Кайкен

Он не сразу узнал себя в огненной птице. Понимание пришло позже, после второй операции и курса инъекций тестостерона. От каждого укола тело начинало гореть – он возрождался. Вот кто он такой – Феникс. Не мужчина и не женщина, вернее сказать, то и другое сразу. Ни на кого не похожее бессмертное существо. У этой птицы не было прародителя, не было признаков пола. Она порождала самое себя в пламени, служившем ей саваном и маткой одновременно. Вот и ему никто не нужен. Он сам по себе. В нем одном – целая Вселенная.

Он продолжал читать и находил в книгах все новые подтверждения своей правоты. Да, он – наследник не только древнегреческой красной птицы, возрождавшейся из пепла, но и египетского Феникса – гигантского орла с огненными перьями. А еще – Симург персидских мифов, Фэн-хуан китайской космологии, Громовая птица американских индейцев и птица Минка австралийских аборигенов. Эти хищные создания, рассеянные по разным уголкам мира, и составили его генеалогическое древо. На земле он воплощал римское могущество в образе легендарного двуполого и бессмертного орла. Позднее он появился и на средневековых заалтарных картинах и полотнах времен Возрождения, изображавших Христа.

Он оглянулся: вокруг никого. Встал на колени спиной к улице Марешо. Извлек из пакетов перчатки и опрокинул на них принесенный с собой флакон спирта. Зажигалка «Зиппо» довершила дело. Всего одна искра, и обе нитриловые кисти в тот же миг оказались во власти другой руки, пылающей жаром. Пара секунд, и от улик остались обугленные веревочки.

Он сжег листки с результатами анализов, закрыл глаза и прошептал молитву, обращенную к его божеству:

– Я родился под знаком отвращения и пренебрежения, вырос посреди оскорблений и гнусностей. Но, подобно Христу, я обратил свое убожество в величие. Страдание изменило меня и открыло мне глаза. Я един. Я есть огонь и мир. Смерть и спасение…

Он высыпал пепел в воду и поднялся. В этот самый миг на солнце набежала туча. Потемнело. Вокруг стало тихо, как перед грозой. Он больше не слышал ни звуков уличного движения, ни строительного шума на трамвайных путях. В голове раздавался нестройный хор голосов, напоминающий об античной трагедии. В воздухе словно было разлито электричество. Покалывало кончики пальцев.

Он бросил взгляд на часы: 13:00. В офисе начинается обеденный перерыв, но уже не успеть.

Он дернул плечом, отметая проблему как несущественную. Отныне уже ничто не имеет значения. Миг отмщения близок.

48

Выходя из лифта, Пассан увидел Фифи, который ждал в холле третьего этажа. В этой безликой обстановке он напоминал курьера, заблудившегося в коридорах страховой компании.

– Слышь, глянь-ка вот на это. – Панк протянул сложенную бумагу.

Это была карта юго-восточной части Франции: Пака, Лангедок-Русийон, Рона-Альпы… Города, где жил Гийар, были обведены зеленым; красные кружки наверняка отмечали места пожаров. Те и другие значки располагались парами, образуя некие подмножества, которым на подготовительных курсах обучают будущих математиков.

– В восемьдесят седьмом году Гийара – ему тогда было шестнадцать – поместили в специализированный центр близ Вигана. – Фифи ткнул пальцем в один из кружков.

– Ле-Амо.

– Ага. Через полгода в результате поджога вспыхнул пожар, уничтоживший пятьсот гектаров леса между Виганом и Сент-Ипполит-дю-Фором. Виновных не нашли, дело закрыли. – Палец переместился. – Восемьдесят девятый год. Гийар поступил учеником в автомастерскую Лагарда, в окрестностях Сомьера. В конце августа на юге Ганжа вспыхивает пожар. Выгорело несколько сот гектаров, уничтожен целый кемпинг. Чудо, что никто не погиб. Следствие велось, но зашло в тупик. Были подозрения, что это тоже поджог.

Они стояли посреди коридора, под лампой. Пассана снова бросило в жар. Он чувствовал себя грязным и помятым, от него разило потом. Костюм срочно нуждался в химчистке, а он сам – в холодном душе.

– Девяностый год, – продолжал Фифи. – Опять пожар, на сей раз между Киссаком и Нимом. Дул сильный ветер, что усугубило масштабы бедствия. Площадь пострадавшей территории – тысяча гектаров. Пожарные бились двое суток, чтобы положить конец распространению огня. И опять – ни виновных, ни мотивов. Но эксперты высказались яснее ясного: причиной возгорания был поджог. А оттуда до Сомьера меньше тридцати километров.

Пассан смотрел на карту, усеянную кружками. Казалось, он держит в руках рентгеновский снимок безумия Гийара. Впрочем, пока еще можно было объяснить случившееся совпадением.

– Тебе мало? – Помощник словно прочитал его мысли. – Ну, тогда вот еще. Девяносто первый год. Гийар укрылся в Безье.

– Автомастерская Соккара.

– На следующий год загорается больница Шам, что в самом центре города. Жертв нет. Расследование, как всегда, кончается ничем.

Пассан хотел вставить словечко, но не тут-то было – Фифи закусил удила:

– Девяносто седьмой. Гийар управляет автомастерской Роша в Монпелье. Шесть месяцев управляет, а потом в роддоме Нотр-Дам-дю-Салю, что в квартале Моссон, вспыхивает пожар. И опять-таки почти чудом удалось спасти всех пациентов. Судя по всему, Гийар переключился на больницы.

Пассан сделал шаг вправо, прячась от света лампы. С годами пиромания Гийара обрела четкую направленность. Всю свою ярость, всю свою страсть к разрушению он нацелил на те места, где на свет появлялись дети. Нетрудно понять почему.

– Но это еще не самое интересное. – Фифи сложил свою карту сокровищ. – В девяносто девятом Гийар свернул бизнес и уехал в Америку. Работал в нескольких штатах. В двухтысячном году попал в Солт-Лейк-Сити, в Юте. Ровно через полгода в пригороде Таксона, штат Аризона, зарегистрировали пожар. Гийар как раз накануне туда перебрался.

Пассан вспомнил о серийном убийце, в 1980-е охотившемся на проституток в Германии. За главным подозреваемым наладили постоянную слежку, и вскоре было установлено, что похожие убийства совершались в Лос-Анджелесе, и как раз в то время, когда он там находился. Этого совпадения оказалось достаточно, чтобы арестовать преступника. Но могут ли совпадения служить основанием для обвинения гермафродита? Слишком давно все это было. И слишком далеко.

Но он нащупал нечто важное – связь Гийара со стихией огня. Скорее всего, этот монстр никогда не был знаком с сексом, и единственным доступным наслаждением для него оставалось созерцание пламени. Он не мог иметь ни эрекции, ни тем более эякуляции, и женского оргазма испытать не мог. Зато обожал наблюдать за тем, как полыхает гигантский костер – как огонь разрушает, очищает и преобразовывает все, до чего может дотянуться.

– И никто никогда не связал воедино эти факты?

– Имевшие место на расстоянии тысяч километров? Чтобы найти иголку, надо, как минимум, располагать стогом сена.

Уже первые пожары наполнили Гийара сознанием собственного могущества. Тысячи гектаров выгоревшей земли, обезлюдевшие деревни. Затем он стал наносить точечные удары, но в общем и целом его деятельность приобрела даже больший размах. Поджигая роддома, он стремился положить конец существованию человеческого рода как такового.

Вся эта доморощенная психология подталкивала к единственному ужасному выводу. Гийар вознамерился уничтожить дом Пассана вместе с его семьей. И никто не мог ему помешать, даже сам хозяин. Вспомнить только, как он дал себя провести сегодня утром.

– Хорошая работа, – похвалил он Фифи.

– Это Сершо надо спасибо сказать.

– Слежка за ним ведется? В Девяносто третьем департаменте?

– Ребята приглядывают. Но я тебе уже говорил, у нас и других дел полно.

– А что с остальным? В моей хибаре что-нибудь нашли?

– Ноль целых фиг десятых. Я получил предварительные результаты от Заккари, там повсюду одни и те же отпечатки. Наверное, ваши. Ждем анализа ДНК по органике, но…

– Опрос по соседству?

– Тоже по нулям. Никто не заметил ничего подозрительного.

Пассан покачал головой. Несмотря на отсутствие результатов, он почувствовал себя спокойнее. Ребята суетятся, что-то делают. Значит, они про него не забыли.

– Мы тут еще порылись насчет Марка Кампанеса, поговорили с тремя его детьми. Они очень удивлялись – с чего это вдруг полиция заинтересовалась смертью их отца. На них никто не нападал, никто им не угрожал. Допросили португальца, с которым жила Мари-Клод: полной ясности пока нет, но, скорее всего, он тут ни при чем.

Пассан различал в хитросплетении всех этих фактов некие сигналы – словно огоньки, они освещали мотивы действий человека, который был и мужчиной, и женщиной одновременно. Но главным среди них оставалась злоба. Она пронизывала собой все его существование, острая и точная, как лазерный луч.

– А что насчет перчаток?

– Я передал твою просьбу ребятам Леви. Они обыскали пустырь, но ничего не нашли.

– А сам Леви где?

– Неизвестно. – Фифи отступил на шаг и только сейчас вдруг заметил, в каком состоянии его собеседник. – А сам-то ты где пропадал? Видок у тебя такой, как будто по тебе каток проехался.

– Шел по одному следу. Но впустую.

– Что за след?

– Неважно.

– Да уж, вот это и называется «дух сотрудничества».