Прорехи и штопальщики. Сборник рассказов

Ну, как помогать. Почву, песок выносить ведрами, по заданию перебирать черепки или счищать сантиметр за сантиметром землю в указанном месте. Вымерять детали и записывать данные. Порой Айниэль казалось, что некоторые задания выдумываются прямо на ходу, лишь бы их занять чем-то.

Так это было или нет, но результат был один: к вечеру большинство студентов еле передвигали ноги, так что о крупномасштабных загулах никто и не помышлял. Так, понемножку разве.

У нее был целый список общих заданий и несколько личных, которые составлял куратор. Айниэль пробовала несколько раз, но из этих последних ничего не удавалось сделать.

Камни молчали.

Она проводила кончиками пальцев по их шероховатым, выветренным и обожженным солнцем краям. Мертвые и немые. Серо-желтые, пористые плиты ракушечника, складывавшие стены древнего города, позабыли уже руки человека. Молчали, не отзываясь на прикосновение. Люди, что вытесали их, сложили в стены и скрепили раствором, люди, что жили столетиями в этом городе, сами истлели давным-давно. Память о них выветрилась, выгорела, истаяла. Камни снова были частью окружающей природы.

Древний город уже не был жилищем, и люди приходили только посмотреть на геометрические узоры фундаментов, оставшихся от него.

Айниэль вздыхала, проходя в лабиринте тесно стоявших друг к другу остатков стен. Останавливалась, обеими руками трогала выступы, прикладывала ухо. Тщетно. Даже обычного тока жизни не ощущалось: стены не сохранили и капельки воспоминаний.

Бродила, осторожно заходя в проемы дверей, окон… перелезать через стены было бы удобнее и быстрее, но ей почему-то не хотелось нарушать иллюзию того, что она ходит по улицам, представляя себе и дома, и гомон людей, и тень от деревьев, которые несомненно, росли тут некогда.

Скелет города лежал под высоким небом, равнодушный ко всему и давным-давно онемелый. И лишь в одном месте память вдруг толкнулась, укрыла зеленой кружевной тенью: Айниэль вошла в маленький домик, как в воду окунувшись в призрачную мглу воспоминания.

Тесный дворик, прохладная тень лозы, укрывающей от палящего солнца, полосатая занавесь на внутренней двери, и чей-то радушный голос, приветствующий ее, как старого знакомого, забежавшего между делом.

Миг – и все пропало, потускнело. Осторожно держа в уме это воспоминание, Айниэль обошла маленький дом из двух комнат. Наверно, это была лавка, с главным входом на широкую улицу и черным – в переулок, через который она зашла. Девушка походила еще, притрагиваясь к камням стен, но больше ничего увидеть не смогла.

***

В реставрационной тихо, почти безлюдно. Айниэль никто не мешает, и она приходит сюда, пристраивается где-нибудь в уголке, чтобы заполнить очередную таблицу в дневнике наблюдений, или переписать кривые набросанные впопыхах цифры измерений в отчет. Она всегда берет несколько бланков: не получается никак заполнить эти бумажки правильно с первого разу.

В узком дворике перед входом вдоль стены коробки с черепками и камнями, наполовину собранный пифос, высотой с саму Айниэль. Его пока не трогают: им занимается Маргарита Сливян, начальник археологической партии, а она очень ревниво относится к своим делам. В мастерской постоянно работают только двое: усатый молчаливый Петр и задумчивая, иногда раздражающе неторопливая Аня.

В реставрационной полутемно, пахнет глиной, немного клеем и сырой землей. Иногда Айниэль просят помочь, и она терпеливо держит на весу какой-нибудь непонятный обломок, к которому прилаживают недостающую часть. Иногда просят посмотреть – уже по делу, когда дежурный артефакт указывает на магический фон. Он у них старый, разряжается часто, но Айниэль не обижается, что ее отрывают. Ей нравятся и степенные, сосредоточенные археологи и все эти древние вещи, которые оживают в их руках и начинают говорить.

Она археологам тоже нравится, а ее природная способность – пусть и слабая – читать память вещей просто зачаровывает их. Жаль, что большинство тех находок, что они раскапывают, слишком стары, чтобы отвечать ей, но и так бывают иногда какие-то просветы.

Помощнице Маргариты, Ольге, Айниэль не нравится. Она вообще ее не любит. Ольге кажется несправедливым, что им, обычным, приходится и анализы проводить, и сопоставления, и думать черт знает сколько, чтобы догадаться о возрасте какого-нибудь куска бронзы и его назначении. А магу стоит его в руки взять, глаза таинственно закрыть – и нате вам! Еще и в лицах-подробностях, что и как с этим кусочком было.

Айниэль обижается. Хотя знает, что многие люди так думают, но все равно. Еще она видит, как поглядывает Ольга на Артура. Царапается что-то внутри. Ну и дурак, шепчет она своим записям, когда Артур добродушно смеется в ответ на какую-то шутку Ольги.

Оля маленькая, по плечо ему, со смуглым лицом печальной мадонны и гладкими русыми волосами. Айниэль кажется себе рядом с ней встрепанной грубой вороной и от этого неприязнь только крепнет.

Артур тоже приходит помогать, сначала как доброволец, потом уже по личному вызову начальника партии.

Маргарита дышит-не надышится на Артура. Тот починил ей компьютер, и теперь постоянно что-то подправляет у них в лагере. Археологи – не инженеры, и у них в партии никто в технике ничего не понимает. Ну, кроме Петра, наверно, но тот не любит отвлекаться от своих дел. Так что Артур со своими золотыми руками зачет по практике, можно сказать, уже автоматом получил.

И вот странно – Маргарита со своим одобрением сердце Айниэль не царапает – девушка знает, что у начальника партии тайный роман с Петром. Маргарита строго обращается к нему по имени-отчеству и никогда не говорит ничего лишнего. Тот и вовсе, молчит в основном. Только смотрит. Как он смотрит на нее, даже у Айниэль уши горят, и в воздухе, заглушая их равнодушные разговоры, потрескивают разряды, невидимо проскакивая между ними.

Про тайный роман Айниэль придумала. Но то, что между ними что-то есть, это и ежу понятно. У людей ауры не такие яркие, но даже и так видно, что цвета их меняются рядом друг с другом.

В реставрационную заглядывают студентки-археологи и зовут Артура купаться. Тот смеется в ответ, и Айниэль поджимает губы, нарочно, поворачиваясь к нему спиной. Ну и стрекозел, шепчет Айниэль, заполняя очередной листок дневника.

Хотя что в том плохого, она бы себе объяснить не может. Ну смеется, ну отвечает. Однако же.

Правда, Артур ходит купаться только с ребятами, объясняя, что на море от девушек лучше быть подальше – их визг опасен для барабанных перепонок. Это постоянное объяснение Айниэль слышит по нескольку раз на дню и уже злорадно улыбается, когда очередная девица начинает допытываться, почему он думает, что девушки будут визжать. Каждый раз Артур выдумывает что-то новое, неизменно гадкое и двусмысленное. Иногда просто обидное – мол, ветер визжит в пустоте между ушами.

И каждый вечер он дожидается ее у выхода, и они вместе идут до общежития. Говорит, что опасно ходить одной. Айниэль дежурно возражает, что здесь опасность только споткнуться и свалиться в канаву, которая вдоль обочины. Артур галантно предлагает руку. Иногда она соглашается – если уже совсем темно. Иногда нет.

Говорят о чем придется, о практике, книгах, учебе, сокурсниках, море, кино. Вообще обо всем, пока впереди не показывается освещенная желтым фонарем веранда, полная хохочущих студентов, стука кружек и гитарных переборов.

Наверно из-за этой дороги ей иногда кажется, что Артур – немножко ее. Глупая мысль, но искоренить ее трудно. Она злится не на себя, а на него – почему он так позволяет ей думать?

***

Больше всего Артур страдал от голода. Есть хотелось практически постоянно. Циничный Нау предложил ему "познакомиться поближе" с какой-нибудь студенточкой, из тех, кто любит готовить. Артур не без колебаний отверг эту идею, как не соответствующую его кодексу чести, но друг новых идей не предложил, да и беседу продолжать не стал, вернувшись к своим выкладкам. Жаль. Артур надеялся на его ясный ум.

Многие приехали со своей едой, и три пузатых холодильника на общей кухне неизменно притягивали взгляд Артура. Пироги, фрукты, сыр, вареная колбаса, хлеб, хрусткие огурцы и сочные помидоры…

Как раз накануне отъезда отчим пришел домой сильно поддатый, и Артур едва не подрался с ним. Посмотрев, как мужчина, придерживаясь стены, идет по коридору на кухню, Артур презрительно бросил, что он так и знал: клятвенное обещание больше не напиваться было просто "туфтой". Слово за слово, и вскоре оскорбленный до глубины души отчим – оскорбленный, потому что терпеть не мог, когда ему на ошибки указывали, – собирался как в старые времена отходить его ремнем. Тут пришла мать.

Досталось обоим: и отчиму, и Артуру. Первому за пьянство, второму за хамство. В запале мать позабыла обо всем, включая отъезд сына и то, что его необходимо было как-то собрать в дорогу. Отчим помнил, у него была завидная память, несмотря на пристрастие к алкоголю, но, все еще обиженный на пасынка, он промолчал.

Артур не знал: мать потом спохватилась, уже на работе, но поделать ничего не могла. Переживала весь день.

Правда, уходя на работу, отчим, который на самом деле был хорошим мужиком, по трезвости-то, в качестве извинения оставил деньги на тумбочке. Придавил их тяжелой синей вазой, и записку сверху оставил. «На жратву».

Артур деньги не взял – из гордости. Но, принимая извинения, отписался ниже: «Спсб, у меня есть».

Поэтому он остался без еды, с сумкой, беспорядочно набитой случайной одеждой, и с очень тощим кошельком. «Гордая зараза», – говорил Нау и подкармливал всю дорогу, а потом и у него домашнее закончилось. За работой над расчетами Нау спокойно перебивался от завтрака до ужина.

Артур так не мог. Мышиные порции просто раздражали аппетит, от зеленых слив болел желудок, так что вскоре Артур решился на нехорошее дело.

Эта ночь, однако, оказалась, весьма неудачной. Было полнолуние, и кухня была освещена мягким белым светом. Луна, как известно, не друг ночному вору.

Вздыхая, Артур приступил к осмотру первого холодильника, но, протянув руку к дверце, заметил шевеление в нише между холодильниками.

Кошка, что ли, забралась?

Он сунулся посмотреть, но из темноты на него сверкнули злые глаза и кто-то прошептал: «Иди отсюда, чего пялишься».

Артур хмыкнул:

– И чего ты там делаешь?

– Уходи, – сердито ответили ему из темноты. – Мешаешь.

– Даже так?

Молодой человек развеселился, почувствовав на смутной тени неумелое плетение, скрывающее ауру. Он нащупал ее плечо и потянул на себя. В принципе, ему и не нужно было читать ауру: эти сердитые глаза, возмущенный голос…

В это время на лестнице послышались шаги. Айниэль резво втянула его к себе, а, когда он попытался что-то сказать, крепко обхватила его челюсть рукой и строго зашипела.

– Чего ты тут сидишь? – снова спросил он, едва она опустила руку.