Белый медведь. Повесть

Сумрачной называли не видную отсюда мелкую речку, которая протекала в прорезавшем долину ущелье впереди. Мышовка вместе со всеми посмотрел туда – за неровную темную линию ущелья, и увидел на той стороне медленно двигавшиеся бурые пятнышки среди луга. Сомнений быть не могло: это точно бизоны, большое стадо, которое обитало в южной части долины и иногда поднималось пастись на пологие части окрестных гор. Мышовка прислушался, но вместо бизоньего мычания услышал звонкий гудок теленка серого оленя. Присмотревшись, еще раз обведя взглядом долину, он различил и пасущееся возле ущелья – по эту сторону, но выше, оленье стадо. Словно движущиеся мелкие кустики среди высокой травы луга торчали многочисленные развесистые оленьи рога.

– Далеко сегодня бизоны! – произнес Коршун.

– Они бывают и дальше, – сказал Дхоле. – Но придется нам к ним ближе подойти: отсюда почти ничего не видно.

Оставив скалу, разведчики углубились в серевшую сбоку осиновую поросль, стали спускаться в долину, которая сама исчезла с глаз за переливающейся на ветерке листвой осиновых крон. Где-то недалеко в зарослях пронзительно и грубо заверещала сойка. А затем со стороны долины вдруг донесся раскатистый львиный рев.

– Черное Ухо напоминает, кто в долине большой хищник! – заметил Львенок.

Мышовке стало страшновато. Вообще-то, львов, обитавших в долине и возле нее, он видел не очень часто и только издалека, гораздо чаще приходилось во время переходов со взрослыми так вот слышать их рык, похожий на раскаты грома. Но Мышовка был хорошо наслышан о могучей силе и необыкновенно стремительной прыти этих больших зверей, а также о том, что лев, особенно ночью, не так хорошо разбирает, на кого ему охотиться, как медведь или волк, поэтому часто бросается на неосторожно подошедших к нему, когда он в засаде, людей. В голову лезли плохие мысли о том, что сейчас они спустятся в долину и пойдут мимо кустов, мимо высокой травы, где может как раз сидеть невидимый со стороны лев. Непроизвольно Мышовка прибавил шагу, чтобы приблизиться к идущему впереди Львенку. У Львенка и имя было соответствующее, так, может быть, лев его не тронет.

– Не бойся, – будто уловив его страх, сказал Львенок, глядя себе под ноги – чтобы не оступиться на извилистом спуске. Из земли торчали подобно ступеням корни осин, в которые можно было упираться ногами.

– Я не боюсь, – ответил Мышовка, хотя на самом деле время от времени повторявшийся рык находившегося где-то в долине крупного льва-самца по-прозвищу Черное Ухо все-таки внушал страх. Даже в присутствии взрослых мужчин: ведь лев легко может растерзать даже сильного человека.

– Черное Ухо просто напоминает другим хищникам, что он – самый большой и ловкий из них, – сказал Львенок. – А прежде всего – другим львам, если те вдруг придут в долину. Чтобы они не пожелали вдруг охотиться там же, где он со своими женами, или не пожелали забрать его жен себе.

– И львы его послушаются? – спросил Мышовка.

– Если не захотят драки – послушаются, – сказал Львенок. – А если не послушаются – будет драка. Львы – сильные существа, они не так боятся получать раны и удары, как мы – люди. Поэтому львы из разных семей часто дерутся.

– Но это же несправедливо! – заметил Мышовка.

– Для них, наверное, справедливо… – ответил Львенок.

– У львов справедливость немного своя, – сказал шедший впереди Дхоле. – Творец дал людям одни правила, как жить, львам – другие. Человек не должен драться с другим человеком, если тот первым не начал драку, а льву можно. Понимаешь?

– Понимаю, – кивнул Мышовка. – Значит, Творец не накажет льва за драку?

– Мы не можем знать, какую правду Творец устроил для львов, – ответил Дхоле. – Но раз львы так легко дерутся между собой, значит, наверное, им меньше запретов на драки пришло от Творца. Люди ведь иногда тоже дерутся и даже насмерть не по справедливости. Но это бывает редко, потому что люди знают, что Творец запрещает несправедливую драку.

– Если бы люди дрались насмерть – это было бы страшно! – проговорил Мышовка. Было неприятно представлять людей, дерущихся до того, что кто-то из них погибает. Однажды Мышовка видел, как в сосновой роще над Крадущейся речкой дрались с визгом и воем две куницы: так злобно, что у них шерсть была мокрой и красной от крови. Но потом они увидели Мышовку, испугались и, переставши драться, убежали за ствол упавшей сосны. А чтобы дрались большие люди, он, вообще, никогда еще не видел. Только как дерутся маленькие дети, и сам, когда был маленьким, иногда от какой-нибудь обиды начинал ударять кулаками кого-нибудь из ровесников, ну, и тот его тоже. Но детские драки – это не страшно, подобно лишь тому, как иногда с разбега толкают друг друга два из-за чего-нибудь недовольных зайца, к тому же, взрослые сразу же разнимают детей и начинают объяснять, что драться с человеком нехорошо и запрещено Творцом.

Роща расступилась. Разведчики пошли по поросшим травой и кустарником невысоким буграм, огибая все равно плохо видную за зарослями долину, то и дело спускаясь в землистые овраги, где темнели норы сусликов, и снова выбираясь на луг. Трава здесь была высокой и затрудняла движение, цепляясь за обувь. Сильно высокие стебли приходилось раздвигать. Многочисленные мухи кружили возле идущих людей, и бабочки тут и там мельтешили разноцветными крыльями. В небе то появлялся, то исчезал большой темно-серый орел. По встречавшимся среди травы облепленным мухами кучкам помета Мышовке стало ясно, что тут паслись сайги. Черные жуки-гибкотелы мелькали среди полегших серо-желтых стеблей прошлогодней травы, извиваясь между ними подобно ящерицам. Пчелы гудели, копошась на пестрящих кругом мелких цветках разных оттенков и формы. Солнце припекало все жарче, и Мышовка распустил шнурки из жил, стягивающие вырез на груди куртки. Все сильнее он чувствовал усталость, в особенности от того что высокие тонкие стебли цеплялись за ноги и затрудняли шаги. Однако Мышовка не говорил об этом старшим: ему не хотелось показаться недостаточно выросшим для того чтобы ходить на охотничью разведку.

Но наконец, когда разведчики, напряженно отдуваясь, взобрались на верхушку очередного бугра, Дхоле вдруг сам остановился и сказал:

– Отдохнем немного! Тут уже и речка близко.

И вслед за ним все опустились на прохладную в этом месте траву в тени нескольких высоких можжевельников. Мышовка с наслаждением вытянул по траве после перехода по холмам будто налившиеся тяжестью и гудящие ноги. Справа от него сидел, поправляя пояс куртки, Львенок, а слева – всегда во время переходов немногословный Коршун, который отрешенно уставился куда-то вдаль. Впереди была долина, но ее дно почти не виделось из-за разросшихся на склоне бугра высоких трав. Зато хорошо были видны возвышавшиеся на той ее стороне скалистые горы в порослях травы, кустарника и сосен. Две горы подходили почти вплотную одна к другой, и между ними пролегло узкое, будто ровно прорезанное ущелье. Там протекала Собранная речка, выше по которой в двух небольших пещерах и под скалами жили дети Лошади. Раза три Мышовка бывал у них в гостях, и было у них очень весело, можно было много играть среди разных скалистых выступов и проходов, но теперь бы он не пожелал идти так далеко. Ему хотелось бы сейчас отдохнуть здесь, под можжевельниками, и скорее спуститься к Сумрачной речке, чтобы искупаться после перехода по припекаемым дневным солнцем холмам. Где-то рядом слышалось неровное и деловитое гудение пчел.

– Когда будут стрекотать кузнечики? – спросил Мышовка. Вопрос его был обращен к тому, кто из старших ответит первым. Ответил Дхоле, который отдыхал, разлегшись в тени на траве за Львенком:

– Уже скоро. Я видел много кузнечиков с молодыми крыльями. Значит, скоро первые будут стрекотать.

Мышовка помнил, как однажды мать ему показывала на серо-зеленого кузнечика, стрекочущего на листе высокого растения, обращая его внимание на то, как быстро кузнечик подрагивает сложенными крыльями, потирая одно о другое, – и так получается его звонкое стрекотание.

Прямо у лица вдруг с гудением покружилась темная муха, а затем отлетела в сторону и села на посох Львенка, протянувшийся по траве. Посидела на серой коре, почистила одну о другую сначала передние лапки, затем задние. И замерла, будто расслабившись и тоже отдыхая в тени. Но вот над травой мелькнуло какое-то летающее существо: то ли мелкая птица, то ли стрекоза, и муха, испуганно взлетев, куда-то скрылась. А из долины донеслось отдаленное визгливое хихиканье гиены: точно зверь насмехался над трусливой мухой, хотя, конечно, гиена оттуда видеть ее не могла.

– Гиена над мухой смеется… – проговорил Мышовка, улыбнувшись.

– Что? – спросил сидевший рядом Львенок. Достав из-за пазухи кремневый нож, он внимательно осматривал его, ощупывал пальцами ретушированную кромку каменного лезвия, должно быть, проверяя, долго ли еще нож будет годен для использования.

– На твоем посохе сидела муха, тут кто-то пролетел мимо, она испугалась и улетела… И гиена тут же смеется… Как-будто над мухой…

– А-а, – произнес Львенок, продолжая осматривать нож, осторожно покачивая лезвие, вставленное в наполненный смолой расщеп ручки из ровного куска древесной ветви и накрепко примотанное жилами. – То, что у человека смех, у гиены – просто возбуждение. Даже когда она сердита, она смеется.

– Ты это знаешь, потому что ты из рода Гиены? – спросил, улыбаясь, Мышовка. Львенок усмехнулся.

– Нет, – ответил он. – Я это знаю, потому что много живу и много раз приближался к гиенам.

Мышовка склонился к Львенку и боком оперся о него, чтобы было удобнее сидеть. Львенок приподнял левую руку и обнял его за плечи, не выпуская нож. Мышовка склонил голову на его куртку, щекой ощущая давно выделанную оленью кожу. Под рукой сильного взрослого охотника он чувствовал себя спокойно, даже если бы сейчас снова в долине заревел лев.

– Львенок, – сказал Мышовка.

– Что? – спросил Львенок.

– Расскажи, как ты нашел Медведя-Человекотерзателя.

– А тебе страшно не будет? – спросил Львенок.

– Нет, я же не такой маленький, как Щелкун или Паучок, – ответил Мышовка.

– А тебе не будет горько, ведь это было очень плачевно?

– Даже если я заплачу – я перестану, – уверенно сказал Мышовка.

– Расскажем ему, Дхоле? – спросил Львенок лежавшего рядом Дхоле.

– Рассказывай, раз он не боится, – согласно произнес Дхоле. – а если что-то будет не так, я скажу тебе прекратить.

– Это было через несколько кочевок после того счастливого времени, когда я, молодой, как сейчас Коршун, – он сделал кивок головой в сторону Коршуна – своего сына, отдыхавшего слева от Мышовки. – встретил на веселье по случаю очередного возвращения от Равнины нашу Крушину – тоже совсем молодую. Наверное, лучших игр после того возвращения у меня не было в жизни… Как всегда, все роды нашего племени сошлись у впадения Тихой реки в Реку-Мать… И мы ели лучшим способом приготовленные мясо и рыбу, пили такое вкусное питье с медом! Столько мы тогда плясали под бубны, что трава оказалась плотно придавленной к земле! И там Крушина… такая красивая, с таким бодрым и умным взглядом, который не пропадал у нее никогда, поманила меня к себе и показала, как на откосе возле Реки-Матери дрофа-самец исполнял свои танцы перед несколькими самками, уговаривая их довериться ему…

– Ты о чем рассказываешь? – проговорил Дхоле и повернулся на траве набок.

– Ох, да!.. – будто опомнился Львенок. – Просто вспомнил нашу Крушину, свою бедную жену, его мать, – он снова кивком указал на Коршуна. – Я так ее любил, все же знают… Но люди и животные могут только что-то предпринять для продления своей жизни в этом мире, а подействует это или нет – решает Творец. Ведь и Крушина, когда ее в верховье нашей речки окружил целый род гиен, смогла одна отбиться от них камнями, а потом уже прибежали Ворон и Беркут и окончательно прогнали их. А вот теперь просто увлеклась, собирая ягоды над обрывом, неправильно поставила ногу… А тогда, когда мы наблюдали с ней за дрофами и потом, пока все еще веселились, ходили и разговаривали у Реки-Матери, я был совсем счастлив. И когда этот род Серны согласился принять меня и объявить Крушину моей женой… я даже не был удручен расставанием с моими собратьями из рода Гиены. Но потом сразу наступили злые годы для всего нашего племени…