, запрещенного и обреченного на принудительное забвение. Полностью, однако, они не исчезли – не все оказались в Китае, Индии и Африке. Их продолжали производить, хотя бы для шейха, который купил их для полиции. А тут они ехали десятками – «Ламборгини Авентадор», «Астон Мартин один», «Феррари Тахион». Они мчались перед ним с ревом чудовищных двигателей и воем сирен, бело-зеленые, со стилизованной надписью на дверцах, которую он машинально прочитал как «Обйиилл», хотя ее следовало читать с конца и по-арабски. Чудовища из тех времен, когда мощность двигателя измерялась в сотнях лошадиных сил.

Призрачная колонна пронеслась перед ним и исчезла, улицы почти полностью опустели, а немногочисленные прохожие уже в открытую бежали трусцой, словно их охватило всеобщее желание предаться здоровому образу жизни. Теперь он выделялся среди них, поскольку просто шел. Тесные закоулки и подворотни, в свою очередь, были забиты людьми, самые любопытные, отважные или просто глупые из которых высовывались за угол, пытаясь что-то высмотреть на пустых улицах. Все это напоминало какую-то дурацкую детскую игру в стулья. Иного выхода, кроме как идти дальше, у него не было, поскольку стула для него уже не хватило. Прочие втиснулись во все возможные щели и норы, а ему остались лишь раскаленные тротуары и возвышающиеся слева башни небоскребов.

Сирены продолжали завывать, вдоль шестиполосной улицы теперь с глухим грохотом неслись ряды выкрашенных в песочный цвет приземистых угловатых открытых бронемашин, полных облаченных в кевлар, увешанных оружием людей. Отблески солнца на торчащих во все стороны стволах, смуглые лица, усы, блеск черных стекол, дрожащий песочный узор камуфляжа.

Дело принимало серьезный оборот.

Шейх пустил в ход армию.

И флотилию разгоняющихся до ста километров в час меньше чем за три секунды спортивных автомобилей.

Теперь следовало ожидать еще яхт и верблюдов.

От сирен звенело в ушах, казалось, будто сквозь электрический вой слышен треск выстрелов, отдающихся эхом среди башен из хрусталя и облупившегося металла.

Норберт не мог пострадать, раз уж чудом спасся. Просто не мог. Не сегодня. Не потому, что для него не хватило свободного стула или места в переулке.

Он побежал.

Побежал, как и все те, кто не нашел себе места в какой-нибудь дыре или внутри внезапно позакрывавшихся зданий, магазинов и ресторанов. Несколько раз он махнул проезжавшим такси, но безрезультатно.

Оказавшись в каком-то переулке, он даже наткнулся на тарахтевшего бензиновым двигателем рикшу. В открытой кабине на месте пассажира сидел боком парень в белой абайе и курил табачную сигарету, выставив ноги на тротуар. Норберт окликнул водителя, издалека размахивая банкнотой, но тот бросил сигарету на мостовую, вскочил в седло и сбежал, словно вместо пятидесяти дирхамов увидел ордер на арест.

Норберт блуждал в закоулках, как можно дальше от происходящего, пытаясь отыскать хоть какой-то оазис спокойствия, где еще существуют открытые двери, рикши, стаканы с напитками на продажу, такси, моторные лодки, холодильники с минеральной водой в пластиковых бутылках, велосипеды или абры. Где хоть что-то еще работает.

Ибо он спешил.

Существовал небольшой, однако вполне реальный шанс, что он еще мог что-то спасти. Нужно было лишь добраться до МегаНета, и как можно быстрее. В некоторых отелях имелись терминалы, существовали также интернет-кафе – по крайней мере здесь. Возможность войти в Сеть, используя чужое устройство, а не собственный зарегистрированный омнифон, служила одной из местных туристических приманок, а также гигиенической лазейкой для живущих на грани шариата местных, помнивших лучшие времена. Именно здесь, среди тысяч полупустых отелей, баров и кафешек, оставшийся без собственного терминала человек все же не оставался ослепленным. Оглушенным, связанным и брошенным в темноте с мешком на голове.