Потерянные имена, чужие тени

– Я пишу о том, что с нами за тот год случилось. Всяческие события, которые происходили. Еще я для Иоланты зарисовываю пейзажи и дома. Она сказала, что по ним сочиняет истории. Она хочет быть писательницей.

– Женщин не печатают, – отозвался из угла Раду, который разбирал по папкам заметки Корнелия.

– У нас печатают, – возразил Корнелий, потом осекся и уточнил: – Это очень далеко, можно сказать, что не считается.

Собеседники поглядели на него с любопытством, но Корнелий продолжать не стал. Махнул рукой, показывая, что больше никого не отвлекает, и вернулся к своей книге.

По его расчетам выходило, что еще пара дней – и можно собираться в дальнейший путь. Тем более что пребывание в Тичанах оказалось куда тяжелее, чем обычно. Прежний слуга не вынес того, что над ним появился надсмотрщик, требовательный и жесткий. А Раду было наплевать на заведенный порядок и привычную размеренность в делах, он вылавливал мужика в самых разных уголках имения, не давал спать среди дня и за ухо тащил в нужное место.

Одни оскорбления для почтенного слуги, и никакого уважения.

Так что тот ушел, и еще приходящую кухарку от дома отвадил, наврал ей с три короба, мол, хозяин – колдун, сживет со свету.

Корнелий решил было, что искать новую будет слишком накладно по времени, тем более что гостей он принимать не собирался. Раду вполне сносно мог приготовить похлебку и дичь, но вскоре Корнелий понял, что его помощник не успевает свои первейшие обязанности, и по его распоряжению Раду нашел в городе пару женщин – для уборки и готовки.

Тичаны понравились Раду. В городе уже стояла теплая солнечная осень, и в воздухе плясали паутинки.

На северо-востоке возвышались горы, покрытые лесами, и Раду по вечерам разглядывал их непривычные глазу изломанные линии. Нравилось имение – в темном обширном особняке, как говорили, обитали привидения, но Раду, сколько бы ни искал, не нашел ничего.

В торговом квартале Раду вскоре знали все – он часто ходил по поручениям Корнелия, закупая необходимые продукты и предметы для исследований. Гончар Стан Сивый встречал Раду на пороге лавки – честь, которой удостоены были лишь немногие. И вовсе не потому, что в первый же день они сцепились едва ли не насмерть из-за небрежно выполненного заказа Корнелия. Раду расколотил о мастера все кривые сосуды, и остаться бы им врагами, если б в лавку о ту пору не заглянул капитан городской стражи.

– Бузите? – мрачно спросил он.

Он вообще был невеселого нрава человек, и не спешил разглядывать в окружающем доброе.

Раду, не отпуская шиворот гончара, посмотрел в морщинистое смуглое лицо капитана и честно ответил:

– Нет. Объясняю вот мастеру, как заказ исполнять нужно.

Гончар Стан промолчал – не признаваться же, что нарочно запорол все сосуды, чтоб заезжему колдуну неповадно было.

Капитан обвел мастерскую прищуренными глазами и кивнул.

– Стан, есть кого при делах оставить? – спросил он. – Помощь нужна.

Раду выпустил ворот Стана и отступил.

– Да, господин капитан, – хмуро кивнул гончар и позвал из глубины дома сына.

– Что случилось? – коротко спросил Раду, оправляя одежду.

Капитан некоторое время смотрел на него, размышляя, стоит ли чужаку говорить.

– Народ успокоить нужно, – наконец сказал он. – Преставился тут один разбойничек, дружки его хоронить несут… а городские стоят уже, перед воротами кладбища да перед храмом Пресветлой матери. Не пропустят, и побоище будет.

– А разбойник – как зовут… Звали? – спросил Раду. – Гриба, Дива…

– Тиба, – ответил капитан.

– Я с вами, – сухо сказал Раду, снимая с пояса перчатки. – Лишние руки ж не помешают? А то ж стало так, и я стороной виноват в этом деле.

– А ты кто таков, господин?.. – капитан насупился, а Стан подошел ближе, прихватив из чулана крепкую дубину.

Гончар успел вперед Раду:

– Уж не ты ли тот заезжий парень, который Тибу перед гостиницей порезал? – спросил он.

– Я, – коротко ответил тот, и Стан смерил его взглядом от сапог до встрепанной макушки.

– Приходи послезавтрева, – сказал гончар, – забирать заказ.

Потом, помолчав, добавил, когда они уже шагали вслед за капитаном стражи:

– Бедовый ты парень, лезешь, куда ни глядя. Гляди, как бы не нарваться в дурной час. Осторожней надо быть.

Раду только пожал плечами.

А потом скривился, дернув подбородком на прощание, когда уже понятно стало, что заварушки не будет.

Восемь стрелков – что бы ни говорил хозяин гостиницы о «всего лишь полудюжине» солдат, ошибаясь как в количестве, так и в оценке, – довольно быстро приструнили и взбудораженных горожан и разбойников, вооруженных рогатинами и самострелами.

Разбойников вынудили оставить домовину с телом Тибы, а горожан расступиться, чтобы служки храма могли внести гроб и приготовить к погребению.

– Разбойник аль не разбойник, – негромко сказал капитан стражи, – а чтоб похоронен был как положено. Мне тут ни зараза, ни бродячие покойники не нужны.

Говорил он тихо, но люди на небольшой площади у собора молчали, слушая его.

И неудивительно: по левую руку от него замерли солдаты с прикладами ружей у плеч, в любой момент готовые вскинуть их и пальнуть. Полная тишина наступила как раз после того, как, поравнявшись со своими бойцами в переулке, капитан коротко рявкнул: «Стройсь! Заряжай!», а потом – «К плечу!». Гончар Стан и еще несколько вооруженных дубинами мужиков встали плотным рядом по правую руку капитана. Раду сноровисто и тихо вынул из поясной сумки складную балестру и зарядил ее. Гончар одобрительно хмыкнул, а остальные покосились – что еще за чужак.

Постояли-постояли, глядя, как расходятся недовольные, да и тоже разбрелись, отпущенные капитаном.

***

А больше всего в Тичанах и имении Раду нравилась оранжерея – там господин Тенда устроил свою лабораторию.

Застекленная сверху донизу веранда позади дома, обращенная к горам и сама по себе была привлекательным местом. Одичавшие гвоздичные деревья пряно пахли, померанцы, правда, засохли, а розы буйно заплели резные перегородки. За этими перегородками скрывался уютный уголок, вымощенный каменной плиткой, с парой кресел и столиком. Тию приходила сюда с шитьем, пока Раду помогал господину Тенде.

Вся глухая стена оранжереи, примыкавшая к дому, была занята длинным столом и стеллажами, весьма безыскусно и грубо сколоченными. На них теснились разнообразные колбы, реторты и перегонные аппараты. Их надежно укрывала тень гвоздичных деревьев и разросшихся за окнами оранжереи кустов.

Оранжерея тянулась вдоль всего дома, и прежде войти в нее можно было с двух концов, но теперь Корнелий приказал заложить дальний вход, и там, в образовавшейся темной комнате он проводил эксперименты, которым нельзя было попадать на солнечный свет.

Входить туда можно было только Корнелию – а после его продолжительных наставлений – и Раду. Через две тяжелых дубовых двери – сначала одну захлопнуть, потом можно открывать следующую – при свете специальной масляной лампы с окрашенным в красный цвет колпаком, можно было попасть в самое настоящее алхимическое царство. Правда, Корнелий сердился, когда Раду называл это алхимией, и еще больше – когда помощник «чуял магию».

Несмотря ни на что, Корнелий крайне отрицательно относился даже к упоминанию чародейств и заклинаний. В качестве наказания он заставлял Раду читать главы из толстой книги прошлого века – «Математические корни мироздания». Раду потом пересказывал прочитанное, Тию покачивала головой, прислушиваясь, а Корнелий сердился, не чувствуя в словах помощника ни должного пиетета, ни понимания.

– Это же цифирь, – с презрением говорил Раду. – Она неживая, и никак с миром не связана.

Сад тоже был в запустении. Корнелий не интересовался деревьями, и прежний слуга не занимался ими вовсе. Тию сначала выходила туда погулять, потом стала брать с собой найденные Раду садовые ножницы и одну из служанок помоложе, чтобы обрезать мертвые ветви.