Потерянные имена, чужие тени

– Чё, глухой, что ли, господинчик? – с ухмылкой спросил мужик. – Давай-ка нам. А опосля и поделиться можем. За денежку. Небольшую, потому как в поимке способствовал. Тиба благодарным быть умеет.

– Ты, что ли, Тиба? – вздергивая подбородок, спросил Раду.

Корнелий заметил, как подобралась Тию, выпрямилась, ровно сложив ладони перед собой. Ее тонкое личико застыло.

«Чертов дурень Раду, – выругался про себя Корнелий, – везде ж приключения найдет.»

– Тию, мне стоит вмешаться, – тихо сказал он, – а вы оставайтесь здесь…

Она положила руку поверх его рукава и качнула головой.

– Не стоит, господин Тенда, – сказала она. – Для Раду это не соперники.

– Ах ты ж, смотри, опять Тиба, – плачуще воскликнула за их спинами женщина. – Да что ж ему неймется, окаянному, чтоб пусто ему было! Опять девочку забижает…

То была жена хозяина гостиницы, маленькая, хрупкая женщина, с красным лицом и руками. Она не переставая терла их передником и причитала вполголоса, пока муж не вышел следом и не одернул ее.

– Да сдалась нам эта девчонка, – с досадой сказал он, – к постояльцам цепляются опять, а мои-то бараны и не пикнут… Господин, так то ваш молодец, да? Уж вы бы позвали его, не ровен час покалечат....

– Что вы, – всплеснула руками Тию, – это как бы мой брат ни разошелся, да опять не было беды с властями… он у меня злой, чуть какую несправедливость видит, так сразу на защиту идет! А сильный, знаете какой? Вы не смотрите, что он не крупный, он сильный!

Корнелий закашлялся, кулаком прикрывая рот. Не далее как вчера «любитель справедливости» отвешивал пинков мальчишкам в одной деревеньке, где они останавливались на отдых. Двоим – за то, что третьего макали в лужу головой, а самому пострадавшему – за то, что не сопротивлялся. Потом расквасил нос папаше одного из задир, который влез было в педагогическую науку Раду. Побитый мальчишка как раз спрашивал Раду, надрываясь от слез: «Ведь они сильнее! Разве ж я могу что сделать?!» Раду свалил парой ударов вопящего мужика и ответил: «Бей, а потом посмотришь».

Кажется, из него воспитатель молодежи вышел бы еще хуже, чем из Корнелия.

«Боже мой, – подумал Корнелий, – да хоть был день, чтобы мы тихо где-нибудь проехали, не встревая никуда?»

– Ну ежели так, – с сомнением сказал хозяин гостиницы, – с властями-то никакой беды не будет, только в ножки поклонятся, спасибо скажут. У нас стражи всего-то полдюжины стрелков, да господин капитан. За всем не углядят, а эти хуже нарыва, уж простит меня юная госпожа.

И это было хорошо. Потому что Раду как раз в этот момент, оборвав надоевший ему разговор, с ноги врезал Тибе под колено и нырнул вперед, уходя от ответного удара. Девицу он швырнул перед этим в сторону, вроде и ненароком сбив с ног одного из троих разбойников.

Раду был быстр и гибок, он по большей части уходил от всех ударов – и немудрено, думал Корнелий, противники били жестко. Попади хоть парочка ударов в цель, и Раду мгновенно бы потерял преимущество в скорости и верткости.

Девчонка, дура, вместо того, чтобы бежать куда глаза глядят, рванула обратно к Раду, прячась за его спиной и хватая за рукава. Вот поистине, помощь хуже вредительства, Раду едва только успел оттолкнуть ее и отмахнуться от ревущего как раненый олень компаньона Тибы. Кровь из разбитой брови заливала разбойнику глаза, и бил он почти наугад, толкнув пару раз и самого Тибу.

Почти одновременно Раду и Тиба свалили незадачливого «оленя» – Тиба от досады, а Раду расчетом, и следом они сцепились друг с другом.

Тию ахнула, подалась вперед, сжимая перед грудью тонкие руки.

– Раду! – воскликнула она. – Только не убивай его! Будь милосерден!

Корнелий покосился на нее.

– Неожиданно, – прокомментировал Корнелий. – Думал, вы за него переживаете.

Тию взглянула на него: темные глаза – тихие озера, и что там в глубине под гладью?

– Воздействие на противника и создание нужного образа, – едва слышно сказала она, – часть победы.

Тем временем Раду начали подбадривать и недавно возмущенные слуги, и мимо проходящие зеваки, да и хозяева гостиницы не отставали. Девчонка наконец отошла подальше, и Тию подозвала ее к себе, чтобы та больше не мешалась под ногами.

Драка разрешилась неожиданно и быстро. Раду вконец озлился, а тут Тиба за ножом полез… едва только сверкнуло на солнце его лезвие, Тию коротко вскрикнула, как-то по-особому позвав: «Раду!», и тот змеей извернулся, уворачиваясь.

А потом вороненой сталью мелькнул его изогнутый клинок, и пару мгновений спустя Тиба лежал на земле, хватаясь руками за грудь. Сквозь разрезы на рубахе толчками лилась темная кровь. Раду наступил каблуком на упавший нож Тибы, и лезвие тонко взвизгнуло, ломаясь на куски.

Взлохмаченный, злой Раду схватил за шиворот оставшегося на ногах подельника Тибы и подтянул ближе.

Медленно вытер окровавленное лезвие о грязную рубаху мужичка и выцедил в искаженное лицо:

– Уберись тут, смерд. Еще раз увижу кого из вас, убью сразу.

И отступил, вкладывая кинжал в ножны.

Пару мгновений стояла глухая тишина. Раду упер руки в бока, наблюдая за сопящим мужичком. Тот мялся, не зная, с чего начать, потом подхватил хрипящего Тибу под мышки и поволок прочь, по дороге пнув третьего подельника в бок.

– Эк вы его, – с уважением сказал один из слуг, потом почесал бороду и признался: – Я на той неделе пьяный шел домой, так они, суки, хотели кошель у меня забрать…

– И как, забрали? – хмуро спросил Раду, уже заранее презрительно скривив рот.

– Куда им! – фыркнул тот. – Я ж его и пропил как раз.

Раду поднял бровь, не ожидав такого ответа, а потом вдруг захохотал, хрипло и надсадно, и остальные подхватили, так что вслед разбойникам еще долго несся дружный гогот. К Раду подходили уважительно потрясти за руку, да восхититься, как не «забоялся господин такого дурного человека».

– Ах, боже мой, – устало вздохнула Тию. – С вашего разрешения, господин Тенда, я пойду отдохну. Вся эта дорога вымотала меня донельзя.

Корнелий кивнул, поглядел еще немного, как споро и оживленно слуги хватают вещи, еще недавно побросанные кое-как на землю, и пошел следом за Тию.

– А ведь я думал, не примут, освистают или как-то еще выкажут недовольство, – пробормотал Корнелий.

Тию, не оборачиваясь, пожала плечами.

То мгновение сразу после драки, обрывок тишины, когда все замолчали, а побитый разбойник тащил Тибу прочь, казался теперь Корнелию переломным. Чуть пошло бы не так – и Раду оказался бы в глазах толпы не героем, а таким же злом, как и Тиба. Они ведь и готовы были его отринуть, он им не нравился, высокомерный, придирчивый господинчик.

И вот же эдак повернулось все.

Про себя Корнелий решил, что устроит все дела побыстрее, и постарается уехать раньше срока. Мало ли что – вдруг Тиба жив останется, сам мстить решит, или еще кого найдет? Где тут Корнелий себе другого помощника найти сможет? Да и с Раду не хотелось расставаться, не расколол еще этот хитрый орех-загадку.

А как говорят в народе? Вот так: задумал что – уменьши втрое задуманную прибыль, добавь вдвое больше затрат. Так оно и выходит, труда всегда больше, а итог оставляет желать лучшего.

Корнелий еще не знал, что задержаться в Тичанах ему придется надолго.

Глава третья. Вурдалаки и прочие соседи

Тию писала письма. По утрам, когда Корнелий спускался к завтраку, она выходила из маленькой угловой гостиной, держа стопку листов, и спокойно кивала ему. Вечерами, когда Корнелий устраивался перед камином с книгой и заметками, а Раду выполнял задания или составлял планы на следующий день, Тию тихо сидела за письменным столом и писала. Мерный скрип пера и шорох песка успокаивал, но Корнелий все больше любопытствовал, кому и что пишет девушка?

– Я пишу дяде и его дочери, в Дажью, – ответила Тию. – Я обещала им.

– Каждый день? И так много?