Шато

– Ты не хочешь что-нибудь надеть?

– Ой. – Я нервно смеюсь и натягиваю платье через голову.

Одевшись, я смотрю на себя в зеркало и морщусь. В этом струящемся платье я похожа на Дарси. Не то чтобы она некрасива, наоборот – она миниатюрная и женственная в свободных платьях. Но я не хочу выглядеть как она. Раньше мой стиль был откровенным, одежда облегала меня. Только я больше не знаю, каково это – выглядеть как я. Я сажусь на кровать и стараюсь не смотреть на себя.

– У тебя там много шмоток? – Дарси указывает на чемодан, в котором на самом деле нет никакой одежды.

– Я не знала, что будет на мне хорошо смотреться! – слышу я свой собственный возглас.

– О боже! Мне так жаль, Викс. – Дарси кивает и краснеет. – Ты права, конечно.

Столько лжи! И слишком много лжи самой себе.

– Каково это – вернуться сюда снова? – спрашиваю я.

– Ох! – Она подходит к окну, из которого виден бассейн. – Я всегда забываю, что из этой комнаты открывается тот же вид, что и из апартаментов моей бабушки.

Дарси расположилась напротив по коридору, в более просторной комнате, чем моя. Рядом с ней, ближе к Серафине, обитает Сильви. Их комнаты выходят окнами на фасад дома.

Я подхожу к ней.

– Я никогда не смогу забыть этот вид.

– Да. – Она прижимает руку к стеклу. – Ты знаешь, бабушка видела, как он упал. Видела, как он умер.

Она говорит о своем дедушке. Я знаю, какой трагедией его смерть стала для Дарси.

Учитывая, что, будучи ребенком, она потеряла отца, смерть деда была для нее очень болезненной. Это произошло в нескольких шагах от нее, самым кошмарным образом. Вполне логично, что возвращение сюда бередит ее старую рану.

– Ужасно. – Я не знаю, что еще сказать.

– У нее была такая тяжелая жизнь, у моей бабушки. С привилегиями, но тяжелая.

– Она так и не вышла замуж повторно…

– Нет. Она никогда этого не хотела. Она всегда говорила, что ей посчастливилось испытать великую любовь, любовь всей ее жизни, и ей больше никто не нужен.

– Как ты думаешь, если бы Оливер умер, ты бы снова вышла замуж? – интересуюсь я и сразу жалею о столь дурацком вопросе. Но я ловлю себя на том, что в последнее время много думаю о смерти. Смерти, а также ее противоположности. Что значит быть по-настоящему живым.

Дарси улыбается странной улыбкой, и мне кажется, что в ответ она отшутится. Но неожиданно она произносит:

– Я думаю, лучше спросить так: если Оливер мертв, не я ли его убила?

У меня невольно вырывается смешок.

Но Дарси не смеется. Вместо этого она хлопает себя руками по бедрам. Это ее молчаливый способ перейти к следующей теме. И, действительно, она говорит:

– Я собираюсь прогуляться перед ужином. Хочешь присоединиться?

– Конечно! – Но затем мой взгляд падает на чемодан. Мне нужно распаковать его, придумать, куда спрятать вещи. – Хотя… на самом деле нет. Я лучше немного отдохну. Увидимся за ужином.

– Хорошо, люблю тебя! – говорит она.

Я улыбаюсь.

– И я люблю тебя.

– И не опаздывай, ладно? – добавляет она. – Знаешь… – Она замолкает, поймав мой слегка раздраженный взгляд. Я опоздала на ужин всего один раз, почти двадцать лет назад. Но Дарси явно этого не забыла. Она пожимает плечами и удаляется, пританцовывая. – Бабушка просто терпеть не может, когда кто-то опаздывает.

Глава девятая

Раф

Я забираюсь на дерево, чтобы собрать вишни, когда вижу фигуру, бредущую по лугу от главного дома. Прикладываю руку ко лбу, чтобы заслониться от заходящего солнца.

Это одна из прибывших дам, одетая в платье, похожее на ночную рубашку, та, что по дороге из аэропорта сидела впереди, рядом со мной. Она только что заметила меня и уже находится в нескольких футах, ее бегающий взгляд говорит о том, что она пытается решить, будет ли невежливо, если она пройдет мимо, не остановившись поболтать.

Я кидаю несколько вишен в корзинку, демонстрируя всем своим видом, что совсем неплохо обойтись без любезностей.

Но не тут-то было. Она останавливается у подножия дерева, над нами щебечут птицы, и вся эта обстановка настолько ей подходит, что мне почти смешно.

– Bonsoir[28 - Добрый вечер! (фр.).], – говорит она.

– Bonsoir, – отвечаю я.

– Привет! – Она машет рукой. – Я – Дарси.

– Да, я помню. – Разумеется, помню. Не только потому, что она сидела рядом со мной в машине. Серафина часто рассказывала о ней. Я предвкушал встречу с ее знаменитой внучкой. Однажды, когда мы играли в петанк, Серафина призналась, что больна раком, затем оперлась на трость и проговорила: «Присмотри за Дарси, когда меня не станет, хорошо? Убедись, что она в безопасности». Она сказала это очень серьезно, будто над Дарси нависла угроза. Будто я мог присматривать за незнакомой мне женщиной, живущей в Нью-Йорке.

Но я ответил: «Хорошо, обещаю». И мы вернулись к петанку. Я говорил искренне. Я всегда говорю то, что думаю.

– Я – Раф.

Она кивает:

– Да, я тоже помню. – Что-то в ее интонации заставляет меня захотеть поклониться ей. Это не злорадство. Просто она кажется слишком серьезной. Или, возможно, слишком печальной. Я не порицаю, просто лишь мы, печальные люди, можем по-настоящему разглядеть это друг в друге.

Мне ничего не остается, как спуститься.

– Хотите вишню? – Я протягиваю ей корзинку.

– Конечно. Спасибо. – Она лезет внутрь, выбирает ягоду, кладет ее в рот. Ее глаза закрываются. Открывая их, она произносит: – «Голубиное сердце».

– Что?

– Это вишня так называется.

– О, да. Верно. Ну и как вам?