– Ты прав, Джек, – пытаясь казаться уверенной, говорила Энца, – все могло быть хуже. Мы могли вообще умереть. А нам дали второй шанс. Пусть тут тяжело, пусть никого нет, но ведь… но ведь… Джек, я не знаю, что «ведь»…
– Придумай что-нибудь, – невнятно отозвался тот.
Энца подумала, покусывая губу. От неудобной позы начала затекать нога, которой она упиралась в край скамейки.
– Можно вообразить, что мы просто переехали в другую страну. Ведь если бы мы, к примеру, переехали, то тоже получилось бы, что мы одни и вокруг все чужое.
– Ну, вот видишь, – сказал он. – Ты и сама все прекрасно умеешь. А по поводу тестов прекрати нервничать. Ты же отличницей была. Зазубришь и это, велика беда.
***
В начале марта Борису дали предварительное разрешение на использование комплекса в седьмом корпусе.
Энце стало некогда грустить, а Джеку ворчать. В перерывах между подготовкой к тестированию они мыли и разгребали лаборатории, заброшенные на несколько лет. Формально те считались законсервированными, но по сути их просто оставили в беспорядке и разрухе. Сергей помогал им и Борису, который обивал все пороги, чтобы собрать спонсирование.
Тот мартовский день, когда они впервые открыли двери запертого блока седьмого корпуса, запомнился Энце больше всех остальных. Больше, чем напряженные дни тестирования, ожидания результатов. Больше дней, когда вывесили результаты тестов, и Энца от нервов никак не могла найти себя в списке – потому что еще не привыкла к новому имени.
Замок заржавел и поддавался с трудом. Борис чертыхался, дергая ключ. Он непременно хотел быть первым, именно тем, кто откроет замок, поэтому яростно огрызался в ответ на предложения помощи.
Толстые двустворчатые двери были сделаны из стали, потемневшей и покрытой невнятными надписями облупившейся краской. Над замком была наклеена бумажная лента с чернильной печатью и чьей-то подписью, под замком в тяжелых скобах лежал засов.
Пыхтя, Борис провернул-таки ключ, но засов застрял намертво. Джек посмотрел немного, как Борис дергает его, и ушел курить.
– А давайте я его разрежу, – сказала Энца спустя пару минут.
– Она может, – оживился Сергей, который скучал рядом. В отличие от Джека уходить на перекур он боялся.
– Вандалы, – проворчал Борис. – Дикие люди. Для решения проблем нужно голову использовать, а не… то, что вы используете. Тут достаточно полить маслом, и выскочит.
Некоторое время они молчали, потом Сергей заметил:
– Но масла-то у вас нет, Борис Павлыч.
Борис только расстроенно махнул рукой.
Энца шагнула вперед и легко разрезала засов, стараясь попасть точно в линию между створками.
Все еще ворча, Борис открыл двери и совсем не торжественно чихнул, подняв клубы пыли.
Энца шагнула внутрь сразу вслед за ним.
– Ух ты, – невольно сказала она. – Как в кино.
Двери вели в большой зал, высотой в два этажа. Поверху его опоясывала галерея. Вдоль стен стояли затянутые серой тканью ящики и столы с компьютерами. Устаревшие выпуклые мониторы были покрыты пылью. На полу, под обрывками бумаги и мусором, был сложный узор из полос и кругов. Несколько дверей в разных концах зала открывались в другие помещения, заваленные списанной техникой, кипами бумаг и картонными коробками, из которых высыпались дискеты, инструменты, провода и тряпки.
Пока остальные, переговариваясь, ходили по помещению, Энца стояла в середине зала и что-то изучала, поглядывая по сторонам.
– Борис, – негромко позвала она, когда закончила оглядываться.
– Хм? – отозвался тот, разглядывая системный блок одного из компьютеров. Боковая крышка была кем-то снята и под густым слоем пыли сложно было разобрать, что внутри.
– У меня, конечно, нет нужного оборудования, но по внешним признакам тут хорошее энергетическое место. Хотите, я вам тут начерчу круг, чтобы аккумулировать энергию?
– Какую энергию? – не понял Борис.
– Ну… магическую. Мне кажется, что у меня может получится, мы же до сих пор можем ею оперировать.
Борис выпрямился и озадаченно посмотрел на нее.
– А… куда я ее дену? То есть, как я смогу ее использовать?
Джек, который уже поднялся наверх, свесился и посмотрел на него, неожиданно для себя заинтересовавшись.
– Ты же собирался реконструировать эти машины? – спросил он. – Чем тебе не вариант? Электричество вы же используете? Энца расчертит все нужные символы и круги для сбора и передачи. А я тебе рассчитаю, по каким формулам ее использовать. С теорией-то у нас всегда было отлично.
– Мне надо подумать, – пробормотал Борис.
Он сел прямо на пол, скрестив ноги, и на самом деле начал думать.
Чтобы не отвлекать его, Энца ушла смотреть другие помещения блока.
Сергей лазил везде с энтузиазмом первооткрывателя, постоянно что-то роняя и спотыкаясь. Он нашел коробку с перфокартами и долго восторгался, разглядывая их на просвет.
Энца невольно заразилась его непосредственной радостью и под едкие шуточки Джека, который наблюдал за ними с галереи, они вытаскивали все новые и новые ящики с забытым добром в центр зала. Там они их потрошили и раскладывали на полу.
– О боже, – вдруг сказал Борис поднимая голову. – Ведь если все это сработает, я… мы… это исследование будет на самом деле уникальным. Такие вещи никто на земле сделать не сможет, кроме ме… нас, потому что ни у кого не будет таких технологий. Пробить пространства! Пройти в другой мир! Совместить несовмести… – тут он огляделся и осекся. – Какого черта вы творите? Что за помойку вы тут устроили?!
– Но Борис Павлыч, – испугался Сергей, – тут такие штуки интересные…
– С кем я работаю? – воскликнул Борис, и Энца еще не знала, что эту фразу ей предстоит теперь слушать каждый день. – Быстро начинайте уборку! Мы не будем спать, то есть вы не будете спать и есть, пока все тут не разгребете!
Сергей подорвался было исполнять приказ.
– Да щас, – сказал Джек. – Только если ты начнешь платить нам сверхурочные и кормить бесплатно. Довольные и сытые сотрудники, чтобы ты знал, работают гораздо лучше.
Слушая их перебранку, Энца вдруг улыбнулась. Сквозь окна на втором этаже проглянуло солнце, протянулось яркими лучами сквозь пыльный воздух, засияло в коротких светлых волосах Джека. Он недовольно щурился, но не отворачивал лицо.
Уже никогда не будет так, как раньше. Им не увидеться со старыми друзьями, не поговорить с ними, не поспорить, ни посмеяться. Здесь все чужое… но не враждебное.
Все заканчивается. Хорошее или плохое, для времени все равно. Оно идет, без спросу завершая и боль, и радость, солнечные дни и дождливые. Залечивает переломы и заставляет забыть старые привязанности. Когда-нибудь сама Энца тоже закончится, и это кажется сейчас страшным, но далеким.
Когда Энца была маленькой, ей нравилось размышлять о будущем, представлять себе то, кем она станет и чем будет заниматься. Да, ее воображение не дотянуло, не могла она тогда представить, что окажется здесь. Ей было интересно, какие у нее способности проснутся, какой будет окончательный уровень – а оказалось, никакого. Она прошла те этапы взросления, о которых думала в детстве, и впереди осталось много такого, что происходит со всеми, но еще не случилось с ней. Какая будет ее старость? Какой будет смерть?
Энца дважды глядела ей в лицо, и могла быть честной с собой – на самом краю все равно страшно, но осознание того, что она успела сделать все, что было в ее силах, уменьшало жуть.
Рано или поздно все закончится, даже то, что начинается сейчас – пока еще непонятные по объему и перспективам исследования, странные эти машины, над которыми Борис едва ли не плачет от умиления.
Наверно, тем ценнее все эти переживания и мелочи, которыми полна жизнь. Им с Джеком повезло, что они не погибли и получили чудесный шанс, как в сказке – стать кем угодно. За это пришлось заплатить, но… отказываться от возможности нельзя, только потому, что грустно и жалко утраченное.