Дорогами Карны. Повесть-сказка

– И за что ты его третируешь? – Вклинилась Леночка.

Я неспешно рассказала им вчерашнюю историю с маленьким концертом бардовской песни около суглинистой лужи, закончившимся полётом Мозгляка вверх тормашками.

– Ты действительно считаешь нас своими подругами? – Поинтересовалась вдруг Лена.

– Конечно, как же ещё?

Девчонки одновременно радостно вздохнули, а Оля неожиданно обняла меня. Я на несколько секунд оторопела, силясь понять, что здесь происходит. Лена украдкой смахивала случайно набежавшую слезу.

– Просто у нас никогда не было подруг, – поведала она мне. – Нам всегда хватало общения друг с другом. А, вот, Степаныч заронил нам сомнение, нормально ли это.

– Конечно, нормально! – Уверила я её. – Ведь, вы же сёстры, да, ещё и похожи, как две капли…

– …как две капли никотина, которые убивают лошадь! – Рявкнул неожиданно кто-то из парней. Мы с девчонками отгородили себе угол старым покрывалом, но палатка-то была всё равно общей и слышимость была прекрасной. – Спите уже! Развели здесь сантименты сопливые посреди ночи!

– А, ты, я смотрю, у нас уж больно умный! Не ровён час, полысеешь раньше времени. – Предостерегла я невидимого оппонента, который что-то сердито забормотал в ответ. Готова поспорить, что он кинулся проверять макушку в поисках ранней плеши. Парни всегда этого боятся. – Пойдёмте отсюда, девочки. В другом месте сопливые сантименты разведём, раз мы тут кому-то уже плешь проели.

Я намеренно сделала ударение на слове «плешь». В ответ услышала сдавленное ругательство. Пообещав прямо сейчас пожаловаться Степанычу на матершинника, мы гуськом прошествовали к выходу, почти никого при этом не потоптав.

Выбравшись, наконец, из палатки мы долго шли по степи в полном молчании. Убедившись, что ушли уже достаточно далеко, и нас не слышно в лагере, мы дали волю своим чувствам. Через две минуты плакала не только чувствительная Леночка, но и мы все. Мы ещё долго обнимались и клялись в вечной дружбе. Знали бы мы тогда, какая судьба нам всем выпадет…

Через пять лет Оля погибнет на соревнованиях. Она была хорошей бобслеисткой, входила в олимпийскую сборную. Разбилась на своих санях из-за недостаточно обработанной трассы. Двое других членов экипажа отделались вывихами и растяжениями, а, вот, она…

Лена поклялась на её могиле прожить эту жизнь за двоих. Так она и поступила. Два высших образования, удачное замужество, четверо детей к двадцати восьми годам (Две двойни и обе разнополые!). Жаль, что наши с ней пути разошлись.

Общаться с обеими близняшками – одно дело, они всегда и во всём дополняли друг друга. С Леной наше взаимопонимание куда-то с годами испарилось. Я не смогла бы уже сейчас обсуждать с ней всё на свете, как раньше, а поведать Лене свою тайну мне бы и в голову не пришло.

У меня есть страшная тайна. Я периодически впадаю в забытьё, подобное тому, от которого я только что очнулась в кофейне. Непонятно, почему именно там, я ведь точно помню, что заходила сегодня на работу, мне там нужно было срочно закончить одно дело, несмотря на то, что сегодня выходной.

Помню, как доделала всё, что нужно и заперла бумаги в сейф. Дальше идёт провал, закончившийся нелепой сценой в кофейне и очередной порцией воспоминаний.

Со мной так всегда после провалов – долго не могу прийти в себя и вспомнить, кто я, и что за люди меня окружают, а потом могу погрузиться в воспоминания на весь оставшийся день. Ещё мне иногда снятся кошмары наподобие того, с воплями. Содержание тех снов мне неведомо, и я не знаю, так ли это плохо.

Начались мои мучения тогда, на археологической практике после первого курса, и с переменным успехом преследуют меня до сего времени.

Мы в тот раз всё-таки раскопали загадочное захоронение. Степаныч, когда убедился, что оно не является плодом нашей коллективной фантазии, вызвал специалистов из ближайшего краевого центра.

Обитательницей кургана оказалась женщина примерно 50 лет, похороненная с воистину царскими почестями. При ней была целая коллекция оружия, немного золотых и серебряных украшений, пригоршня разнокалиберных монет и домашняя утварь, в основном медная. Помимо этого в захоронении лежали кожаные свитки, рассыпавшиеся от времени, несмотря на все наши предосторожности. Зато целыми остались несколько деревянных дощечек, испещрённых руническими знаками. Их ещё предстояло расшифровать. Специалисты признали, что таких находок давно никто не совершал. Захоронение должно было пролить свет на многие неизученные аспекты жизни Предков.

Ещё на волосах воительницы (теперь ни у кого не возникало сомнений, что это именно она – воительница Дубравка) была заколка с надписью, гласившей, что его владелица живёт по заповедям Прави и то же заповедует всем живым и живущим после неё.

Наиболее ценные находки увезли с места раскопок в запечатанном сейфе. За ними специально прибыл издалека бронированный автомобиль с дяденьками в бронежилетах. Степаныч сказал, что в последний раз за находками учебной экспедиции такой автомобиль приезжал лет двадцать назад. В тот день все были тихи и предупредительны друг с другом, словно каждый проникся тожественностью момента.

Что касается меня, я испытала нечто, сходное чувству, которое испытываешь, провожая в далёкое путешествие лучшего друга или просто очень близкого человека. Степаныч почувствовал моё состояние и, по-отечески водрузив свою тяжёлую ладонь на моё плечо, утешил:

– Не переживай, ты его ещё увидишь! – И нам обоим было понятно, что он имеет в виду тот самый кинжал Дубравки, самостоятельно выбравшийся из её захоронения прямо в мои неопытные руки. – Часть находок, в том числе, малое оружие, отправят прямиком в нашу лабораторию. Нам с вами предстоит ещё долго с ними работать.

– Нам с вами? – Переспросила я, млея от радостного предчувствия. – Значит, вы разрешите мне участвовать в исследованиях?

– Не только разрешу – настаиваю на этом! – Заверил меня Степаныч. – У меня давно уже не было такого толкового помощника. Без тебя я просто заплыву с этими бумажками. Я всегда с ними заплываю! – Я почувствовала, как в моей груди зарождается бурная радость. Хотелось подпрыгнуть и чмокнуть Степаныча в его морщинистую щёку, но я ограничилась лёгким подпрыгиванием на месте и заполошными пожатиями его почти чёрной руки, покрытой взбугрившимися венами. Степаныч, словно не замечая моих телодвижений, продолжал: – И Ольку я бы взял в штат, она очень хорошо чистит артефакты, а, вот, Ленка… По-моему, от неё особого толку не будет.

– Ленка варит классный кофе! – Выпалила я.

На самом деле я понятия не имела, умеет ли моя новая подруга обращаться с кофейными зёрнами и туркой, но это не беда. Надо будет – научится.

– Да? – Переспросил Степаныч с сомнением в голосе. – Ну, тогда лады, пусть присоединяется.

Я запрыгала на месте, словно мячик, хлопая в ладоши, порывисто обняла Степаныча и побежала делиться радостью с девчонками. Оказалось, что Лена действительно варит замечательный кофе, а Оля давно уже мечтает продолжить то, что начала в той богатой событиями экспедиции.

Остаток нашей практики прошёл в каком-то радостном умиротворении. Мы продолжили раскопки городища, которое, собственно говоря, изрыли вдоль и поперёк наши предшественники. Находки, конечно, были, но все они носили бытовой характер и ничего нового или занимательного в себе не содержали. Вместо полутора месяцев я провела на раскопках все два, прихватив ещё часть каникул. Мне не было жаль этих двух с половиной недель, у меня что, каникул в жизни не было?

По окончании практики Степаныч отвёз нас с девчонками на станцию, посадил в поезд и помахал на прощанье своей мозолистой, задубевшей на степных ветрах рукой. Мы находились в каком-то волшебном полузабытьи, и все наши разговоры вертелись, естественно, вокруг только что пережитого за последние два месяца.

Наш попутчик, дядечка средних лет с небольшой лысинкой и аккуратным брюшком, слушал – слушал нас, да, и плюнул с досады:

– Тьфу, послушать нечего! «Артефакты», «захоронение», «костёр», «половник»! Про женихов-то, когда говорить будете?

Мы недоумённо переглянулись. Увозя с той практики массу ярких впечатлений и воспоминаний (а кое-кто ещё и начинающееся психическое расстройство), никто из нас троих даже не вспомнил о так называемой личной жизни.

– У нас нет женихов! – Выпалила Олька. – Нам, амазонкам, они в принципе не полагаются! – Радостно закончила она и залихватски подмигнула нам с Леной.

– Какие ещё такие амазонки? – Не понял дядечка. – Это которые в Бразилии живут, что ли, по берегам Амазонии? – Уточнил он.

– Это девы-воительницы такие, эх, вы! Историю надо было учить! – Разочаровала его бойкая близняшка.

– Ну, вы, блин, даёте! – Пробурчал дядька и обиженно отвернулся к окну.

Мы же всю дорогу, не переставая шутили на эту тему, и постепенно дяденька тоже оттаял и втянулся в наши разговоры.

Хороший оказался мужичок. Угощал нас абрикосами диковинной красно-жёлтой расцветки величиной с кулак ребёнка. Он рассказывал, что у него тоже две дочки-близняшки, только маленькие, по пять лет. В конце пути дядя Коля (так его звали) признался, что мечтает о том, чтобы его девочки выросли похожими на нас. Было очень приятно.

Глава 11

С радостным послевкусием от поездки я явилась домой, сияя, словно начищенный самовар. Мать встретила меня, как всегда, сдержанно. Она вообще очень сдержанный человек и меня так воспитала. По крайней мере, очень старалась, и ей это почти удалось. Я тоже до определённого момента была очень выдержанной молодой особой, да, и сейчас не отличаюсь бешеным темпераментом, только после той практики у меня начали случаться кратковременные вспышки безудержного гнева, совладать с которым я не могу, как бы ни старалась. К счастью, они были и остаются редкостью. Первая подобная вспышка случилась со мной через три дня после прибытия домой.

Если бы не моё радостно-возбуждённое состояние, я бы сразу обратила внимание на ряд странностей, встретивших меня дома.

Отец не вернулся с работы в положенное время, и я поинтересовалась у мамы, где он. Мама как бы промежду прочим сообщила, что папа в командировке. Я поинтересовалась, что за командировка такая – никогда отца ни в какие командировки не посылали (он работал мастером ремонтно-сборочного цеха на заводе сельхозмашин), а тут вдруг – на тебе!

Мама ответила, что ему срочно потребовалось пройти курсы повышения квалификации в Ленинграде. Я удивилась – ничего себе, ближний свет! Поволжье и Ленинград! Спасибо, что не во Владивосток заслали. На мой вопрос, как долго продлится обучение, мама не смогла ответить сразу. Подумав с минуту, она ответила, что месяца два-три, не больше. Я поохала для порядка и тут же снова принялась болтать о своём, понятно о чём.

На следующий день, едва я разлепила глаза, мама попросила меня подмести и вымыть пол в доме. Повиновавшись, я отметила про себя, что пол и без того чистый. Его явно вымыли накануне.

Я опять не придала значения, тем более что мама была в отпуске, а, будучи в нём, она убирается почти каждый день. Особенное удовольствие доставляет маме уборка моими руками. Почему они за двадцать лет совместной жизни не родили мне брата или сестру? Хоть было бы на кого иногда спихнуть это тупое занятие. Я не оставляла надежд на «сестринство» лет до пятнадцати, когда стало окончательно ясно, что мне от них никого не дождаться.

На следующий день история с уборкой повторилась. Я, мухлюя где только возможно, мела и намывала чистый пол, а мама тщательно вытирала мебель, на которой не было ни пылинки. Всё это срочно нужно было сделать до завтрака, и никак иначе!

На третий день я, услышав в очередной раз просьбу подмести и вымыть пол, заныла: