Потерянные имена, чужие тени

Подобная философия была не чужда Раду, давно уже отвыкшего встречать новый день с какими-либо добрыми чувствами. Однако же счастливый случай, что свел его с господином медикусом вселял некую надежду, что далее жизнь может стать более устроенной. И менее опасной.

На следующий день, за час до полудня, когда обычные горожане давно уже на ногах, а знатные едва-едва открывают глаза, в дом господина медикуса, в условленное время постучал молодой человек в сопровождении девушки, закутанной в темную накидку.

Корнелий, который из своего кабинета слышал стук, покачал головой: сразу же за этим стали бить часы на площади мученицы Агаты. Нарочно ли Раду пришел так точно, или же это в его обычаях? Старик-слуга пришел доложить о гостях, и господин медикус велел отвести их в красную гостиную, и сам, выждав некоторое время и собравшись с мыслями, спустился туда же.

Красная гостиная была не очень удобной угловой комнатой, вытянутой в длину. Темно-багряные бумажные обои, бывшие некогда в моде, местами выцвели, дубовая мебель и массивные книжные шкафы изящества обстановке не добавляли. Хотя слуги поддерживали ее в чистоте, пользовались ею весьма редко: ни позабытых личных вещей, ни раскрытых книг, даже цветы, что стояли в вазе у окна, давно высохли.

Брат и сестра не присаживались. Девушка стояла у высокого, часто переплетенного окна, рассеянно всматриваясь в тихую улочку за ним. Раду скучал у книжного шкафа, изучая корешки стоявших там книг. Едва Корнелий зашел, девушка испуганно встрепенулась и, повернувшись, замерла. Раду сразу же прошел к ней и встал рядом.

– Доброе утро, мой мальчик, – радушно произнес Корнелий, и по лицу юноши пробежала тень.

Едва ли меж ними был десяток лет разницы, и его могло оскорбить такое снисходительное обращение, подумал Корнелий.

– Доброе утро, господин Тенда, – тщательно контролируя свой голос, ответил Раду. – Позвольте представить вам… Моя сестра, Тию.

Девушка присела в изящном реверансе. Они и в самом деле были похожи, эти двое, хотя девушка была более нежным вариантом старшего брата и казалась настоящей красавицей. Ее большие темные глаза, личико сердечком и волнительно очерченные губы не могли не привлекать внимания. Однако же и одежда ее, и прическа были весьма строги. Корнелий не стал задавать вопросов: у кого в эти дни не было проблем со средствами к существованию, да и темные одежды могли говорить о том, что в их семье было горе.

– Весьма рада знакомству, – еле слышно прошелестела Тию.

Старуха ввезла в гостиную накрытый к чаю столик и, повинуясь жесту господина медикуса, вышла.

Корнелий предложил Тию стать хозяйкой за чайным столиком, и та сразу же испуганно вскинула глаза на брата. Раду, поколебавшись, кивнул.

Следующие полчаса они пили чай, пытаясь поддерживать мало-мальски светский разговор. Корнелий и сам не большой охотник до пустых бесед, однако же имел некоторый опыт и мог, как, например, вчера, при наличии словоохотливого гостя завести приличную беседу, но теперь понял лишь одно: при довольно изящных манерах, оба его гостя – отвратительные собеседники. Раду отвечал неохотно и скупо. Сестра его говорила едва слышно, словно боялась своего голоса, так что Корнелий вскоре оставил эту обоюдную пытку, позвонив в колокольчик, чтоб убрали.

– Итак, начнем, – проговорил он, откидываясь в кресле.

Раду устроился напротив, а сестра его отошла к окну, присев там на высокий стул. Ее тонкий профиль с печально опущенными уголками губ на фоне окна был теперь прямо перед глазами Корнелия.

– Я не спрашиваю, какого вы роду, – произнес господин лекарь. – Сейчас это дурной тон, но я вижу, что вы достаточно воспитаны и, должно быть, сведущи в некоторых тонкостях вроде поведения за столом, сервировки, написания различных писем и прочая, и прочая?

Раду кивнул.

– Теперь одно из основных моих требований – четкое письмо без ошибок. Готовы к небольшой экзаменовке?

– Прошу вас, – отрывисто отозвался Раду.

Юноша нравился Корнелию все больше. Его серьезность и отсутствие ужимок, модных у столичной молодежи, даже эта небрежность к внешнему виду и хриплый резкий голос. Впрочем, Корнелий уже заметил, что волосы, падающие на лицо юноши, на самом деле скрывают круглый, неровно заживший шрам под правым глазом, определил, что хриплый голос, скорее всего, – следствие некой травмы, и все вместе, вкупе со вчерашним наглядным свидетельством, говорило о том, что юноша имел достаточный жизненный опыт.

В углу гостиной стоял небольшой стол с письменным прибором – наследие уже почившей дамы, у которой Корнелий когда-то приобрел этот дом. Раду устроился за ним, не представляя какое несуразное впечатление производит сейчас, больше похожий на нахохлившегося ворона, чем на примерного секретаря.

Корнелий наобум процитировал несколько фраз на латыни, затем вспомнил и надиктовал монолог из недавно виденного спектакля, пошленький куплет, слышанный им третьего дня на улице и пару предложений на англицком. Раду покосился удивленно, но все прилежно записал. Присыпал песком, стряхнул и передал Корнелию.

Господин медикус остался доволен. Хотя почерк у Раду был достаточно угловат, писал он понятно, и несколько ошибок допустил только в англицких фразах.

Они снова сели напротив друг друга в кресла, и Корнелий повел разговор далее, выспрашивая, что еще знает юноша, какие науки изучал, приходилось ли путешествовать, сможет ли он присматривать за домом, нанимать слуг и следить за ними и так далее и тому подобное.

В свою очередь Раду спрашивал, на каких условиях предлагается вести работу, за какое вознаграждение, возможно ли с ними путешествие сестры.

В конце концов, оба откинулись на спинки кресел, вздохнув.

– Я беру вас на службу, – объявил Корнелий. – Случай не мог бы распорядиться удачнее, сведя нас вчера. Грех будет им не воспользоваться.

Раду молча посмотрел на него, не возражая.

– Отъезд назначен на конец недели. Успеете собраться?

– Безусловно, – отозвался Раду.

Черные брови его сошлись на переносице и губы вдруг искривились, словно он готовился к чему-то неприятному.

– Должен вам сказать… – начал он, явно принуждая себя говорить. – Мы думали вчера, стоит или не стоит признаваться. Но так или иначе, правда может всплыть и сама, так что не хотелось бы оказаться в двусмысленном положении, да и было бы некрасиво обманывать вас.

Раду встал, отойдя за спинку кресла и опершись на него руками.

– Дело в том, – произнес он недовольно, – что я женщина.

Видя, как у совершенно не ожидавшего такого поворота Корнелия лезут глаза на лоб, Раду раздраженно добавил:

– Разумеется, это сделано для соблюдения инкогнито. Есть определенные люди, с которыми нам не хотелось бы встречаться. Поэтому нам важно скорее уехать отсюда и непременно именно так. Мы путешествуем уже около года и, до сих пор еще никто не прозрел сути.

– Поразительно, – прошептал Корнелий. – У меня и мысли не закралось, что… Позвольте, я бегло осмотрю вас? Это практически мою честь как медика задевает, неужели я был так слеп…

Он пружинисто вскочил с кресла и одним порывом оказался рядом с Раду. Корнелий схватил его за подбородок и внимательно оглядел лицо со всех сторон, бесцеремонно поворачивая голову Раду.

– На самом деле, никто еще не догадался, – вдруг сказала от окна Тию. Ее настоящий голос оказался на диво звучным и приятным. – Вы не исключение.

Корнелий едва ли слышал ее. Раду замер, лишь тонкие ноздри раздувались, показывая сдерживаемое раздражение.

– Рост скорее средний для мужчины, но для женщины высокий, это да, – комментировал медикус. – Телосложение слишком худощавое в любом случае, но характерные черты вроде узких плеч спрятаны под одеждой с подкладкой… Бедра широковаты, но под длинным камзолом этого не видно… А я-то думал, что за странные пристрастия в одежде… Грудь, видимо, перевязана?

Раду быстро отбил потянувшиеся было в ту сторону руки медикуса, но тот не смутился, продолжил осмотр:

– Адамово яблоко… конечно, слабо выражено, но тем не менее слегка выдается, а тонкая шея опять же одеждой прикрыта… Что у вас с голосом? Была какая-то травма?

– Да, – отозвался Раду, не вдаваясь в подробности.

– Н-ну что ж, это и понятно… Черты лица… черты лица довольно четкие и резкие, но все же соразмерные… тут не придерешься. И несмотря на то что я уже знаю правду, ни грана женственности в вашей ауре не ощущаю… Нет, вы положительно интереснейший объект!

Он отступил от Раду, восхищенно оглядывая его.

– Вы хранили эту тайну так долго и вот мне, первому встречному, открываете? А что, если я не буду брать вас на службу?

– Мы думали вчера весь вечер над этим, – нехотя отозвался Раду, оправляя одежду и не глядя на него. – Решили, что ввиду долгосрочности общения и важности той услуги, что вы невольно нам оказываете, правду стоит раскрыть. Есть ли разница, кто я в самом деле, если я умею то, что умею? Чуть раньше вы были удовлетворены моими навыками.

Раду остро глянул на него и добавил:

– Если же хотите кому это открыть, то… я вам не советую.