Шато

– Здорово! – восклицаю я, полагая, что именно так нужно отреагировать. Не подумайте ничего плохого, я люблю детей. Но это наша девчачья поездка, в которой я, по идее, не должна была сталкиваться с чужими детьми и размышлять о том, что у меня, возможно, никогда не будет собственных.

– Ура! – искренне радуется Арабель. – Не могу дождаться, когда увижу малышей!

Дарси улыбается:

– Я тоже.

Когда мы проходим мимо церкви Сен-Мартен с ее внушительной колокольней, Джейд останавливается. Люди с рюкзаками и разным говором обходят нас, спускаясь по пешеходным дорожкам, которые сходятся на площади, где вечно собираются разные торговцы.

– Знаете, евреи жили в этом районе по крайней мере с четырнадцатого века, – говорит она.

Это совсем не то, что я ожидала от нее услышать.

– Нет, я этого не знала. – Мне известно, что семья Джейд из Франции, что большинство из них не пережили Холокост. Хотя она никогда об этом не рассказывает.

И по-французски она говорит еще хуже, чем я.

– Да, – продолжает она. – В этом городе евреи жили прямо здесь. Они называли этот район La Juterie. – Она замолкает, оглядывается по сторонам.

Интересно, расскажет ли она еще что-нибудь. Я хотела бы услышать больше, но не стану допытываться, особенно в день ее рождения. Затем Джейд стремительно уходит вперед, так что мне приходится бежать за ней, чтобы не отстать. К тому времени, как я ее догоняю, у нее совсем другое настроение, она с интересом рассматривает желтую керамику ручной работы, выставленную снаружи магазина. Я помню, что желтый и зеленый – основные цвета Прованса.

– Теперь здесь все иначе. – Джейд вертит в руках кувшин. – Разве все не кажется другим?

– Не слишко, – говорит Дарси. – Просто мы изменились.

Я задумываюсь над этим. Так ли мы изменились? Полагаю, и да, и нет. Иногда мне кажется, что без партнера и детей моя жизнь преобразилась не так сильно, как у моих подруг.

– Новая брусчатка, – замечаю я, затем вижу знакомое дерево с зеленой кроной. – Клянусь, я помню этого парня.

Я останавливаюсь, чтобы приложить ладонь к его стволу. Вот оно, то, что вдохновляло меня во Франции в колледже, в том семестре, когда я училась здесь. В тот период я делала наброски и рисовала лучше, чем когда-либо в жизни. Это заставило Серафину настолько поверить в меня, что она попросила меня об одолжении, которое изменило ход моей жизни. Я чувствую покалывание в кончиках пальцев. Если бы только то прошлое вдохновение посетило меня снова.

– Правда? – удивляется Дарси. – Ты помнишь какое-то случайное дерево?

Я пожимаю плечами.

– Привет, дерево. – Я понижаю голос до шепота: – Я люблю тебя. – Бросаю взгляд на Дарси, и по улыбке на ее лице понимаю, что она услышала. – Мне оно действительно нравится! – оправдываюсь я.

– Я ничего не сказала! – Но она смеется.

Я приношу короткие извинения дереву за то, что над моей любовью к нему потешались. Мне просто необходимо общаться с деревьями, которые привлекают мое внимание. Говорить им, что я люблю их, что признательна им. Я часто прижимаю ладонь к стволу или ветке, чтобы передать свои чувства. Я думаю, что деревья, да и вся остальная природа получают гораздо меньше любви, чем заслуживают. Океаны, горы и растения достойны любви больше, чем некоторые люди. И деревья отвечают взаимностью, они действительно отвечают! Проводили же эксперименты с растениями: одни поливали и одновременно говорили добрые слова, другие, наоборот, ругали. Угадайте, какие расцвели, а какие погибли? А еще, во дворе моего дома растет огромный дуб, и, естественно, я каждый день признаюсь ему в любви. И знаете что? Готова поклясться, что за пять лет моего проживания дерево постепенно вытягивалось прямо по направлению к моей квартире. Его ветви почти касаются моих окон.

Традиция выражать свою любовь деревьям зародилась, когда мне было восемь лет и мои родители взяли меня в поход по Катскильским горам. Это был первый и последний раз, когда мы отправились в поход. Мама не переставала жаловаться на комаров, а папа был слишком не в форме и плохо справлялся, поэтому она постоянно раздраженно вздыхала и комментировала его беспомощность. Хотя мне все это казалось шумом на заднем плане. Я была городским ребенком, вырвавшимся на волю в дикую местность. Единственные парки, которые я посещала до этого, были городскими, с усыпанными хвоей скамейками. «Я люблю тебя», – говорила я каждому дереву, мимо которого мы проходили. В конце концов мама потребовала: «Викс, прекрати это!», но я не послушалась. Я не смогла. Может быть, для меня, как для художницы, это естественно. Если вы художник, который не любит живую прируду, вы у меня под подозрением.

Мимо проходит пожилая пара с тявкающей собачкой. Мы ныряем на крошечный brocante[35 - Блошиный рынок (фр.).] с невероятно симпатичными предметами антиквариата, затем покупаем тарт с лаймом и базиликом в той же boulangerie[36 - Пекарня (фр.).], которую мы все с нежностью вспоминаем, несмотря на прошедшие два десятилетия. Тот же мужчина, вероятно, в той же поношенной темно-синей кепке, все еще работает на кассе. Он нас не помнит, хотя мы продолжаем пытаться освежить его память, подбрасывая даты и события в ответ на его короткое «non». Я замечаю, что Джейд, как обычно, отказывается от тарта, хотя смотрит на него, словно голодная собачонка. Ее сила воли в вопросах лишения себя удовольствий – нечто непостижимое для меня.

Затем мы идем мимо винного магазина, где, несмотря на раннее утро, идет бойкая торговля. За ним следует сырная лавка с французскими сырами – мы пробуем каждый вид; и наконец мужчина, продающий оливки из собственного сада, домашний тапенад и оливковое масло. Я знаю, что на обратном пути в моем багаже будет много места, поэтому запасаюсь оливковым маслом. Я не готовлю, но Джулиет умеет. Она всегда на кухне, стряпает фриттату или что-нибудь панирует. Только протянув свою кредитную карточку, я вспоминаю, что больше не могу расчитывать на то, чтобы попробовать стряпню Джулиет.

– Раньше мы ездили сюда на автобусе из Авиньона, – говорит Джейд, наблюдая людской поток из автобуса на площади.

– На пятьдесят четвертом. – Я убираю оливковое масло в сумку.

Я удивлена, что не испытваю то, что ожидала, вернувшись сюда. В прошлый приезд мы были молоды и свободны, весь мир был у наших ног, и нам было дозволено совершать ошибки. Теперь мир кажется мне чужим, и я исчерпала свой лимит ошибок. Обычно я не такая мрачная, особенно в путешествиях и особенно с друзьями. Возможно, проблема в нашем новом зловещем друге из Instagram. И еще в некоторых обстоятельствах. Моя голова кружится от мыслей о Джулиет, моей груди, запланированной встрече с Серафиной. Она отложила ее прошлой ночью, сослалась на сильную усталость. Это меня удивило. Мы условились встретиться сегодня утром, но она вновь все отменила, на этот раз без объяснения причин. Я была в шоке из-за инста-придурка и не придала этому большого значения, но теперь мне любопытно. Даже очень любопытно и немного беспокойно. У меня полный чемодан принадлежностей, и, хотя я примерно представляю, что от меня требуется, мы не говорили с Серафиной о деталях или о том, сколько у меня будет времени. Или почему она просит меня об этом именно сейчас. Честно говоря, я понятия не имею, к чему приведет наша встреча. Все, что я знаю: она «перенесена чернилами», как любит говорить Серафина, на завтрашнее утро.

Сегодня день рождения Джейд, и тема дня – «хмельное веселье». Я обещала Серафине не напиваться в стельку и завтра быть вполне работоспособной. Судя по тому, как она нахмурилась, я не уверена, что правильно было употреблять выражение «в стельку». Тем не менее она заявила, что наша встреча может подождать. И завтра в шесть утра, пока все будут спать, я должна подойти к ее спальне и постучать. Она заверила меня, что я не побеспокою ее. Что к тому времени она уже точно проснется.

На площади мы бродим по продуктовым рядам в поисках овощного киоска, который находился рядом с колбасным, где продавались лучшие помидоры, которые, кто-либо из нас когда-нибудь ел. Мы не обнаруживаем его, поэтому в конце концов подходим к продавцу хлопчатобумажных тканей с набивным провинциальным рисунком – лаванда, лимоны. Все вокруг невероятно дружелюбны.

Мы слоняемся по киоскам, торгующим антиквариатом, произведениями искусства, мебелью. Джейд подумывает о покупке антикварных садовых ножниц для живой изгороди. Мы интересуемся, какие именно изгороди она планирует подстригать, что ее немного огорчает, но она сразу возражает, что они будут хорошо смотреться на каминной полке в ее доме в Хэмптонсе. Антиквариат в сочетании с современностью. Тогда Арабель отвлекает Джейд, предложив взять еще кофе, а мы с Дарси покупаем эти ножницы, чтобы вручить их позже. Если девушка хочет на свое сорокалетие садовые ножницы, подарите ей садовые ножницы. Пока Дарси торгуется с любезным джентльменом в бежевой кепке, упражняясь во французском, я задумываюсь, что ситуация довольно иронична. Двадцать лет – для покупки красивых безделушек, которые ты наденешь один раз. Тридцать – для более красивых и дорогих безделушек. Теперь кажется, что сорок – это время непрактичных безделушек для дома. По крайней мере, именно это я наблюдаю у своих подруг. Я – исключение; я не ношу в качестве украшения настоящий бриллиант, и у меня нет каминной полки, на которую я могла бы положить ножницы для живой изгороди.

– Trente[37 - Тридцать (фр.).]. – Продавец, наконец, вызывает у Дарси улыбку согласия. Я и забыла, как она любит торговаться.

В Камбодже Дарси меня просто убила. Она могла потратить сорок пять минут на поиски водителя тук-тука[38 - Трехколесный общественный туристический транспорт, популярный в Индии.], который брал не два доллара, а один. «Нас пытаются облапошить!» – возмущалась она.

– Я уже очень хочу, чтобы меня облапошили, – помню, угрюмо пробурчала я Джейд и Арабель, пока Дарси искала подходящего водителя и пот пропитывал насквозь мои штаны с рисунком слона.

Дарси расплачивается. Я говорю, что переведу ей свою часть через Venmo[39 - Американский сервис мобильных платежей, основанный в 2009 году и принадлежащий PayPal с 2013 года.], и она, пренебрежительно махнув рукой, произносит:

– Конечно, так будет удобнее.

Я слегка озадачена, потому что предложила это просто из вежливости. Обычно мы возвращаем друг другу только серьезные суммы. Сегодня она заплатит пятнадцать долларов, завтра – я, все сходится. Но я достаю свой телефон и делаю пометку в календаре, чтобы не забыть о переводе.

– Мама!

Внезапно появляются Чейз и Мила, за ними Оливер.