Кайкен

– Послушай. Я сваляла дурака. Наболтала чего не следовало. А адвокат уцепился за мои слова и подослал к тебе этого психиатра.

– Кто дал ему мои рецепты?

– Какие рецепты?

– Те, что мне выписывали, когда… когда я лечился от депрессии.

Лишь с опозданием она поняла, что Рэн и эксперт провели настоящее расследование. Они носом землю рыли – и нарыли немало.

– Я тут ни при чем. В то время мы с тобой даже не были вместе. Наверное, они обзвонили больницы, откуда мне знать? Говорю тебе, мой адвокат вышел на тропу войны.

– А ты?

Она остановилась на тоби-иси – плиточной дорожке, уложенной вровень с землей и служащей посетителю сада подобием путеводной нити. В воздухе пахло влагой, и эта сырость пронизывала Наоко насквозь. Она почувствовала себя частью сада – чем-то вроде кусочка мха.

– Я – нет. Мы же договорились о разводе. Зачем нам ссориться из-за деталей?

Она старалась говорить как можно мягче, но природная сухость голоса сводила ее потуги на нет, да и акцент не улучшал дела.

– Не я же предложил нанять двух адвокатов.

– Я думала, так будет проще.

– И вот результат.

– Еще не поздно все поменять.

– В каком смысле?

– Найдем другого адвоката. Одного на двоих. Забудем об этой экспертизе и прочих гадостях.

– Только зря деньги на ветер выбросили.

– Я оплачу его услуги сама.

Оба замолчали. Она протянула ему руку, но он не торопился ответить тем же: стоял, уставившись в какую-то видимую ему одному точку над поверхностью озерца, укрытого от чужих взглядов древесными стволами и зарослями тростника.

– Ну ладно, там видно будет, – наконец промолвил он и зашагал по тропинке.

Она поплелась за ним. Последние лучи солнца, вырвавшись из-за туч, пали на землю и заструились сквозь листву. В их неярком свете мох заиграл, словно покрылся крохотными серебряными пузырьками. Лишайники, обычно серо-зеленые, вдруг показались лиловыми. Давно уже она не наблюдала подобной красоты. А не такой уж плохой сад у него получился…

– Тебе грозят неприятности на работе?

– В данный момент все так плохо, что падать ниже просто некуда.

Они дошли до водоема, темно-зеленая поверхность которого обрела глубину и сочность витража. Вдалеке щебетали птицы – ненавязчиво, почти робко, как будто послушно следовали правилу, созданному Пассаном: «Посторонним вход запрещен».

– А расследование?

– Какое расследование? – Он отвечал рассеянно, как человек с потерей памяти.

– Обезьяна в холодильнике.

– Ребята работают. Не волнуйся.

– Неужели никто из соседей ничего не видел?

– Никто и ничего.

– Что сегодня случилось?

– Да ничего.

Наоко разозлилась – он явно лгал. Во всяком случае, не говорил ей всего.

– Не волнуйся, – повторил он, пресекая дальнейшие вопросы. – Я думаю, этот мерзавец теперь затаится. Но я его все равно схвачу, это я тебе обещаю.

Наоко не сомневалась – он говорит искренне. Лучший из охотников. Но какой путь ему предстоит пройти, чтобы добиться цели? И что произойдет до того, как добыча будет поймана? Она вздрогнула. Сказать ей было нечего: она не могла ни подбодрить его, ни уговорить бросить это дело. Пассан привык действовать, а не болтать – с ним слова теряли силу.

Стемнело. Тсукубаи – каменные чаши с выдолбленными углублениями, в которых собиралась вода, – насмешливо подмигивали им, когда они проходили мимо. Тут она заметила в глубине участка, на границе с соседним, бамбуковую изгородь. И одна эта деталь вдруг напомнила ей родительский сад, втиснутый во множество других таких же садов, окружающих одинаковые дома. В Японии дома переходят друг в друга, как элементы кубика Рубика. И она выросла в этой ячеистой сети, не ведающей пустот. Пустота существует лишь в мыслях человека, погруженного в глубокую медитацию.

Они шли дальше по тропинке. Наоко больше не произнесла ни слова. Молчание куском льда сковало ей горло, но частью мозга она отмечала каждую особенность пейзажа: плеск воды, запах зелени, красную кору наклонно стоящих сосен. Не хватало только ворон, хлопающих крыльями за глинобитной стеной. Она чувствовала, как распухает сердце в груди, наполняясь водой и кровью.

– Помнишь, как ты пытался учить японский? – вдруг сказала она.

Пассан фыркнул, но не выказал признаков удивления. Похоже, его мысли текли в том же направлении.

– А помнишь, как ты пыталась научиться произносить звук «р»?

Она тоже расхохоталась.

– Я давно уже бросила. – Чуть помолчав, добавила бесцветным голосом: – Кажется, мы оба не очень-то продвинулись.

Они вышли из тени сосен, и перед ними открылся дом. В темноте он казался простым, как на детском рисунке, – белый куб на зеленом ковре. Наоко покосилась на Пассана: его лицо разгладилось и приняло ласковое выражение. Сейчас оба ощущали какую-то трудноопределимую неловкость. Чем она вызвана, сказать было невозможно, – может быть, всем тем, что они пережили вместе и чего теперь по какой-то необъяснимой причине стыдились. Или просто чувствовали себя недостойными собственных былых переживаний.

– Зайдешь поцеловать мальчишек? – спросил Пассан, стараясь развеять смущение.

– Нет, не зайду. Будем соблюдать правила.

– Ну конечно, – отозвался он, словно только что вспомнив, с кем имеет дело.

– А что, Фифи останется у вас на весь вечер? – Она указала на освещенные окна.

– Я уложу ребят, и мы еще поработаем.

– Над чем?

– Да так, бумажная волокита. За день не успеваем. – Он бросил взгляд на часы. – Ну ладно, мне еще ужин готовить. Тебя проводить?